Неразрешимое бремя - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 53

Тень ушла, а я сидел еще несколько часов, копаясь в книгах. Но мне все равно не давал покоя ее вопрос. О ком она говорила? О Лидии? Кому та может желать смерти? Почему это так тревожит Тень? Когда глаза стали болеть от неустойчивого света газового светильника, я взял пару книг по богословию почитать перед сном и отправился к себе. Странным образом, чувствовал себя намного лучше, даже самостоятельно одолел лестницу. Неужели я действительно спутал резаное ранение с проникающим колющим? Похоже на то, ведь анатомия никогда не была моим любимым предметом.

Я уже взялся за дверную ручку комнаты, как мое внимание привлек женский приглушенный вскрик, потом грохот и шум борьбы. Я вскинулся, рука привычно потянулась за клинком, но нащупала лишь пустое место, оружия не было. Демон, я и забыл! Если Лидия права в своих опасениях на счет кардинала, то тогда… Не мешкая, бросился в дальнюю комнату, где теперь уже слышалась неясная возня. Рывком распахнул дверь и застыл на пороге. Дикая в своей неправдоподобности картина предстала передо мной. Антон пытался связать руки Лидии, которая металась на кровати и всхлипывала, а рядом сидела совершенно отстраненная Тень, что спокойно рисовала. У меня бред?

— Что здесь происходит?

Антон отвлекся, повернув ко мне голову, и пропустил удар. Лидия заехала ему локтем в лицо и вдруг завыла. Теперь при тусклом свете я заметил, что ее лицо искажено, глаза закатились, а в уголке рта пузырилась пена. Сведенные судорогой руки схватили подушку и в единый миг разодрали ее пополам. У нее же приступ!

— Помогите мне, скорей! — промычал Антон, пытаясь поймать сестру за руку. Я скинул оцепенение и бросился ему помогать. Во время приступа безумец невероятно силен, в чем мне пришлось убедиться на собственном опыте. На боль она не реагировала, когда я попытался за волосы усмирить ее, казалось, Лидия этого даже не заметила. Она начала очень быстро бормотать что-то на неизвестном языке, и мне показалось, что я узнал пару знакомых слов. Но слышать их от нее невозможно!..

— Держите ее! — прорычал Антон, вытягиваясь за веревкой, чьи оборванные концы свидетельствовали, что прочность оказалась недостаточной, чтобы выдержать буйную пленницу.

Я придавил Лидию к кровати, но мне казалось, что она вот-вот скинет меня, и все придется начинать заново, но к счастью, Антон успел обмотать ее запястья толстым шнуром, перекинуть хитрый скользящий узел и ловко развести концы веревки, зафиксировав их на краях кованого изголовья кровати. Я отпрянул, а Лидия теперь оказалась пришпилена к ложу, словно диковинная бабочка в коллекции. Но она все равно продолжала вырываться, орать и плеваться, тяжелая дубовая кровать ходила под ней ходуном, смотреть на это было действительно страшно. Я только сейчас заметил, что на Лидии всего лишь тонкая ночная рубашка, что опасно съехала с плеча, поэтому отвел глаза.

— Уходите, господин инквизитор, — устало сказал Антон, вытирая кровь с разбитой губы.

— Часто у нее такие приступы? — ошеломленно спросил я, мой взгляд, как зачарованный, возвращался к бьющейся в припадке женщине.

— Часто, — мрачно ответил юноша и добавил. — Просил же вас не злить ее!

Новый вскрик, и вдруг Лидия опала на кровати и застыла совершенно неподвижно, словно из нее разом ушла вся жизнь. Антон тяжело вздохнул и повторил.

— Уходите. И не дай вам Единый ляпнуть, что видели ее в таком состоянии.

Тень очнулась от своего транса и удивленно посмотрела на нас.

— Все? Закончилось?

— Да, идите спать, Тень. Я с ней посижу.

Невольница встала, разминая затекшие ноги, и протянула Антону кипу рисунков.

— Можно взглянуть? — я не мог просто так уйти, меня терзало любопытство, смешанное с острым чувством вины. Теперь были понятны тревоги Антона и его просьбы не волновать сестру.

— Нельзя, — неожиданно твердо отрезал юноша, забирая рисунки и пряча их у себя за пазухой. — Идите уже, кому сказал.

Он нетвердой походкой обошел кровать, проверил прочность узлов и уселся в кресло, устало откинув голову.

— Вы не пойдете спать, Антон? Вы выглядите утомленным.

— Я не могу ее оставить, — безжизненно ответил юноша.

Я осторожно присел напротив него на кровать, вгляделся в его лицо.

— Я могу с ней посидеть, если хотите. Чувствую себя виноватым, поэтому…

— Нет. Вам нельзя здесь быть. Особенно, когда она придет в себя. Если придет…

— Что вы имеете в виду?

Он долго молчал, прежде чем ответить, казалось, прислушивается к почти неслышному дыханию сестры.

— Коснитесь ее лба, — велел он.

— Зачем? — недоуменно спросил я, но поскольку он опять замолчал, то послушно дотронулся до лба Лидии и ужаснулся леденящему холоду ее кожи. Приложил пальцы к шее, пульс едва прощупывался, дыхания не было слышно. Очень похоже на летаргический сон, но насколько помнил, температура тела все равно не могла быть такой низкой. Черты лица безумицы заострились, она выглядела восковым изваянием.

— Каждый раз я боюсь. Боюсь, что она не проснется. Что так и останется лежать бесчувственной куклой, ни живой, ни мертвой. Однажды она проспала так двое суток. Чуть сам не сошел с ума.

Антон говорил невыразительно и как-то обыденно, но сердце больно ранило отчаяние в его глазах, когда он смотрел на сестру.

— Думал, смогу привыкнуть. Не смог.

— Антон, послушайте, почему вы не обратитесь за помощью? В больницу? Ведь лучше ей не становится?

Он взглянул на меня со злостью.

— Вы предлагаете мне сдать ее в больницу? Единственного родного мне человека? Чтобы ее там наверняка угробили?

— Хорошо, не хотите в больницу, но можно обратиться к частному душеведу. Вы же можете себе позволить хорошего специалиста!

— Она отказывается. Да и не поможет ей никто. Идите спать, господин инквизитор.

Юноша перевел взгляд на сестру и застыл с выражением отчаянной решимости на лице. Я видел разные выражения на лицах родственников безнадежных безумцев во время практики в церковной больнице. Кто-то стеснялся постыдного родства, кто-то прятал глаза со стыдливым облегчением, что переложил ответственность на больницу, кто-то цинично отгораживался, закрывая дверь палаты, чтобы никогда не вернуться, кто-то искренне верил в излечение, чтобы потом угаснуть и перестать навещать, но никто не вел себя, как Антон. Он с отчаянием смертника продолжал бороться за сестру, пытаясь отвоевать для нее действительность.

Я положил ему руку на плечо.

— Антон, это вы пойдете спать. Я смогу за ней присмотреть, не беспокойтесь. Если вдруг что, я позову вас. Вставайте.

Я заставил его подняться, но уже возле двери он остановился и сказал мне:

— Когда она придет в себя, немедленно позовите меня. Не вздумайте ее развязать, слышите?

Закрыв за ним дверь, я вернулся к Лидии, смахнул на пол остатки перьев из разодранной подушки и сел рядом. Положил ладонь на ее лоб, в который раз содрогнувшись цепенящему холоду кожи, и задумался. Возможна ли такая низкая температура тела? В памяти крутилось что-то похожее, я либо читал, либо слышал от кого-то. Попробовать помочь ей, хотя бы облегчить симптомы? Подойдет методика профессора Адриани с дыханием? Ведь помогла тогда купировать приступ паники. Запястья Лидии были настолько сильно стянуты, что не подходили для прощупывания пульса. Оставалась шея. Я поймал угасающий ритм сердца, зашептал молитву и погрузился в медитацию.

Мне снилось богослужение в соборе заступницы Софии, в сердце священной столицы. Хоралы возносили хвалу Единому, поднимая с колен даже самую заблудшую душу. Душа наполнялась покоем и миром, плавясь в огне миллионов зажженных в Его славу свечей. Я шептал молитву вместе с неисчислимых количеством верующих, сливаясь в едином порыве, чтобы раствориться в вечности. Чей-то всхлип досадным диссонансом вмешался в гармонию священной церемонии, я огляделся вокруг, пытаясь увидеть несчастного, что отбился от паствы. Звук становился все громче и настойчивей, и я неожиданно понял, что это тонкое собачье тявканье, тревожное и раздражающее. В следующую секунду осознал, что слышу его наяву и вижу темный силуэт, склонившийся над Лидией. Он пытается ее удушить! Пружиной вылетел из кресла, перемахнул через кровать, сцепился с тенью и вместе с ней полетел на пол. В руке нападающего сверкнул нож, я заорал, надеясь, что меня услышит Антон или кто-нибудь из домочадцев, вцепился ладонью в лезвие, не чувствуя боли, и ударил противника головой в лицо. Противный хруст подсказал, что я сломал ему нос. Противник заскулил, выронил нож, и мне удалось провести второй мощный удар, отрубив его.