Том 7. Изборник. Рукописные книги - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 8

8

«Во мне мечты мои цветут…»

Во мне мечты мои цветут, Восходят, блещут и заходят, И тучи гневные несут, И бури грозные приводят. Всё предстоящее – лишь тень, И всё мгновенно, всё забвенно, – Но где ж сияет вечный день, Какая тайна неизменна? О чём мечтаю я землёй, Водой, огнём и небом ясным, Ночною быстрой тишиной, И днём медлительным, но страстным? Один ли я томлюсь во всём, В томленьи вечно неутешном, Иль жизнь иная есть в ином, В блаженном Духе, или в грешном?

«Державные боги…»

Державные боги, Властители радостных стран! Устал я от трудной дороги, И пылью покрылися ноги, И кровью из ран. «Так надо, так надо», – Мне вещий ваш ворон твердит. В чертогах небесных отрада, – За труд и за муки награда, За боль и за стыд. Меня бы спросили, Хочу ли от вас я венца! Но вашей покорен я силе, Вы тайно меня победили, И к вам я иду до конца. А есть и короче, Прямой и нетрудный есть путь, Лишь только в безмолвии ночи Мгновенною молнией в очи Себе самовольно блеснуть. Его отвергаю, Я вам покориться хочу. Живу и страдаю, и знаю, Что ваши пути открываю, Иду и молчу.

«Опять сияние в лампаде…»

Опять сияние в лампаде, Но не могу склонить колен. Ликует Бог в надзвёздном граде, А мой удел – унылый плен. С иконы тёмной безучастно Глаза суровые глядят. Открыт молитвенник напрасно: Молитвы древние молчат, – И пожелтелые страницы, Заветы строгие храня, Как безнадёжные гробницы, Уже не смотрят на меня.

«В амфоре, ярко расцвечённой…»

В амфоре, ярко расцвечённой, Угрюмый раб несет вино. Неровен путь неосвещённый, А в небесах уже темно, – И напряжёнными глазами Он зорко смотрит в полутьму, Чтоб через край вино струями Не пролилось на грудь ему. Так я несу моих страданий Давно наполненный фиал. В нём лютый яд воспоминаний, Таясь коварно, задремал. Иду окольными путями С сосудом зла, чтоб кто-нибудь Неосторожными руками Его не пролил мне на грудь.

«Я должен быть старым…»

Я должен быть старым, И мудрым, И ко всему равнодушным, С каменеющим сердцем И с презрительным взором, Потому что Ананке, Злая, Открыла мне мой жребий: Жить лишь только после смерти Бестелесною тенью, Лёгким звуком, Пыльною радостью Чудака книгочия… А все же нагое тело Меня волнует, Как в юные годы. Я люблю руки, И ноги, И упругую кожу, И всё, что можно Целовать и ласкать. И если ты, милая, Капризная, но вовсе не злая, Хочешь моего ясного взгляда, Моей светлой улыбки, Моего лёгкого прикосновения, – А что же больше я могу Дать или взять? – Знай, знай, Мне ненавистно Твоё нарядное платье Скрипучего шелка С жёлтыми кружевами, И ароматный дар старого Пино, И даже твои сквозные Рукавички С глупым и смешным названьем.

«Короткая радость сгорела…»

Короткая радость сгорела, И снова я грустен и нищ, И снова блуждаю без дела У чуждых и тёмных жилищ. Я пыл вдохновенья ночного Больною душой ощущал, Виденья из мира иного Я светлым восторгом встречал. Но краткая радость сгорела, И город опять предо мной, Опять я скитаюсь без дела По жёсткой его мостовой.

«Давно мне голос твой невнятен…»

Давно мне голос твой невнятен, И образ твой в мечтах поблёк. Или приход твой невозвратен, И я навеки одинок? И был ли ты в моей пустыне, Иль призрак лживый, мой же сон, В укор неправедной гордыне Врагом безликим вознесён? Кто б ни был ты, явись мне снова, Затми томительные дни, И мрак безумия земного Хоть перед смертью осени.

«Всё хочет петь и славить Бога…»

Всё хочет петь и славить Бога, – Заря, и ландыш, и ковыль, И лес, и поле, и дорога, И ветром зыблемая пыль. Они зовут за словом слово, И песню их из века в век В иных созвучьях слышит снова И повторяет человек.