Идеи и интеллектуалы в потоке истории - Розов Николай Сергеевич "nikolai_r" - Страница 97

Соединение крайних «субъективистских» идей микросоциологии с

крайне «объективистскими» представлениями о разветвленных сетях и

долговременных линиях преемственности, связывающих

интеллектуалов, дает весьма нетривиальный синтез, во многом

спорный (особенно, в отношении «коммуникативной» природы

математических объектов)82, но очень любопытный и будящий мысль

результат. По крайней мере, мнение о том, что Коллинз «глух» к самой

философии (см. выше), оказывается попросту неверным.

Можно ли считать, что книга Коллинза откроет новые

познавательные пространства, и предполагать существенную

последующую смену траекторий научного и философского

мышления?

Что касается истории и исторической социологии мышления, то

сомнений в этом не возникает. После освоения «Социологии

философий» нынешним и следующим поколением полноценная работа

в области истории идей будет с необходимостью предполагать учет

сетевых факторов, анализ хода борьбы отдельных мыслителей и групп

за пространство внимания, изучение специфики и закономерностей

влияния разных организационных основ на соответствующие

перегруппировки интеллектуальных фракций, исследование

закономерностей расцвета и стагнации, идейных заимствований и

«идейного экспорта», рассмотрение контекста включенности

в долговременные интеллектуальные последовательности.

Здесь вполне резонно ожидать резкий поворот интереса

исследователей от «личной биографии» мыслителя и «исторического

контекста» к сетям, сообществам, структурам пространства внимания,

смещению его фокусировки, ритуалам, идеям и доктринам как

символам группового членства, системам покровительства, влиянию

политических и экономических событий на системы поддержки

интеллектуальной жизни (нечто подобное уже произошло в

литературоведении в смещении внимания от отдельного текста к

интертекстуальным связям, в миросистемном подходе к антропологии

и т. д.).

82 Представленная в 1-й главе настоящего издания концепция «упрямства»

математических объектов является онтологической (но не платонистской)

альтернативой радикальному социологизму Р. Коллинза в данной сфере.

297

Более трудный, но и более интригующий вопрос касается влияния

книги Коллинза на современное философское сообщество и на

развитие философии вообще. Здесь я вижу шесть основных сценариев.

Сценарий 1. Первый и самый простой вариант состоит

в игнорировании книги, если не везде, то, по крайней мере, во многих

национальных традициях. К такому «нулевому» развитию событий

есть немалые основания, главное из которых то, что книг хороших и

разных и так уже очень много, а добавление еще одной ничего,

в принципе, не меняет и изменить не может. Такого рода «приговор»

может стать и окончательным, но может стать характеристикой только

слабой восприимчивости ныне живущих поколений. Тогда уже нам, а

не книге Коллинза вынесут «приговор» будущие исследователи. Для

национальной философской традиции (например, российской) риск

еще больше, поскольку есть прямая опасность в очередной раз

остаться на обочине мирового интеллектуального развития. Но к этой

теме мы еще вернемся.

Сценарий 2. Резкое неприятие книги. Чего в книге хватает, так это

поводов для благородного негодования. Рассмотрим, например, такой

вопрос: что важнее для нас — философов и обществоведов —

стремление к истине или к утверждению собственной репутации?

Большая часть книги Коллинза посвящена демонстрации и

обоснованию второго ответа. Данный аспект книги, особенно вкупе с

присвоением рангов философам («первостепенные»,

«второстепенные» и «третьестепенные»), непременно вызовет волну

благонамеренного протеста, формулу которого можно представить

примерно так: «Этот Коллинз — типичный американский

интеллектуал, выросший в атмосфере вечной гонки за статус и

репутацию, меряет всю великую мировую философию на свой аршин.

Ему невдомек, что существует еще бескорыстное стремление к самой

истине».

Те, кто беспокоится прежде всего о чести своего мундира,

сохранении «высокого духовного престижа» профессии и

собственного спокойствия, вообще могут заменить чтение данной

книги повторением на разные лады вышеприведенной формулы. Те, у

кого хватит любопытства и терпения на внимательное изучение

аргументации Коллинза, с удивлением обнаружат, что траектории

«стремления к истине» выдающихся мыслителей прошлого с

удивительным постоянством следовали по руслам борьбы за внимание

и репутацию в наличной конфигурации противостоящих позиций. Это

не означает, что стремления к истине нет или что философам

протестовать против тезисов Коллинза не следует. Именно последнее

и требуется, но не на уровне поверхностного поношения книги как

«оскорбляющей философию», а посредством действительного анализа

298

обоснованности и глубины аргументов. Лучшей же критикой книги

Коллинза будет успешная попытка выскользнуть в своем мышлении и

творчестве за пределы и закономерности, заданные Коллинзом. Если

кто-то думает, что это легко, пусть попробует.

Сценарий 3. Он также традиционен, но касается уже «модных» и

«шумных» книг. Накатывают волны бурного восторга и неприятия,

терминология книги становится модным жаргоном, кругом начинают

искать и неизменно находить реалии, выделенные Коллинзом, подобно

тому, как везде находили «детские травмы» по Фрейду, «оппозиции»

по Леви-Строссу, «парадигмы» по Куну, «карнавальность» и

«полифоничность» по Бахтину. После спада волны популярности

появляются новые волны — внимание публики переключается на

новые идеи и книги. При этом идеи «Социологии философий» частью

сглаживаются и ассимилируются в расхожий «джентльменский набор»,

частью забываются. В принципе, все остается по-старому, как и

в первом случае, по крайней, мере, до тех пор, пока в следующих

поколениях кто-то книгу не откроет и не прочтет заново.

Сценарий 4. Возможно утилитарное использование некоторых идей

Коллинза соперничающими между собой интеллектуалами и группами.

К известным философам выстроятся очереди честолюбивых юношей,

желающих прорваться в «центр сети», появится море новых попыток

«идейного синтеза» всего и вся, каждые три философа, собравшиеся

вместе, будут объявлять себя «творческим кружком» и «ядром

интеллектуальной сети», начнется более целенаправленная и жесткая

битва за старые «организационные основы» (политическое

покровительство, академические позиции, издательский рынок) и

новые (гранты). Переключение внимания с содержания философии на

социальную борьбу, разумеется, ударит по качеству мышления, но

вряд ли ситуация изменится кардинально. В указанных Коллинзом

направлениях деятельности возникнет «структурное давление»,

полезные ранее стратегии покажут в новых условиях гораздо меньшую

эффективность.

Непременно появятся «чистые философы», демонстрирующие презрение к социальным гонкам и претендующие

на интерес только к содержательным проблем; за это они в случае

успеха получат свою долю репутации и престижа, той же

материальной поддержки и т. д. Иными словами, утилитарное

использование «социальных технологий успеха», вычитанных у

Коллинза, сделает борьбу за внимание и поддержку более интенсивной

и жесткой, кардинально ситуацию не изменит, зато на какое-то время

дискредитирует саму концепцию Коллинза как «идеологию

интеллектуальных карьеристов». Но и это со временем будет