Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович - Страница 118

   — А все–таки тебе скоро будет сытное место, и ты туда перейдешь, а если не послушаешь меня, уйдешь в няни, тогда что бы с тобой ни случилось, ко мне не приходи, не приму. А если послушаешься меня, то какая бы у тебя нужда ни была — материальная или духовная — всегда мои двери открыты тебе. Если придешь с парадного, и будет много народа, то обойди кругом дома и зайди с черного хода. У меня есть Серафима Ильинична [253], ты ей скажи: «Мне велел Батюшка придти», она тебя и пропустит ко мне. Ты где живешь, куда ходишь молиться?

   Я говорю: «Я ходила в Кремль, в Чудов монастырь, а теперь его закрыли; хожу куда придется, а больше все в ваш храм хожу».

   После закрытия Чудова монастыря, многие чудовские стали ходить на Маросейку и даже помогли там наладить хор. С их приходом в богослужение был введен тропарь святителю Алексию (на обедне). Они не теряли связи между собою и как бы образовали особую «группу», наряду с «курсовыми» (богословские курсы в храме, которые были открыты при участии Андрея Гавриловича Кулешова [254]). Они часто собирались на квартире у Тони [255], к ним приходил Батюшка, сначала один, потом с о. С [ергием] Дурылиным, беседовал с ними, рассказывал много случаев из своей практики. Батюшка шутил, давал всем прозвища: «Надя–сычевка», «Таня–рухольная», «Тоня — отец Гурий». Всех было 22 человека, и они еле помещались в маленькой комнатке Тони. О. С [ергий Мечев] был уже иереем, но он вечно возился с курсовыми и вообще с интеллигенцией, и чудовские его «не признавали» и редко и под благословение к нему подходили. На «вечеринках» у Тони никому и в голову не приходило его приглашать. Но однажды девочек зазрила совесть: «Ведь, может быть, Батюшке приятно будет, если мы пригласим его сына». Все были уже в сборе, когда они решили спросить об этом Батюшку. Батюшка так и встрепенулся от радости: «Вот хорошо, вот хорошо. А кто же за ним сходит?» Вызвалась Манюшка Семенова, которая вообще часто провожала о. С [ергия]. Она застала его дома, но он собирался куда–то уходить по делу. Услышав, что Батюшка благословил его придти, он все же решил зайти к Тоне хоть на десяток минут. Из собравшихся он почти никого не знал, кроме Маруси [256], Веры и Марии [257] канонарха. Он всматривался в незнакомые лица и прислушивался к шутливым обращениям, с которыми Батюшка оделял угощениями собравшихся девушек. Наконец он нагнулся к Марусе и спросил: «Да какая же Тоня–то, я что–то ее имени не слышу». — «А Тоня — это о. Гурий». На этот раз о. С [ергий] пробыл недолго, но в следующие разы его всегда приглашали. Уходя, он шутил с «о. Гурием»: «Оказывается вы на втором небе живете?» Батюшка объяснял сестрам, что для него очень важно, чтобы молодые священники познакомились с ними, а не с одной интеллигенцией, и чтобы послушали его рассказы. Они неопытные, им надо учиться, как обращаться с народом. Батюшка приводил множество интереснейших случаев, но Тоня их перезабыла.

   Тоня мало бывала на квартире у Батюшки, старалась всегда все спросить в храме. Однажды, когда Батюшка болел, и к нему не пускали, у нее возник важный вопрос, она обратилась с ним к о. С [ергию], но тот отказался решать и велел обратиться к Батюшке. «А как же? ведь к Батюшке не пускают!» — «Ничего, я проведу!» — и о. С [ергий] провел Тоню наверх, посадил ее в Батюшкин кабинетик и просил подождать, пока Батюшка напьется чаю. К ней прибежали ребятишки: Ика, Зоя, Алеша [258], стали ее теребить. В это время в комнату вошла Ольга Петровна [259], осмотрела все кругом и спросила: «Скажите, здесь не было монаха? Батюшка спрашивает какого–то монаха». — «Нет, никого не было, одна я». Ольга Петровна прошла в столовую и там стала расспрашивать о монахе, которого зовет Батюшка. Никто его не видал. Ольга Петровна пошла к Батюшке: «Батюшка, там никакого монаха нет!» — «Да вы посмотрите в кабинетике, там отец Гурий сидит!» — «Нет, Батюшка, там только какая–то девушка». — «Вот это–то и есть о. Гурий! Позовите ее ко мне!» Когда Тоня вошла, то Батюшка, смеясь, сказал ей: «Ну вот видишь, Тоня, как я сделал! Теперь все мои тебя хорошо узнали». С тех пор, когда надо было мне пройти наверх, спросишь Евфросинию Николаевну [260] — можно или нет, а она всегда скажет: «Ну, уж кому–кому, а о. Гурию всегда можно!» Из детей своих о. С [ергий] особенно любил старшую — Ику. Откуда бы он ни приходил, всегда сейчас же хватал ее на руки, несмотря на ее протесты, и чем бы она ни была занята. Он спрашивал у Евфросинии Николаевны: почему она тебя любит, а я ничего не могу от нее дождаться, как только: «Папа, уйди!» — «А потому, что я ей никогда не мешаю». Батюшка же из внуков больше всех любил Алешу, заботился о нем, поручал своим хозяйкам покупать для него молоко. Бывало о. С [ергий] придет откуда–нибудь и ищет Ику, а Батюшка ему: «Да ты посмотри на Алешеньку, какой он хороший», — но о. С [ергий] все–таки искал в первую очередь Ику.

   — Так значит, ты — Чудовская? А я очень уважаю вашего владыку Арсения [261]. Тебя как звать–то?

   — Меня Тоня звать.

   — А, Тоня! Ну, Тоня, будь хорошая и ходи к нам в храм.

   Затем Батюшка встал, помолился, благословил меня и проводил с лестницы. Пока я спускалась с лестницы, он все наказывал мне не ходить в няни.

   Я вышла на улицу. На душе было так легко–легко и радостно. Вот, думаю, какой чудный Батюшка, — ведь роднее родного отца принял меня. Ко мне так душевно и заботливо родной отец не относился.

   Проходит две недели. Однажды прихожу с работы уставшая, голодная, слышу — стучатся в дверь. Открываю. Смотрю — стоит одна моя знакомая и говорит: «Ты знаешь, зачем я к тебе пришла? Не перейдешь ли к нам в столовую работать? Место у нас сытное, хорошее, а ты, наверное, голодаешь? Меня заведующая давно просит рекомендовать ей работницу, только чтобы была честная, не воровала, и вот у меня мысль сразу на тебя пала, и решила я тебя перетащить к себе. Приходи завтра же к нам работать». И я на другой же день перешла в столовую работать и была поражена прозорливостью Батюшки, заранее предсказавшего мне об этом месте.

   В 1919 г. в декабре месяце, за неделю до Рождества, я исповедовалась у Батюшки. Он спросил меня, с кем я живу. Я ответила, что с родителями. «А мирно ли ты живешь–то с ними?» Отвечаю: «Батюшка, все бывает, и ссориться приходится: все из–за хлеба». — «Не ссорься, голубушка, а то жалеть будешь: ведь тебе скоро одной придется жить. Жалеть будешь».

   И действительно, не прошло и трех месяцев, как они умерли, — и папа, и мама, и 9–летняя сестренка, так что к Пасхе я уже жила одна. А старшая сестра вышла замуж и ушла от меня.

   Прошел год, как умерли мои родители. Под день их кончины пришла с работы в девятом часу вечера, написала заупокойную записочку и пошла в церковь, чтобы отдать ее Батюшке, так как на утро мне рано нужно уходить на работу и не придется быть в церкви. Когда я пришла, всенощная уже окончилась, и Батюшка выходил из храма, окруженный народом. Я протискалась вперед. Подаю ему записочку и говорю: «Батюшка, завтра память — годовщина смерти моих родителей. Помолитесь за них». Он взял мою записочку, сунул ее в карман и стал разговаривать с сопровождавшими его.

   Я пришла домой и думаю: забудет, наверное, Батюшка, помянуть моих родителей. Села, написала вторую записку и на другой день рано утром отнесла ее в другой храм.