You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 86

А еще тренировки неофитов и инициируемых отличаются от тренировок настоящих Бесстрашных. Девушка называет себя наивной. Она ведь полагала, что будет легче, не так изнуряюще, не столь на износ. Ошибалась. Совершенно бесстыдно и глупо ошибалась. Тренировки полноправных членов фракции Бесстрашие, солдат — это такие игры в кошки-мышки с собственной выносливостью и моральной силой. У Кристины болит все тело, и ладони дрожат от перенапряжения — это мышцы в руках вибрируют, колотит их мелкой судорогой. Девушка вдыхает и выдыхает. Вот так. Рукопашный бой — не ее. Зато она хороша в стрельбе, чертовски, просто до одури хороша в стрельбе. Трис смотрит на нее с легкой завистью, стреляет и снова мажет мимо мишени.

— Мазила, — смеется Юрай.

Трис корчит рожу, закатывает глаза и утыкается лбом в плечо Кристины. Подруга приобнимает Приор, похлопывает ладонью по спине.

— Не все у всех получается. Я вон совсем не умею драться.

— Я тоже, — стонет Трис, швыряет автомат на железный стол, — я устала. Чертовски устала. Адовая фракция.

— Есть такое, — усмехается Кристина. — Но тебе все равно здесь нравится. Я знаю.

— Девчонки, — в разговор встревает Юрай. Он кладет свое оружие и садится на одну из скамеек, стоящих вдоль стены. Упирается локтями в расставленные колени, трет ладонью шею, осматривается по сторонам, отмечая, что они в зале почти что одни, если не считать двух совсем взрослых Бесстрашных. — Идите сюда, — подзывает он их одним движением губ.

Трис и Кристина переглядываются. Не в характере младшего Педрада темнить, вести себя тихо и шушукаться по углам. Они садятся на всю ту же скамейку по обе стороны от юноши. У Юрая на лбу складка, и взгляд карих глаз озабоченный.

— Юрай? — Кристина чуть наклоняется к нему, касается его руки своими пальцами. Легкое электричество тепла ударяет по ее кисти, течет по венам вместо крови.

Педрад же снова чешет затылок.

— Вы бы смогли убить? — вдруг спрашивает он. — Я знаю, что у нас фракция солдат. Что нас учат сражаться, а это подразумевает убийство. На войне или во время операции, или в качестве самозащиты. Но вы бы смогли?

Кристина кусает нижнюю губу, хмурится. Трис проводит пальцами по волосам, внимательно смотрит на юношу и задает вопрос, родившийся и в сознании ее подруги:

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Юрай усмехается. Не в его стиле совсем. У Юрая добрая улыбка и лукавый взгляд, знающий, вот-вот и начнет подтрунивать, сыпать остротами. Тот еще балагур. Этот Педрад же серьезный и озабоченный невеселыми мыслями.

— Эдвард, — говорит он. — Мы были на задании, у стены. Патрулирование периметра. Сами знаете. Там были афракционеры. Далеко достаточно от центра города, где они в основном кучкуются. Эдвард говорит, что это была самооборона, что на него напали. Но я видел тело. Убийство было совершено зверское. Несколько колотых ран в груди, шее и на лице. — У Юрая дергается нога, пятка отбивает такт по камню пола. — Но лидеры ему верят. Макс-то так точно. А меня это напрягает. Я знаю, что смогу убить. Но не так. Не так жестоко.

Трис Приор ведет пальцами по бровям, вновь хмурится, смотрит куда-то на стену, на самый черный камень.

— Я думаю, что мы все меняемся, — произносит девушка. — И думаю, что когда настанет момент, мы все сможем убить. Ведь к этому нас и готовили и продолжают готовить, не так ли?

Кристина вспоминает тот случай невзначай. Он всплывает в ее мозгу обрывочными картинками, размытыми образами: напряженным лицом Юрая, выстрелами Трис мимо мишени, собственной усталостью от бесконечных тренировок и мокрой от пота челкой, падающей на лоб. Тот мир — такой далекий, такой зыбкий, такой ирреальный. Ей кажется, что все это было так давно, или вообще никогда не происходило. Словно это она сама себе все придумала, прожила в своей голове и все никак не хочет возвращаться в опостылевшую реальность, где кровь, боль, война и смерть. Кристина замарывается все сильнее и сильнее. Еще чуть-чуть и никогда не отмоется.

Юрай Педрад был прав тогда. Его волнение было не пустым. Тогда еще можно было задуматься о знаках, что подавал Эдвард, о его скрытой, латентной жестокости. Но кто об этом думал тогда? Действительно, всего лишь самозащита. Разговоры, пустые разговоры, слова и ветер. И Трис была права. Трис была права больше остальных. Люди — они звери. Прикрываются масками добродетели и благочестия, натягивают на лица пластмассовые улыбки, чинно вышагивают по улицам гниющего мира и старательно не замечают вонь собственных душ. Вот оно как.

История не любит сослагательного наклонения. Всех этих многочисленных если бы. На жестокость Эдварда никто не обратил внимания, на безумие Уилла — тем более. А она пропустила, в какой момент пришла к луже чужой крови, сотворенной собственными руками. У Кристины ладони дрожат, бьет их крупная дрожь. Она прижимает их к лицу и оставляет багряные разводы на смуглой коже. Сгустки крови липнут к ее ресницам, мешают моргать, она чувствует запах, заполняющий рот, ударяющий в носоглотку. Девушка сгибается пополам, и ее рвет, выворачивает наизнанку. Убивать страшно, несмотря на всю подготовку. У охранника глаза широко раскрытые, стеклянные, будто из хрусталя сделанные. У Кристины вздрагивают плечи.

Господи, пожалуйста, заберите меня отсюда. Кто-нибудь. Пожалуйста.

Ей страшно, и тошно, и такой мандраж, настоящий тремор где-то глубоко. Она никогда не хотела ничего из этого. Никогда. И сейчас не хочет. Только вот поздно жалеть. Девушка закидывает голову, бьется о бок деревянного стола затылком, до боли. Она жмурится, пока перед глазами не начинают порхать яркие точки, похожие на звезды на ночном небе. Кристина всхлипывает. Ей страшно от того, что творит она сама. И становится так холодно, так пусто, так одиноко. Она вспоминает дом. Не Яму, нет, свой настоящий дом. Может, несколько лишенный тепла и уюта, но такая уж у них была фракция. Но то место она всегда могла звать домом. Кристину трясет. Ей надо успокоиться, начать мыслить рационально, включить рассудок и понять, что надо уходить, сбегать с места преступления, как можно дальше от хладного трупа незнакомого мужчины, который, в сущности, не желал ей зла, а просто выполнял свою работу. Но девушка не может подняться на ноги. И хочется закрыться от всего мира, рефлексировать где-то глубоко внутри. Кристине почему-то кажется, что она не сможет пережить. Не чужую кровь на собственных руках.

— Вот же блять!

Кристина поворачивает голову, встречая яркий свет фонарика в глаза. И все покрывает белым. Девушка лишь слабо вскидывает руку, щурится.

— У тебя мозги вконец отказали?

Эрик ругается. Эрик ярится. Эрик злится. Она чувствует, как помещение начинает набухать его палеными эмоциями, воздух будто вибрирует ими, и что-то ядовитое вцепляется в каждую пору на коже. Кристина вдруг громко всхлипывает, закусывает зубами запястье, но рыдания рвутся наружу. Она устала. Она больше не может. Хватит! Ей хочется заорать это во все горло. Мужчина же обходит лужу крови и резко дергает девушку за руку наверх, заставляя выпрямиться на ватных ногах. Он сжимает ее запястье с такой силой, что кожа практически растворяется в кости, заглядывает в ее лицо с кровавыми разводами по щекам, с влажными глазами и опухшим носом.

— Почему же ты такая тупая, а? — он встряхивает ее, как тряпичную куклу. — Ебанутая! Вот что теперь с этим делать, а? — и его лицо так близко, и он шипит, так, что девушка вздрагивает. — Еще раз, только раз, посмеешь бродить одна, я переломаю тебе кости в ноге. И сделаю это с наслаждением. — Он угрожает ей с ужасающим спокойствием в голосе и тоне.

Кристина же снова всхлипывает, и вдруг совершает то, от чего Эрик на мгновение теряется. Она руки вытягивает, пальцами вцепляется в его кожанку, пачкает ткань склизкой кровью убитого охранника.

— Пожалуйста… — выдыхает она. — Пожалуйста…

— Ты меня слышала? — повторяет Эрик, явно пытаясь отстраниться, сдернуть ее руки.

Она вцепляется в его куртку мертвой хваткой. И начинает рыдать. Мужчина торопеет. Смотрит на тонкую фигурку сверху вниз, хмурит брови, а она плачет, склоняется ниже, так, что ее темная макушка практически утыкается ему в грудь. Девчонка убила. Девчонка ломается. И что прикажете с ней делать? Кристина рыдает. Эрик смотрит на труп, оценивает всю ситуацию. Женские пальцы сжимают его кожанку лишь сильнее, макушка головы касается его твердых мышц груди.