Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2 (ЛП) - Земянский Анджей - Страница 62

Вдруг он обратил внимание на то, что подростки вокруг замолкают и глядят куда-то ему за спину в нарастающем изумлении. Даже бармен выпучил глаза и упустил протираемый стакан, который расколотился на полу.

Василевский повернулся на барном табурете. За ним стоял священник в сутане, а рядом – две монашки с руками, сложенными, словно для молитвы. Окружающие подростки не могли выйти из ступора. Даже банда на сцене сбилась с ритма. Чего-либо подобного здесь не наблюдалось, по крайней мере, с сорок пятого года.

- Я хотел бы попросить пару минут беседы с тобой, сын мой, - заорал ксёндз, как можно громче. – Может, выйдем?

Василевский сглотнул слюну. Шизофрения? Но ведь окружающие тоже его видят. Он допил остаток текилы. Господи Иисусе! Или это сон? Он заплатил за спиртное цену не менее половины фольксвагена. А почему бы и нет? Ведь все это всего лишь психическая болезнь. Священник и две монашки в дискотеке. Нормально! Но почему малолетки вокруг так пялятся?

Он поднялся с высокого табурета, кивнул. Потом они направились вверх по ступеням немецкого бункера.

- А святой отец не боится ходить ночью в сопровождении двух монашек?

- Именно, благодаря их сопровождению, и не боюсь. Это мои охранницы.

- Переодетые спецназовки?

Священник легонько усмехнулся.

- Нет, они настоящие сестры во Христе. – Он направился в сторону Хали Тарговей[42]. – Но это превосходно обученные девушки.

- А... святой отец кого-то представляет?

- Епископскую Восьмерку.

- Не понял?

- Ну... нас еще называют церковной информационной службой, и даже разведкой или христианской службой безопасности. Только все это глупости. Мы не являемся отдельным батальоном ченстоховского спецназа имени Девы Марии.

Василевский улыбнулся. Умел мужик пробудить к себе симпатию.

- Кое-то слышал. Вроде бы, вы используете женщин для сбора информации.

- В какой-то мере, это правда. Хотя, мне не совсем нравится слово "используете". Они сами приносят нам много данных, по собственной воле.

Они прошли мимо Халы, громадного строения, стилизованного под средневековый замок; вошли на территорию парка над Одрой. Ксёндз указал на одну из укрытых под деревьями лавочек. Сестры остановились в паре шагов. Головы обеих были спущены долу, руки сложены, словно для молитвы. Нереальность ситуации заставила Василевского поёжиться.

- У меня желание упиться до положения риз, - буркнул он.

Священник вынул из-под сутаны небольшой термос.

- К сожалению, я не взял даже церковного вина. Зато предлагаю отличный чай. Я не хвалюсь, но в чае разбираюсь.

Он налил в завинчивающуюся крышку немного темной жидкости. Василевский попробовал. Напиток, и вправду, был превосходным. Горьковатый, пряный, ароматный. Содержавшиеся в нем дубильные вещества стягивал слизистую нёба, возвращал ясность мыслям. Гениальное питье. Тяжелое, словно бетон, и в то же время легкое, будто высушенный стебелек восточных приправ. Не крест, а именно чай должен был бы стать символом Церкви.

- Видишь ли, сын мой, - священник вновь наполнил крышку содержимым маленького термоса. – Мне известно, что ты разговаривал с паном Мержвой и паном полковником Вашковым. И даже, представь себе, знаю – о чем.

- Я и не знал, что церковные службы пересекаются с гражданскими.

- Совершенно не пересекаются. Узнал я совершенно случайно, и это дело нас весьма заинтриговала. Весьма!

- Догадываюсь. – Василевский допил чай, отдал крышку, вытащил сигареты.

Священник возмущенно поглядел на него.

- Совершенно ужасная вредная привычка, сын мой. Ты обязан проявить волю и бросить это свинство, - затем беспокойно огляделся по сторонам. – Но если не собираешься покончить с курением немедленно, тогда угости меня сигареткой.

Василевский протянул в его сторону пачку.

- Так вы, святой отец, собираетесь продолжить то дурацкое дело с Даронем, Ритой Лауш и так далее?

- Я удивлю тебя, сын мой. И даже сильно.

Он затянулся сигаретой. Уже собрался продолжить, как вдруг из боковой аллейки появилась пожилая женщина.

- Бог в помощь, - сказала она.

- Ив..м т..го...же, - священник едва произнес это сквозь стиснутые губы, не желая выпускать дыма в ее присутствии. Сигарету он спрятал под лавку, словно ученик, которого неожиданно "застукал" учитель. Из-под его сутаны дымило, словно из паровоза.

- А-а, так тут собирают деньги на благотворительные цели? – заметила женщин двух монашек. Она вынула портмоне и вручила им монету в один злотый. Сестры одновременно присели в книксене и прошептали слова благодарности.

Как только женщина ушла, ксёндз раскашлялся. Но потом сразу же заново затянулся. Одна из монашенок подбросила полученную монету вверх, умело поймала на лету, переложила из ладони в ладонь и перевернула.

- Орел или решка? – спросила она у напарницы.

- Орел.

Первая открыла сжатую ладонь.

- Решка. Ты продула!

- Девочки! – рассердился священник. – А ну, спокойнее. – Как только обе опустили головы и сложили руки, словно для молитвы, он вернулся к беседе. – О чем это я говорил?

- Что я удивлюсь.

- Ага. Ну да, - ксёндз откашлялся и вновь затянулся дымом. – Так вот, когда-то мы проводили подобное следствие. Ох, - отмахнулся он. – Следствие, слишком громко сказано. Но кое-что подобное.

- По делу Дароня?

- Нет. Нас весьма интересовали некие странные случаи. В сороковые годы, здесь, во Вроцлаве, Церкви очень насолил некий деятель PPR. Фамилию называть нет смысла. Этого пана потом застрелили мародеры в Дзержонёве. Что самое удивительное, его распознали как члена Гражданской Милиции в Валбржихе. Через год. Вроде бы ничего, может, брат, может, двойник, случайное подобие или ошибка кого-то из наших прихожан, либо же излишняя подозрительность какого-нибудь клирика... Вся проблема в том, что Церковь памятлива. Не в смысле мести, Боже упаси, но у нас дела остаются в памяти надолго. По-настоящему надолго.

- Тысячи лет?

- Не будем преувеличивать, - усмехнулся священник. – Но это еще не конец. Тот пан из милиции погиб под осыпавшимся терриконом в Валбжихе во время ливня, это случилось где-то в шестидесятых годах. И опять же, это еще не конец истории. Одна из прихожанок узнала его в 1979 году! В Немче. Тогда он был викарием тамошнего костела.

- Вааааааа! – расхохотался Василевский. – Вначале PPR, потом милиция, а затем и викарий. Он словно бы предугадывал будущее[43], - загоготал он еще громче. – Ну и выбирал соответствующие местечки.

- И уст моих вынул это, сын мой, - вежливо усмехнулся ксёндз. – Воистину, из уст вынул!

- Но ведь все это – большая куча глупостей!

- Дааа!? – улыбка неожиданно исчезла. – А Руди Шенк. С чего это он вдруг начал изучать современный польский язык в самый разгар войны?

- Что вы хотите этим сказать? – Василевский и сам пришел в себя. – Погодите... СОВРЕМЕННЫЙ язык? Не понял?

- Ха! Потому что Рудольф не был немцем.

- А кем же?

- Этого я не знаю. Он не был немцем. Не был и поляком тридцатых годов, не был и...

- Погодите, погодите. Что это еще за определение "поляк тридцатых годов"? – Василевский закурил вторую сигарету. – Я и так уже знаю, к чему вы все это ведете. Это я был Рудольфом Шенком, тем PPR-овцем, тем милиционером, а вдобавок ко всему – еще и викарием, правда? Это я был Робертом Даронем, которого, впрочем, сам же и убил. Это я соблазнил Риту Лауш, будучи перед тем самыми различными личностями, так?

- Похоже, что фотографии свидетельствуют именно об этом, только это ничего еще не решает. В отличие от иных следственных служб, мы занимаемся так же делами не от мира сего.

- Вы уж простите, не хочу святого отца обижать, но это все бредни!

- Видишь ли, сын мой, у нас нет таких компьютеров, как у пана полковника Вашкова. Но... У нас имеется двенадцать тысяч сестер во Христе и громаднейшие архивы. Каждая из монашек получила ваши фотографии различных периодов и мнооооожество времени на поиски.