О природе человека - Уилсон Эдвард Осборн - Страница 48

Но произвольность канонизации порождает критику. В более либеральных и обладающих развитым самосознанием обществах появляются визионеры и революционеры, которые стремятся изменить систему. Их главная цель — возвысить правила собственного изобретения. Реформы наталкиваются на репрессии, потому что в силу канонизации и мифологизации господствующих правил большинство людей воспринимает их как бесспорные. Любое несогласие рассматривается как богохульство.

Таким образом, складываются условия для конфликта естественного отбора на индивидуальном и групповом уровнях. Разрешив этот конфликт, мы завершим круг и вернемся к теоретическому вопросу о происхождении альтруизма. Примем на минуту, что существует генетическая предрасположенность к послушанию и освящению. Устанавливается ли она путем отбора на уровне целого общества или отбором на уровне индивида? Вопрос можно переформулировать с позиций психологии: является ли поведение «жестким», запрограммированным на защиту интересов всего общества или «мягким» и подверженным манипуляции в личных интересах индивида?

С точки зрения жесткой религиозности единицей отбора является группа. Когда послушание слишком слабеет, группа приходит в упадок, а то и исчезает. В таком гипотетическом варианте развития событий эгоистичные индивиды могут взять верх и умножиться за счет других. Но усиление влияния их девиантной предрасположенности усиливает уязвимость общества и ускоряет его крах. Общества со значительным количеством таких личностей — и, следовательно, генов, способствующих их появлению, — уступает место менее слабым в генетическом плане обществам, в которых преобладают более послушные индивиды. Генетическая склонность к слепому послушанию распространяется за счет генетической неспособности к такому поведению. Так можно усилить даже склонность к самопожертвованию, поскольку готовность индивидов к отказу от наград и даже от самой жизни способствует выживанию группы. Утрата генов в связи со смертью дисциплинированных индивидов может быть уравновешена приростом генов в связи с расширением группы, которой самопожертвование идет на пользу.

С противоположной точки зрения мягкой и неоднозначной религиозности ведущей силой дарвиновской эволюции является индивидуальный отбор. Способность индивидов подчиняться позволяет им наслаждаться всеми преимуществами членства в группе с минимальным риском и затратами энергии. Их поведение долгое время считается социальной нормой. Хотя соперники конформистов в обществе могут получить сиюминутное преимущество благодаря эгоизму и непочтительности, в долгосрочной перспективе их ожидают остракизм и репрессии. Конформисты действуют альтруистически — они даже готовы рисковать собственной жизнью не из-за генетической предрасположенности, сформировавшейся в результате конкуренции в обществе, но в силу того, что группа случайно оказывается способной извлечь пользу из индоктринации, которая в других случаях идет на пользу индивиду.

Эти возможности не обязательно являются взаимоисключающими. Групповой и индивидуальный отбор могут усиливать друг друга. Если для успеха группы требуются спартанские добродетели и жертвенная религиозность, то победа может вознаградить оставшихся в живых последователей землями, властью и возможностью размножения. В этой дарвиновской игре выигрывает средний индивид. Его ставка сыграет, потому что общие усилия всех участников дают среднему игроку больше, чем он мог бы рассчитывать:

«И сказал Господь Моисею, говоря: сочти добычу плена, от человека до скота, ты и Елеазар священник и начальники племен общества; и раздели добычу пополам между воевавшими, ходившими на войну, и между всем обществом; и от воинов, ходивших на войну, возьми дань Господу, по одной душе из пятисот, из людей и из крупного скота, и из ослов и из мелкого скота; возьми это из половины их и отдай Елеазару священнику в возношение Господу; и из половины сынов Израилевых возьми по одной доле из пятидесяти, из людей, из крупного скота, из ослов и из мелкого скота, и отдай это левитам, служащим при скинии Господней»{196}.

При ближайшем рассмотрении становится ясно, что высшие формы религиозного поклонения несут в себе биологическое преимущество. Прежде всего они закрепляют идентичность. Среди постоянно происходящих с человеком хаотичных и потенциально дезориентирующих событий ему необходимо осознать себя. Религия классифицирует человека, дает ему ощущение бесспорной принадлежности к группе, обладающей значительной силой. Благодаря этому человек обретает движущую жизненную силу, совместимую с личным интересом. Его сила -- это сила группы, ориентир на пути к священному завету. Теолог и социолог Ганс Й. Моль назвал этот важнейший процесс «сакрализацией идентичности»{197}. Разум предрасположен — можно даже сказать, что правила обучения запрограммированы физиологически, — к участию в ряде процессов сакрализации, которые все вместе создают институты организованной религии.

Первый механизм — это объективация, описание реальности в образах и определениях, легких для понимания и не подверженных противоречиям и исключениям. Небеса и ад, человеческая жизнь как арена борьбы между силами добра и зла, боги, управляющие всеми силами природы, духи, готовые обеспечить строгое соблюдение любого табу, — вот типичные примеры этого механизма. Объективация создает привлекательную систему ориентиров и украшает ее символами и мифами.

Второй процесс создания религии — чувство долга. Верующие посвящают свою жизнь идеям, которые были объективированы, и благополучию тех, кто делает то же самое. Чувство долга — это трайбализм в чистом виде, проявляющийся через эмоциональное подчинение чужой воле. В центре данного процесса — мистический завет, шаманы и жрецы, которые истолковывают религиозные правила таким образом, какой необходим для подтверждения. Чувство приверженности сопровождается церемониями, в ходе которых произвольные правила и священные объекты освящаются и повторно определяются до тех пор, пока не становятся такой же частью человеческой природы, как любовь или голод.

Наконец, мы подходим к мифу — повествованию, в котором особое место племени в мире объясняется рациональным образом, соответствующим пониманию физического мира человеком. До появления письменности охотники-собиратели рассказывали священные истории о создании мира. Люди и животные, наделенные сверхъестественными силами и имеющие особые отношения с племенем, сражались, ели, давали потомство. Их действия в какой-то мере объясняли законы природы и то, почему племя занимает особое место на земле. Сложность мифов повышалась по мере усложнения обществ. Люди повторяли сложившиеся мифы, придавая им все более фантастическую форму. Племена полубогов и героев, сражавшиеся за царства и обладание территориями, получали власть над разными сторонами жизни смертных. Снова и снова в мифах возникала манихейская тема двух высших сил, которые борются за власть над миром людей. В мифах индейцев лесов бассейна Амазонки -- Ориноко соперничали два брата, символизировавшие солнце и луну. Один из них был великодушным творцом, второй — обманщиком и хитрецом. В поздних индуистских мифах Брахма, благой повелитель вселенной, создал Ночь. Ночь породила ракшасов, которые попытались съесть Брахму и уничтожить смертных. Еще одна постоянная тема многих сложных мифологий — апокалипсис и миллениум. Все предсказывают, что борьба закончится, когда Бог положит конец существующему миру и создаст новый порядок.

Вера в таких высших богов не универсальна. Среди 81 общества охотников-собирателей, обследованных Джоном У. М. Уайтингом, только 28 (то есть 35%) включали в свои священные традиции высших богов{198}. Концепция активного, высокоморального Бога, создателя мира, распространена еще меньше. Более того, эта концепция чаще всего возникает при пастушеском образе жизни{199}. Чем больше зависимость от скота, тем сильнее вера в бога-пастыря иудео-христианского типа. В других обществах эта вера возникает в 10%, а то и реже.