Золотой сокол - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 41

Неясное белое пятно приблизилось, раздался звук, похожий на свинячье хрюканье. Звука этого здесь не слышали уже года полтора, и с непривычки, да еще в испуге, не все сразу его узнали. Слетыш беспокойно засмеялся — свинья! — но остальные не смеялись, хорошо зная, что во всем городе и в округе не осталось ни одной живой свиньи.

Однако это была именно свинья. Белая, громадная, круглая, как луна, туша выбралась из леса и остановилась в пяти шагах от костра. Отблески пламени позволяли разглядеть ее, и парни закричали от ужаса: глаза твари горели красным огнем, клыки были оскалены. Хотелось бежать, но ноги окоченели, руки онемели и не могли поднять осиновых кольев.

— Мяса хочу-у! — разинув пасть, человеческим голосом проревела злобная тварь. — Ух, мяса хочу! Давно я не ела свежатинки! Ха-ам!

Она рявкнула, словно собака, и вдруг бросилась на замерших людей. С криками все кинулись кто куда; от ужаса не соображая, что делать, парни пытались бежать в разные стороны, сталкивались, налетали друг на друга, сбивали с ног. Кто-то влетел прямо в костер, обжегся и заорал так, что, должно быть, в Новогостье было слышно.

А белая свинья ворвалась в кучу беспорядочно мечущихся людей, свалила одного, другого, топча копытами, она била рылом, кусала, рвала. Истошные вопли неслись в темноту. Кто-то сломя голову мчался прочь прямо по засеянному полю, кто-то со страху метнулся в лес и карабкался на дерево. Дозорные от других костров, услышав крики, бежали сюда, но, увидев белое чудище, пускались со всех ног обратно, тоже крича во все горло.

— Бей ее, сынок! Колом бей! — вопил Крепень, которому убежать мешала хромая нога.

Слетыш уже умчался куда-то в темноту, Смирену отец сам за шиворот выбросил из освещенного круга, велев бежать домой что есть духу.

Перед костром остались лишь несколько упавших, Крепень и Горденя. Подбежав к свинье сзади, Горденя со всего маху ударил ее тяжелым колом по спине. Свинья мгновенно обернулась к нему; по белой щетине ее рыла текли черные ручейки крови. При виде этой крови Горденя испытал не страх, а только ярость и снова бросился на нее с колом.

— Тебя-то мне и надо! — хрипло рявкнула свинья. — Отец твой на одну ногу хромой, а ты на две будешь! Съем тебя! Съем! И на косточках поваляюсь!

— Коли ее! Коли! К земле пригвозди! — срывая голос, кричал сыну Крепень, но Горденя его не слышал и не мог сообразить, что от него хотят. Вместо этого он бил и бил свинью колом по то морде, то по голове, но ей все было нипочем.

Любую животину такие удары давно уже оглушили бы, но перед парнем был оборотень. Но Горденя не понимал этого и все бил, вкладывая в поединок всю свою немалую силу. Свинья, не обращая внимания на удары, рвалась к нему и пыталась укусить. Вот она изловчилась и вцепилась клыками в ногу парня, чуть повыше щиколотки. Горденя вскрикнул, свинья толкнула его мордой, и он упал. Тут закричал и Крепень, видя неминуемую смерть любимого старшего сына, своей опоры и гордости, и, на хромой ноге подковыляв к свинье, своей палкой ударил ее поперек спины, свинья вырвала зубы из Гордениной ноги и тут же вцепилась во вторую ногу, чуть ниже колена. Парень кричал от дикой боли; Крепень бросил свою палку, подхватил оброненный сыном осиновый кол и замахнулся на свинью, метя острием ей в спину. Оборотень проворно отскочил и со свисающим из зубов обрывком Гордениной штанины бросился бежать к лесу.

Миг — и белая туша исчезла за деревьями. Только ветер шумел в вершинах, словно леший смеялся. На изрытой земле перед полузатоптанным костром осталось три тела — Горденя, потерявший сознание от боли, и еще два парня, потоптанные свиньей, — эти стонали и всхлипывали. Валялся опрокинутый котелок с недоваренной ухой, растерянные ложки, Пестряйкин рожок, недоплетенный лычак...

— Сыночек мой, сыночек! — вне себя от ужаса бормотал Крепень, ползая возле неподвижного Гордени. — Жив ли ты, деточка моя...

Шепотом причитая, благо никто его сейчас не слышал, Крепень дрожащими руками отрывал от рубахи полосы и проворно перевязывал им страшные раны на обеих ногах Гордени. Стянув с себя длинный вышитый пояс и разрезав его пополам, он пытался перетянуть вены под коленями сына, чтобы остановить кровь, путался в темноте и с нетерпением ждал, когда же из города подоспеет помощь. Не может же быть, чтобы его бросили одного в этой жуткой оборотневой ночи с умирающим сыном на руках!

— Батюшка! Жив он или что? — осторожно окликал Слетыш, обнаружившийся на соседней березе.

Крепень не отвечал, зато подал голос еще один парень, по прозвищу Чарочка:

— Что там? Ушло это... чучело?

— Ты где? — Изумленный Слетыш обернулся на голос, шедший с того же сука, на котором сидел он сам, только подальше от ствола. — Это ты или леший какой?

— Я вроде...

— Так ты же дальше меня от леса сидел!

— Ну, сидел...

— Ну, парень, ты даешь! — восхитился Слетыш. Он весь дрожал, вцепившись в ствол, и стучал зубами. — Я успел на березу взобраться, сам не заметил как, а ты еще успел десять сажен пробежать и раньше меня на сучок попасть!

— Слезай, что ли? — уныло отозвался Чарочка. — Ушло оно... Не ночевать же тут до свету...

Из Радегоща, где на крайних улицах уже поднялась суматоха, бежал народ, в темноте на полевой дороге светились многочисленные огни факелов. Под говор и причитания Горденю и двух других пострадавших подняли на руки и понесли прямо на двор к Елаге. Там тоже все поднялись. Зимобор, наспех одевшись, растворял дверь и вставлял лучину в светец. В избушке самой зелейницы было тесновато, и троих пострадавших положили в беседе, Горденю — прямо на разбросанную постель Зимобора. Старенькие, ветхие простыни покрылись кровавыми пятнами: из страшных рваных ран кровь текла и текла, не унимаясь, и Горденя в забытьи глухо стонал, и даже у Зимобора, для которого раны и раненые не были новостью, замирало сердце.

Обе хозяйки суетились: мужчин вытолкали вон, грели воду, тащили травы, заживляющие раны, шарили в сундуках в поисках полотна для перевязки. С полотном было плохо: все запасы во время голода продали, и Дивина послала парней, толпившихся во дворе, поискать по домам кто что даст. Во всем посаде ни один дом не спал, из детинца от воеводы уже прибежали узнать, что произошло.