Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн - Страница 79

Сплетен и разговоров о бале, данном Стеллой в дни празднования Марди-Гра в 1927 году, хватило жителям Нового Орлеана на полгода. Приглашенные на этот бал принадлежали к самым разным слоям общества. Особняк на Первой улице сиял огнями, контрабандное шампанское в изобилии подавалось всем желающим, а на боковой террасе расположился джаз-оркестр. (Эта терраса оставалась открытой еще многие годы – ее затянули сеткой, лишь когда заболела и превратилась в беспомощного инвалида Дейрдре Мэйфейр.) Многие гости плавали в бассейне нагишом, и к утру, как впоследствии говорили ошеломленные соседи, бал превратился в настоящую оргию. Те родственники, которых исключили из списка приглашенных, пришли в ярость и, по словам Ирвина Дандрича, потребовали у Карлотты объяснений, хотя все было ясно и так: Стелла не желала видеть на своем празднике мрачные физиономии Мэйфейров и слышать от них слова осуждения.

Прислуга в доме сбилась с ног, а впоследствии сплетничала, что Карлотта Мэйфейр была буквально вне себя от царившего вокруг шума и чрезмерной продолжительности пиршества, не говоря уже о том, что оно обошлось весьма и весьма недешево. Незадолго до полуночи она вообще покинула дом, забрав с собой крошку Анту и маленькую Нэнси (приемного ребенка), и вернулась лишь на следующий день после ленча.

В ту ночь произошла первая публичная ссора между Карлоттой и Стеллой, однако вскоре стало известно, что они помирились. Посредником между сестрами выступил Лайонел, и Стелла пообещала больше времени проводить дома с дочерью, сократить расходы на развлечения и вести себя по возможности тише. Похоже, больше всего Карлотту волновали именно деньги – она считала, что бассейн, доверху наполненный шампанским, слишком уж дорогое и «греховное» удовольствие.

(Интересно отметить, что состояние Стеллы в то время оценивалось в сотни миллионов долларов. Карлотта лично управляла вверенными ее попечению четырьмя баснословно большими суммами, вложенными в различные фонды. Возможно, именно это чрезмерное богатство и вызывало ее раздражение в первую очередь. Таково, во всяком случае, мнение многих.)

Позднее в тот же год произошло несколько событий весьма таинственного характера – они стали первыми в цепи подобных. Семейное предание гласит, что Стелла собрала вместе кое-кого из членов семьи, пообещав им «интересный вечер». Темой для обсуждения должны были послужить некоторые факты семейной истории и уникальные «экстрасенсорные способности», присущие избранным членам клана Мэйфейров. По одним свидетельствам, в доме на Первой улице состоялся спиритический сеанс, по другим – дело не обошлось без магии и колдовства.

(Слуги в особняке шептались между собой, пересказывая друг другу слухи о том, что Стелла хорошо знакома с ритуалами вуду. Слухи эти имели под собой основание: Стелла и сама говорила кое-кому из друзей, что знает все колдовские обряды, что у нее много знакомых среди цветного населения квартала и что эти знакомые обучили ее всему, что необходимо.)

Стоит ли упоминать, что большинство из приглашенных Стеллой родственников так и не поняли, с какой целью было устроено это сборище, не говоря уже о том, что никто из них не принял всерьез ее болтовню о колдовстве. Более того, они восприняли все это как насмешку и издевательство над собой.

Организованная Стеллой встреча имела и другие последствия: все семейство было взбудоражено и неприятно удивлено тем, что Стелле вздумалось вдруг копаться в генеалогии и выискивать родственников, которых вот уже много лет никто не видел и не слышал, в то время как ей даже не пришло в голову вспомнить о тех, кто хорошо знал и любил Мэри-Бет. Двери особняка на Первой улице испокон веков были открыты для всех, однако теперь Стелла брала на себя смелость выбирать и принимать решение, кого пускать в дом, а кого нет. Мало того, она не удосуживалась хотя бы присутствовать на выпускных церемониях своих молодых родственников и не утруждала себя поздравлениями и выбором подарков по случаю Рождества или бракосочетания кого-то из них. «В общем, вела она себя как… ну-у… как вы сами знаете кто».

Все в один голос утверждали, что Лайонел был полностью согласен с остальными Мэйфейрами и тоже осуждал поведение Стеллы. Он считал семейные встречи чрезвычайно важными для укрепления внутриклановых связей и, по свидетельству одного из потомков, горько сетовал в разговоре с дядей Баркли на то, что после смерти матери все пошло наперекосяк и едва ли удастся когда-нибудь исправить положение.

Несмотря на обилие сплетен, нам, к сожалению, так и не удалось выяснить досконально, кто именно участвовал в пресловутом тайном сборище. Точно известно лишь о присутствии там Лайонела и Кортланда с сыном. (Пирсу тогда едва исполнилось семнадцать, он учился в колледже иезуитов и уже успел поступить в Гарвард.)

Согласно сохранившимся в семье сведениям, сборище продолжалось всю ночь, однако Лайонел покинул его раньше времени, заявив, что все происходящее «отвратительно». Те, кто был там, но не пожелал поведать о том, что же происходило на самом деле, подверглись суровой родственной критике. Если верить Дандричу, общество пребывало в убеждении, что все это не более чем очередное развлечение Стеллы, вознамерившейся «поиграть в черную магию».

Таких собраний состоялось еще несколько, однако все они были окутаны глубочайшей тайной, а их участники торжественно клялись, что никому и никогда не обмолвятся ни словом о том, что там происходило.

Ходили слухи, будто Карлотта Мэйфейр неоднократно обсуждала с Кортландом возникшие в семье проблемы, и в первую очередь тревожившие ее таинственные сборища. Она хотела даже увезти куда-нибудь подальше от дома малышек – Анту и Нэнси. Однако, «по общему мнению», Стелла никогда не согласится отправить Анту в пансион.

Тем временем Лайонел без конца ссорился со Стеллой. Однажды в офисе некоего частного детектива, собиравшего сведения о семействе, раздался телефонный звонок. Человек, не пожелавший назвать свое имя, сообщил, что в одном из ресторанов, расположенных в центре города, между Лайонелом и Стеллой разразился шумный скандал, в результате которого Лайонел в бешенстве вылетел из зала.

Несколько подобных ситуаций описал и Дандрич. Что же послужило причиной столь явного ухудшения взаимоотношений между братом и сестрой? Неужели появился «кто-то третий»?

Наш агент попытался прояснить ситуацию и узнал, что, оказывается, соседям давно уже известна истинная подоплека этой распри: все дело было в судьбе маленькой Анты. Стелла грозилась уехать с дочерью в Европу и умоляла Лайонела сопровождать их, в то время как Карлотта категорически запрещала ему делать это.

Лайонел, в свою очередь, начал посещать мессу в соборе Святого Людовика, причем не один, а в сопровождении одной из дальних родственниц – внучатой племянницы Сюзетты Мэйфейр по имени Клэр, которая вместе со своей семьей жила в шикарном особняке на Эспланейд-авеню – потомки этой семьи владеют им по сию пору. Дандрич сообщал, что появление этой парочки вместе породило множество слухов и домыслов.

О ссорах и скандалах в особняке Мэйфейров в то время толковали практически все соседи – одни слышали, как с грохотом хлопают там двери, до других доносились громкие крики.

Карлотта запретила проводить в доме «колдовские» сборища, а Стелла в ответ велела ей убраться вон из дома.

«После маминой смерти ничто уже не будет как прежде, – твердил Лайонел. – Все начало разваливаться еще тогда, когда умер Джулиен, но без мамы вернуться к старой жизни совершенно невозможно. Карлотта и Стелла не могут существовать под одной крышей – они словно лед и пламень».

Судя по всему, тот факт, что Анта и Нэнси все-таки пошли в школу, – заслуга исключительно Карлотты Мэйфейр. Немногочисленные документы, относящиеся к этому периоду жизни Анты, которые нам удалось раздобыть, свидетельствуют, что именно Карлотта подписала все необходимые для зачисления в школу бумаги, а впоследствии ее несколько раз вызывали туда и просили забрать девочку.

Откровенно говоря, Анта совершенно не вписывалась в распорядок и уклад школьной жизни.