Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович - Страница 119

119

   Месяц спустя я пошла исповедоваться к Батюшке. Когда же я подошла к нему, вдруг он полез в карман, достал записочку, показывает мне и говорит: «Тоня, это твоя записочка–то?» — «Да, — говорю, — моя». — «Отца–то у тебя Михаилом звали, мать — Агафья, сестренка — Татьяна?» — «Да, — говорю, — Батюшка, так точно». — «Что же ты боялась, что я их забуду помянуть? Я до сих пор за них молюсь».

   Я опять была поражена его прозорливостью.

   В 1920 году под 5 января после всенощной подхожу к Батюшке за благословением. Смотрю, около него стоит девочка лет 16–ти. Батюшка обращается ко мне и говорит: «Тоня, вот возьми–ка к себе Манюшку–то [262]пожить; а то она сейчас больная, ей нужна покойная обстановка, она тогда и поправится. А у тебя ей будет очень хорошо: характера ты покладистого, терпенья у тебя много: не воз, а целый обоз. Вот будете и будете жить, а потом я ее у тебя возьму». Я знала, что эта девчонка была душевнобольная, и говорю: «Батюшка, я не знаю, но думаю, что ее, наверное, у нас не пропишут». — «Ничего, ты ее пока без прописки подержи, а потом и пропишут». Я очень боялась ее брать, но не смела отказать такому Великому старцу. — «Хорошо, — говорю, — Батюшка, я ее возьму, только ненадолго». — «Нет, нет, Тоня, не безпокойся, я ее потом сам у тебя возьму и устрою в очень хорошую семью, а пока пусть поживет у тебя. Ты великое дело сделаешь, если ее успокоишь. Ведь она не совсем сумасшедшая, а у нее только нервное расстройство, ей нужен покой, а этот покой ей можешь дать только ты».

   Она прожила у меня 10 лет и 2 месяца. И, действительно, Батюшка сейчас устроил ее в небесную семью…, она заболела туберкулезом, проболела 6 лет и умерла.

   Первые три года, еще при жизни Батюшки мы с ней жили хорошо, дружно. Она меня слушалась, и жили спокойно. Батюшка бывал у нас очень часто, почти что каждое воскресенье. Однажды он был у нас в гостях, народу было много, — все его духовные дети. Он посмотрел на всех нас и говорит: «Всех я вас очень люблю, все вы у меня в сердце, но особенно всегда у меня в сердце это три из вас… Двум первым очень трудно в семье живется, а Тоня, хотя она и одна, но ей будет очень трудно». А я и говорю ему: «Что вы, Батюшка, я ведь сейчас очень хорошо живу, все у меня есть, зарабатываю хорошо, голодная не сижу, и с Манюшкой дружно живем». Он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: «Ах, Тонюшка. Тонюшка (он всегда меня так звал: не Тоня, а Тонюшка), как трудно тебе будет!» Впоследствии, конечно, в точности сбылись его слова.

   В 1923 г. 1–го марта, в день своего Ангела я пошла к Батюшке исповедоваться. Он очень был ласков, дал мне просфорочку, и вдруг сделался очень задумчивый, взял меня за руку и говорит: «Тоня, хочу тебе сказать одну тайну, да боюсь, ты расскажешь всем, а сказать мне это тебе нужно. Вот дай мне слово перед Крестом и Евангелием, что ты до самой моей смерти Никому не скажешь. То, что я хочу тебе сказать, не знают даже мои домашние, даже не знает о. Сергий».

   — Батюшка, да не только перед Крестом и Евангелием даю вам слово, но только просто перед вами даю слово молчать до вашей смерти.

   — Ну, смотри, Тонюшка, сдержи свое слово. А теперь слушай: я скоро умру, через каких–нибудь три месяца меня уже не будет. Манюшку оставляю тебе, на тебя у меня только надежда. Долго я думал о ней и решил ее оставить только у тебя. После моей смерти тебе с ней будет очень трудно. Но дай мне слово, что как бы тебе ни было с ней трудно, ты ее не прогонишь от себя!

   Я говорю: «Даю вам слово: как бы мне ни было трудно, не прогоню, Батюшка». Он взял меня обеими руками за голову, поцеловал голову и говорит: «Спасибо тебе, Тонюшка, теперь я умру спокойно».

   Ровно через три месяца, 9 июня 1923 г. Батюшка умер.

   После смерти Батюшки Манюшка очень резко изменилась в отношении ко мне. О. С [ергий] стал ее баловать, она почувствовала, что более не нуждается в моей помощи, стала сильно мне дерзить. Вот тут–то и началось мое мучение. Даже были минуты, когда я готова была ее прогнать, но, вспомнив слово, данное Батюшке, опять ее прощала, пока не разлучила нас судьба в 1931 году.

Мои сны о Марусе

   В 1938 г., 19 августа ст. ст., 1 сентября по нов. ст., умерла Маруся, с которой я прожила более 10 лет вместе.

   Последние 8 месяцев ее жизни я не видала ее, так как по случаю ее болезни она была увезена на дачу далеко от Москвы.

   На второй день ее смерти мне сказали, что она скончалась, и разрешили поехать к ней на похороны.

   Когда я приехала, то мы втроем пошли на кладбище, чтобы выбрать место, где ее похоронить. Две мои спутницы шли впереди меня, я же шла немного позади их, и когда мы вошли на кладбище и только что отошли от храма, как я ясно услышала голос: «Поищи, здесь есть образ». Я вздрогнула, оглянулась во все стороны, но нигде ничего не увидела. Спутницы мои ушли от меня уже на другой конец кладбища. Я все время смотрела под ноги, но в этот раз ничего не нашла. Когда вернулась с кладбища, то умолчала о слышанном мною голосе.

   Второй раз я слышала тот же самый голос уже после шести недель около могилы Маруси, когда мы стояли вдвоем с ее сестрой. Я опять ясно услышала голос: «Посмотри, вот здесь образок». Я опять вздрогнула, оглянулась и увидела: шагах в трех от меня лежал вдавленный в землю небольшой образок Тихвинской Пресвятой Богородицы. Я так обрадовалась и как великое сокровище приняла его в свои руки.

   Во время похорон я узнала от окружавших ее и ходивших за нею последнее время ее жизни, что меня она в эти последние дни своей жизни не хотела видеть и даже на что–то обижалась, но моя совесть по отношению к ней была совершенно спокойна. Поэтому я вдвойне страдала за ее душу, что она умерла с обидой на меня, не примирившись и не сказав мне, на что именно она обижалась на меня. И пришла мне мысль, что если она не хотела меня видеть при жизни, то после смерти даже и во сне, наверное, не захочет ко мне придти, а придет, наверное, только к тем, кто ходил за ней последние дни.

Сон первый

   Когда я вернулась с похорон, на вторую ночь я увидела ее во сне: входит она в комнату, остановилась около меня, грустно посмотрела на меня и повернулась, чтобы уйти. Я ей говорю: «Маруся, что ты так скоро уходишь?» Она отвечает: «Мне очень некогда, я пришла на одну минуточку только показаться тебе».

   Этот сон я приняла как ответ мне на мои мысли.

Сон второй

   После этого сна я еще больше стала грустить, что не видела ее в последние дни ее жизни. Поэтому я усилила за нее свои молитвы. И вот на десятый день ее смерти я вижу ее опять во сне. Вхожу я в комнату, она сидит на стуле около окна. Я вхожу к ней, она грустно смотрит на меня, берет меня за обе руки, складывает их одна на другую, крепко их жмет, делает так до трех раз и говорит: «Тошенька моя милая, ты уж не очень–то огорчайся, что не видела меня последние дни моей жизни, зато вот после шести недель я приду к тебе, тогда обо всем и поговорим».

Сон третий

   После двадцати дней я опять ее видела во сне. Вижу, стою я на том месте, где была часовня Иверской [иконы] Божией Матери. На этом месте, где была часовня, лежит много новых бревен, и на них сидят Маросейские сестры, все в белых косынках. Сидят так: кто ниже, кто выше, кто на самом верху, и смотрят по направлению к храму Василия Блаженного. Я же стою недалеко от них и тоже смотрю туда же, но храма Василия Блаженного я не вижу. Но перед моим взором на небе появился лес и большая поляна. На ней два чудных белых храма, сотканных как бы из жемчуга. Один очень большого размера, а другой маленький, одноглавый. Из него доносится до меня чудный звон. Вдруг появляется большое облако и закрывает оба храма.

   Я в огорчении, что не вижу больше чудных храмов, сажусь на близлежащие бревна. Вдруг, вижу, подходит Маруся. Все сестры встали и начали ее звать к себе. Она остановилась, на всех посмотрела и говорит: «Нет, я ни с кем из вас не сяду, а сяду я к Тошеньке на ручки».