Строки, добытые в боях - Окуджава Булат Шалвович - Страница 42

42

(Из воспоминаний летчика-штурмовика Героя Советского Союза В. Емельяненко)

«Сто раз закат краснел, рассвет синел…»

Сто раз закат краснел, рассвет синел, сто раз я клял тебя,    песок моздокский, пока ты жег насквозь мою шинель и блиндажа жевал сухие доски. А я жевал такие сухари! Они хрустели на зубах,    хрустели… А мы шинели рваные расстелем — и ну жевать.    Такие сухари! Их десять лет сушили,    не соврать, да ты еще их выбелил, песочек… А мы, бывало,    их в воде размочим — и ну жевать,    и крошек не собрать. Сыпь пощедрей, товарищ старшина! (Пируем — и солдаты и начальство…) А пули?    Пули были. Били часто. Да что о них рассказывать —    война.

Сентиментальный романс

Надежда, я вернусь тогда, когда трубач    отбой сыграет, когда трубу к губам приблизит и острый    локоть отведет. Надежда, я останусь цел: не для меня земля    сырая, а для меня — твои тревоги и добрый мир    твоих забот. Но если целый век пройдет и ты надеяться    устанешь, Надежда, если надо мною смерть развернет    свои крыла, ты прикажи: пускай тогда трубач израненный    привстанет, чтобы последняя граната меня прикончить    не смогла. Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься    не удастся, какое новое сраженье ни покачнуло б шар    земной, я все равно паду на той, на той далекой,    на гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся    молча надо мной.

Михаил Луконин

Михаил Кузьмич Луконин родился в 1918 году в городе Астрахани. Детство провел в Сталинграде. Писать стихи и печататься начал рано, еще в школе — в пионерских и комсомольских газетах. После школы поступил в Сталинградский педагогический институт, затем перевелся в Литературный институт имени Горького. В декабре 1939 года ушел добровольцем на финский фронт. «Пять стихотворений, — пишет Луконин, — „Мама“, „Наблюдатель“, „Ночью лыжи шипят“, „По дороге на войну“, „Письмо“ — напечатал по возвращении в журнале „Знамя“ (№ 10, 1940), их я и стал считать первыми в своей жизни». С первых дней Великой Отечественной войны — в действующей армии. В 1941 году был ранен. Затем до конца войны служил в газете танковой армии — «На штурм». Награжден медалью «За боевые заслуги». Первая книга «Сердцебиенье» вышла в 1947 году.

Фронтовые стихи

Если б книгу выдумывал я, Все б описал по-иному: Цвет крови на траве, Цвет крови на земле,    на снегу, — Вид убитого парня на черном снегу, у разбитого    дома, Что такое — ползти, наступать и стрелять по врагу. Если бы я    назвал эту книгу      «Фронтовыми стихами» И она превратилась бы    в тонну угластых томов, То она пригодилась бы фронту: Глухими ночами Ею печь в блиндаже    разжигал бы сержант Иванов. Вот он печь растопил, мой сержант Иванов,    и не спится — Руки греет над ней,    удивляется:      ночи глухи! В белый парус снегов    загляделась большая бойница, Месяц ходит вокруг.    Это есть фронтовые стихи! Вот сержант Иванов    письма пишет на противогазе: Как живет,    где живет,      что дела и харчи неплохи, Что пора бы домой, —    ждешь меня?      Обращаясь с наказом: Ты себя береги!..    Это есть фронтовые стихи! Вот сержант Иванов    в атаку выводит пехоту. Сам в цепи.    И бегут, выдвигая штыки. Пот стирает с лица Иванов    (он устал от тяжелой работы), Улыбнулся друзьям.    Это есть фронтовые стихи! Вот Иваново-город.    Снег идет. Темновато. В клубе «Красная Талка» — собранье.    Ткачихи тихи. Иванова, ткачиха,    читает письмо от сержанта, Все встают и поют.    Это вот — фронтовые стихи! Фронтовые стихи — это чувство победы,    такое, Что идут и идут неустанно    на подвиг и труд, Все — туда,    где земля стала полем последнего боя. Иногда умирают там.    Главное —      это живут!

1943

Хорошо

Хорошо перед боем, Когда верится просто В то, что встретимся двое, В то, что выживем до ста. В то, что    не оборвется Все свистящим снарядом, Что не тут разорвется, Дальше где-нибудь, рядом. В то, что с тоненьким воем Пуля кинется мимо. В то, чему перед боем Верить Необходимо.

1942

В вагоне

Как странно все-таки: вагон. Билет. Звонок. Вокзал. Домой. И свет и гром со всех сторон. Колеса бьются подо мной. Шестнадцать месяцев копил Я недоверие к тому, Что кто-то жил, работал, был, Болел и спал в своем дому. Шестнадцать месяцев подряд Окопом все казалось мне. В вагоне громко говорят О керосине и вине. А у меня всего три дня. Я вслушиваюсь в их слова. Вздыхают, горестно кляня Дороговизну на дрова. А мне ведь дорог каждый час. Жилет раскинув меховой, Я по вагону напоказ Прошел походкой фронтовой. Я был во всей своей красе (Блестит на левой стороне!). — Оттуда? — спрашивают все. — Да, тяжело вам на войне… — Шел, улыбался и кивал, Молодцеватый и прямой. — В боях бывали? — Да, бывал. — Куда же едете? — Домой! — Из госпиталя? На, сынок… — Беру, жую мякинный кус. — Кури. — Глотаю я дымок, Соломой отдает на вкус. — Ложись, устал… Мы ничего, Мы тут пристроимся в углу. У вас там трудно с ночевой, Мы перебьемся. Мы в тылу. — Ложись и спи… — Слаба кирза, Как они там зимой, в бою! — Прикрыла женщина глаза, Упрятав ноги под скамью. — Спи… — А колеса все галдят. — Спи. — Все живем одной бедой. — Спит. Исхудал-то как солдат… — А был я просто молодой.