Висельник и Колесница (СИ) - Жемер Константин Геннадьевич - Страница 18

А братья снова обменялись уколами. И ранило только де Тера. Трюмбле же ушел от клинка чистым.

Опять разошлись, встали на восемь шагов. Толстому привиделось, что они достают пистоли, и… Братья медленно шли друг к другу. Де Тер споткнулся, вскрикнул, упал на колено. Его противник, однако, вперёд не бросился, а остановился, отсалютовал шпагой и насмешливо справился о здоровье упавшего. Тот заскрежетал зубами и, перестав притворяться, легко поднялся на ноги и встал в позицию.

- Браво! – крикнул Трюмбле Крыжановский.

Толстой подобную уловку уже видывал в Русской Америке у желтолицых азиатов. Были те азиаты далеко не мастера-искусники, а простые моряки с потрёпанной джонки. Двое повздорили из-за бабы. Из-за русской, между прочим. Один другого как раз и поймал на мнимое падение. А потом на лоскутки порезал, железку в сторону кинул и подступил гоголем к нашим промысловым людям: кормите, мол, меня, поите! Девку ведите: куда запропастилась?! Ну, зверобои и привели ему… гарпуном под вздох. Выгребная яма наутро проглотила обоих задир и не поморщилась. Хотя у тех азиатов движения были непонятные! Не нашенские, одним словом – ни одного лишнего!

Братья тоже по-басурмански дерутся. Почему-то не так, как учил их соотечественник Севербрик. У того манера боя напоминала скерцо, а у братьев представляется бравурным маршем. Шаг! Укол! Шаг! И еще укол, и снова шаг! Ага, ритм слегка сбивается – шпага, метившая в лицо, но достать не должная, неожиданно достает! И уродует Франсуа де Тера. Рвет губу, скулу, висок – кажется, что на лице младшего брата открылся еще один рот – только не поперек, а вдоль.

Редан облегчённо провозгласил «La deuxième[72]!» и не двинулся с места, когда Кериак и военный лекарь метнулись к шатающемуся де Теру. Трюбле опустил шпагу и тоже сделал шаг к брату, но тот зло прокричал, зажимая рукой щёку:

- Сейчас не получилось, в другой раз буду проворнее. Береги отныне спину и чутко спи, братец!

Лекарь весьма проворно приложил к ране Франсуа корпию и обмотал его голову бинтами, отчего та приобрела совершенно забавный вид: сущее осиное гнездо с одним злобным глазом и хищным ртом. Остальные раны де Тера оказались менее серьёзны. А Николя Трюбле вообще отделался царапинами.

Отстранив врача, пытавшегося усадить его на лошадь, де Тер с немалым трудом приблизился к Крыжановскому, схватил его запястье холодной от потери крови рукой и заговорщицким голосом спросил:

- Скажите, сударь, как я держался?

- Достойно, – хрипло ответил Максим.

- Могу ли я рассчитывать на то, что именно это мнение будет доведено до сведения генерала? – продолжил де Тер.

Максим растерялся, не зная что сказать, но его молчание де Тер расценил по-своему:

- Оставьте этот маскарад для недругов, сударь. Немудрено догадаться, что генерал решил получить зримые свидетельства того, что я добросовестно прошёл назначенное испытание. За тем и прислал вас с компаньоном… Ну перестаньте же разыгрывать непонимание. Генерал – поляк, вы – тоже, чего же более?

Крыжановский, хоть и насторожился при упоминании генерала-поляка, но всё же решил не испытывать судьбу и уйти от опасной темы:

- Рана слишком ослабила вас, она требует отдыха!

- Тем не менее, проклятая рана не сможет мне помешать… Передайте, что Франсуа Белье явится на инициацию в предполуденный час, как и назначено!

- Помните ли вы, куда должно явиться? – строгим голосом спросил незаметно возникший Толстой, который подслушал весь разговор, моментально сориентировался, что братья – никакие не сумасшедшие, а в основе их вражды лежит некая тайна, связанная с польским генералом и с ходу занялся любимым делом – принялся блефовать.

- Всё помню, да и карта со мной, – уверенно похлопал себя по карману отринувший, наконец, мнимое имя Франсуа Белье.

- Тогда более ни слова, – Толстой приложил палец к губам и кивнул на приближающегося к ним лекаря.

- Вы совершенно правы, господин Аскольд, – шёпотом ответил простак-Франсуа, – этот врачеватель хорошо знает своё дело, но вижу я его впервые. Он может быть как обычным лекарем, подвизающимся при госпитале, в котором стоят остатки нашего полка, так и человеком Николя.

Подошедший лекарь твёрдо взял раненого под руку и заявил:

- Ваш противник с секундантом не стали дожидаться и уехали. Нам тоже пора, так как крайне необходимо осмотреть раны в нормальной обстановке.

- Да-да, время не ждёт, – в тон заявил Толстой и, подхватив Франсуа Белье под другую руку, помог ему подняться в седло.

Максим Крыжановский решил предоставить раненого с его скользкими вопросами Толстому, а сам поскакал вперёд. Увы, полковника тут же окликнул Кериак.

- Я наблюдал за вами, сударь, во время поединка и убедился, что зрелище вас увлекло, – молвил он, лишь только Максим очутился рядом. – А Франсуа, определённо, молодец! Кремень! Правда, парень не сумел до конца выполнить задуманное и проткнуть братца. Но я вообще полагал, что после двух-трёх парадов и эскапад эти двое опустят шпаги и со слезами заключат друг друга в объятия. Потому, собственно, и предложил драться на «une-deix», чтоб бой закончился не сразу! – Кериак усмехнулся, а Крыжановского заметно передернуло от неприязни к собеседнику.

- Николя ещё спорил со мной, – не замечая реакции Максима, словно убеждая самого себя, продолжал Кериак, – заявлял, что хорошо знает брата, насмехался, да так, знаете ли, тонко, гаденько. О, Николя Белье умеет! Это тот, что назвался Трюбле, – спохватился подполковник и, глянув на Максима, закончил, – и тот, что бросил младшего брата на берегу вонючей речки с растерзанной рожей. – Подбородок француза понесло вперед, рот расплылся в довольной улыбке. Ещё бы, выставил недруга в дурном свете.

Максиму вдруг захотелось влепить собеседнику оплеуху. От греха подальше натянул узду, чтоб отстать, но Кериак не позволил:

- А вы ловко развязали нам язык разглагольствованиями о «маленьком капрале» – теперь-то уж поздно открещиваться! Ничего не поделаешь, сразу не признали в вас людей Ордена. И можете не прикидываться, хватит – это утомительно! Мы же в вашей власти, стоит уронить слово и нас утопят в Яузе! Лужа та еще, но если заранее офицера покромсать по швам на мундире, авось из воды не будет вы-выглядывать!

«Что это ещё за орден такой, если одно лишь упоминание о нём заставляет мерзавца заикаться от страха? – мысленно встрепенулся Максим. – Наверняка, речь о тех же таинственных вещах, намёки на которые делал младший Белье. Как бы ловчее выведать? Искушённый Американец сейчас стал бы задавать разные хитрые вопросы, но где он – Американец? Известно, где! Прилепился к изуродованному дуэлянту, словно к собственной невесте! Ну и пусть себе! К ничтожным трусам вроде Кериака не слова следует обращать, а иные средства!».

Максим привстал в стременах, протянул руку, грубо схватил подполковника за лацканы, приблизил к себе и зарычал:

- Что вам известно об Ордене? – рука полковника ощутила трепет французского офицера.

- Я ничего не знаю!… Нет, знаю, но то же, что и все, не более, уверяю вас! А остальное – лишь догадки. Посудите сами: француз и поляк, облечённые тайной миссией, как бы случайно встречают нас ночью в глухом месте перед дуэлью… Поймите, как своему секунданту Франсуа поведал мне, что таково последнее испытание перед вступлением в Орден. Но вы не извольте беспокоиться, я нем как рыба…

- Рыба, что плавает в Яузе?

Подполковник Кериак затрепетал ещё сильнее, а потом из глаз его полились слёзы:

- За что! Я ведь с испанской кампании верой и правдой служу Императору!

Максим отпустил француза:

- Истерика, сударь, идет мужчине еще меньше, чем похоть – женщине! Потому примите совет: поменьше лезьте в разные тайные интриги, а оставайтесь честным офицером. Возможно, это и не продлит вам жизнь, ибо война, но несомненно сохранит честь. Ко мне же более не приближайтесь и на пушечный выстрел!

Лицо Кериака прояснилось, он недоверчиво глянул на Максима, а потом кинул быстрый взгляд вперёд: не заметили ли солдаты позора своего командира? Убедившись в обратном, приосанился и поспешил оставить полковника одного.