Партитура преступления - Земский Крыстин - Страница 19

— Прежде чем я отвечу на ваш вопрос «когда?», я начну с того, как это произошло. Преступник выпрыгнул из окна на крышу второго цеха, прихватив с собой железный прут, который лежал на подоконнике. Прошел на крышу первого цеха, прутом приподнял и вырвал петли окна, выходящего на крышу, приоткрыл его и поместил взрывчатку на заранее выбранном месте... — Бежан помолчал и продолжал рассказ: — Наши эксперты установили, что именно этот прут, — он показал на него рукой, — и стал орудием, с помощью которого преступник вырвал петли на раме. Следы видны невооруженным глазом. Видите, краска на нем содрана.

Он не переставал наблюдать за ними. На лице Гонтарского — изумление. Язвиньский напряженно смотрит куда-то вдаль, словно обдумывая услышанное. В глазах Вольского — затаенный страх.

— Когда это случилось? — прервал напряженное молчание Гонтарский.

— Тридцатого сентября вечером...

— Но тридцатого сентября вечером мы все сидели здесь до шести часов! — воскликнул Гонтарский. — Кроме нас на территории Центра были только уборщицы и водитель, который потом отвез нас в Варшаву. Так кто же? — На лбу у него вздулись вены. И вдруг, словно проснувшись, он произнес: — Надеюсь, вы нас не подозреваете?

Ответа не последовало.

— Вы подозреваете нас. — На этот раз его слова прозвучали утвердительно. Гонтарский закрыл лицо руками. Язвиньский не спускал изумленных глаз с лица Бежана. Вольский отвернулся.

— Я подозреваю всех, кто имел возможность совершить это, — спокойно ответил Бежан. — Всех без исключения. Поэтому я хотел еще раз поговорить с вами. Каждая деталь может оказаться важным звеном и помочь в раскрытии преступления. Если вы заинтересованы в том, чтобы задержать преступника... — он специально умолк на середине фразы.

Язвиньский встал, подошел к окну. Открыл его. Долго смотрел на металлический прут. Вдруг выпрыгнул на крышу и исчез из их поля зрения. Через пару минут вернулся, перепрыгнул через подоконник в кабинет.

— Да, похоже, так оно и было, — констатировал он с удивительным спокойствием. — А я и не подумал о такой возможности. Как вы догадались?

Бежан улыбнулся.

— Я тщательно обследовал уцелевший цех. Он ведь точно такой же, как и разрушенный. Я смотрел на крышу. И тогда один из рабочих сказал: «Не с потолка же упало?» И меня осенило. А почему бы и не с потолка? Остальное выяснили эксперты.

Бежан старался говорить непринужденно, словно не чувствуя нараставшего в кабинете напряжения.

Вольский встал.

— Ну, я пошел. Это документы, которые я должен был вам передать, — он положил на письменный стол Гонтарскому папку с бумагами.

— Подождите немного, — обратился к нему Бежан. — Я еду в Варшаву, подвезу вас. А по дороге поговорим.

Вольский кивнул. На лбу у него выступил пот.

— Спасибо, — произнес он хрипло. — Я буду готов через десять минут. Только забегу в контору, у меня там еще кое-какие дела. — И он выскользнул из кабинета.

— Теперь я понимаю, что меня тоже подозревают. И наверное об этом уже говорят вслух, потому что люди обходят меня стороной, словно зачумленного. Некоторые даже переходят на другую сторону улицы, лишь бы не столкнуться со мной, — говорил Гонтарский то ли Бежану, то ли себе. — Только Станиш ведет себя по-прежнему.

Оглушительный грохот прервал его монолог. Все трое выбежали из кабинета, ворвались в секретариат.

— Что случилось? — почти закричал Гонтарский.

Секретарша ошалело уставилась на них. Они выбежали в коридор. Здесь уже стали собираться сотрудники.

— Модель! Это наверняка там! — Язвиньский стрелой помчался вниз. Они за ним следом. Но во втором цехе все было в порядке. Оттуда уже выбегал Язвиньский.

— Слава богу, здесь все нормально! — крикнул он.

— Что-то взорвалось в конторе!

Они побежали туда.

— Сюда, скорей! — один из сотрудников показывал в конец коридора.

Место взрыва, словно дорожный знак, указывала лежащая на полу сорванная с петель дверь туалета. Они подошли ближе. На полу в крови, пыли и осколках кафеля лежал Вольский. Он был мертв. Вольский? Его можно было узнать только по одежде. Лицо было изуродовано.

— Никому не входить сюда! И ничего не трогать, — приказал Бежан.

Из секретариата он позвонил к себе и отдал соответствующие распоряжения.

ГЛАВА 20

— Это я виноват. Решил провести эксперимент. Ну и вышло как в анекдоте: «Операция удалась, пациент умер». — Бежан говорил не с Зентарой, а сам с собой. Руки на подлокотниках чуть дрожали.

— Успокойся. Такого финала ты не мог ожидать.

— Я должен был предвидеть, что кто-то из них, истинный виновник, может отреагировать именно так. Я загнал его в угол, напугал до смерти. Он решил, что провалился и выхода нет. Что мы все знаем. И принял отчаянное решение. И снова мы в тупике.

— Не такой уж это тупик. Юрек, возьми себя в руки. Ведь смерть Вольского подтвердила твою версию. Если преступником оказался он, значит, я ошибался, предлагая задержать тех троих подозреваемых. Смерть Вольского очищает от подозрений Гонтарского.

— Я лишь одного не понимаю, — вслух размышлял Бежан. — Если Вольский всегда имел при себе взрывчатку, почему он не решился ворваться в цех, где находится модель, и погибнуть там? Может быть, взрыв повредил бы машину. Похоже, он не ждал взрыва. У меня такое ощущение, — продолжал он, — словно я иду, держась за нитку, которую мне кто-то специально вложил в руку. Все шиворот-навыворот.

— Что ты хочешь этим сказать?

Бежан провел рукой по лицу.

— Агенты Гелена обычно стараются выполнять свои задания тихо, избегая лишнего, опасного для них шума. А в этом деле все наоборот. Будто кто-то специально оставляет визитные карточки, чтобы вызвать переполох. Взрыв в Верхославицах не имеет никакого смысла, если посмотреть на него с точки зрения реальных результатов. Даже если бы действующую модель удалось уничтожить, какая от этого польза? Испытания будут отложены. Ну и что? Чертежи надежно укрыты в сейфе по инициативе инженера Язвиньского. Кстати, это тоже кое-что о нем говорит.

— Ты ничего не сказал об этом на совещании. Почему?

— Покора вывел меня из себя.

— Это очень добросовестный работник, он искренне верит в то, что делает. Ты и сам это прекрасно знаешь.

— Но он слишком легко поддается влиянию привычных схем. Начинает с «пятен» в биографии, которые ни о чем не говорят. Верит во все дурное, что наговаривают на человека, не задумываясь над тем, чем может быть вызвано это негативное мнение. Но ведь все мы знаем, сколько в таких сплетнях бывает яда зависти, раздражения, мести, оскорбленного самолюбия. Так бывает всегда, если маленькие люди оказываются на слишком высоких постах. А Покора к таким сомнительным характеристикам подгоняет улики. Опасный метод.

— Так что же с этим взрывом? — сменил тему Зентара.

— Раз уничтожение действующей модели лишь отодвигало начало испытаний, зачем в таком случае весь этот шум, вызванный взрывом, привлекший наше внимание именно к Верхославицам? Ведь мы начали расследование, организовали наблюдение за всеми, кто имеет доступ на территорию Центра, таким образом, агент потерял всякую возможность продолжать свою деятельность. Зачем все это? Не вижу цели, а цель, несомненно, существует.

Смерть Видзского. С одной стороны, все, казалось бы, ясно: убрать опасного человека, который, возможно, сам себя чем-то выдал. С другой стороны, если принять за чистую монету улики против Станиша, возникает вопрос: неужели Х-56 так глуп, что всюду, как нарочно, оставляет свои следы, облегчающие нам работу по его поимке?

Зентара слушал Бежана, шагая из угла в угол.

— Что-то в этом есть, — пробормотал он. — Значит, ты думаешь, что они водят нас за нос... Но как в твоей концепции умещается смерть Вольского?

Бежан задумался.

— Думаю, что это был первый конкретный след. И он оборвался. Никогда себе этого не прощу.

Он замолчал. Зазвонил телефон. Зентара взял трубку.