Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2 (ЛП) - Земянский Анджей - Страница 63

- И что-то обнаружили?

- Действительно. Несколько фотографий девятнадцатого века: из Вроцлава, из Белявы, парочки других мест. Несколько жизнеописаний, к сожалению, не полных. Имеется даже одна гравюра шестнадцатого века, хотя, естественно, то могла быть и ошибка, ибо подобие тогдашних изображений по отношению к оригиналу оставляло желать лучшего.

- Вы смеетесь?

- Боже упаси! – поднял тот руки.

Они молча сидели в темноте, на лавке, глядя на извилистые речные каналы перед ними, на освещенные фонарями мосты, наконец, на костельные башни на другом берегу, из которых прожекторы извлекали странные тени.

- Видишь ли, сын мой, - заговорил ксёндз. – У пана полковника Вашкова имеются современные технологии, доступ к немецким документам; у пана Александра Мержвы – сеть связей, в его распоряжении вся полиция, документы, открывающие любые двери, а у меня... за мной стоят лишь два тысячелетия опыта Церкви на планете Земля.

- Ну да, святой отец обратился к Библии. Знаю, знаю, - съязвил Василевский, - какое-то там из ваших Евангелий – это прямая инструкция по ведению следствия. Пилат, и тому подобные дела...

Человек в сутане ответил ему улыбкой.

- Я нарисовал для себя места вашего пребывания и места ваших "смертей" на карте. И у меня вышло нечто, что с большой натяжкой можно было бы назвать окружностью. Рваной, неровной... но почти что окружностью.

- И его центр, как я понимаю, это Вроцлав.

- Нет, - стиснул губы тот. – Гора Шленза[44].

Василевский снова рассмеялся. Священная гора славян. Вообще-то говоря, аномалия. Вроцлав расположен на равнине, а тут вдруг, ни с того, ни с сего, довольно крупная гора. Одна-единственная.

- Что святой отец желает этим сказать?

Тот ответил вопросом на вопрос.

- Вы слышали что-нибудь о профессоре Каменьском?

- Нет.

- Там такая вот штука. Цыплята, когда рождаются, уже имеют в мозгу запечатленные модели поведения. Импринтинг. Показываешь такому "новорожденному" нарисованный на картонке силуэт ястреба, и цыпленок тут же испытывает панический страх, хотя ведь он никак не может знать, что это ястреб, поскольку не мог узнать этого от мамы. Профессор Каменьский проводил опыты на людях. Понятное дело, у человека импринтинг не существует. С одним малюсеньким исключением. Когда во время экспериментов пациентам показывали Гору Шленжу, снятую с весьма определенного ракурса, на смазанной, темной фотографии, то многие признались, что испытывают сильное беспокойство…

Василевский тяжело вздохнул.

- Мне интересно, как святой отец свяжет теперь Гору Шленжу и все те псевдо-жизни, которыми все вы меня наделяете.

- Ты, сын мой, смеялся над тем, что я пользуюсь Библией в качестве учебника тактики. Так вот – я и вправду ею пользуюсь! И как раз там обнаружил я странное и таинственное предложение: "Человек тоже является телом"[45].

- Не понял?

- "Человек ТОЖЕ является телом". "Тоже"? Означает ли это, что телом на свете существует еще кое-что? Или, возможно, что-то?

- Вы не могли бы пояснить?

- Бог телом не является. То же самое относится к сатане, к ангелам. Демоны – тоже духи. Так кто же… - ксёндз на мгновение понизил голос. – Кто еще является телом?

Василевский откашлялся. Решил съязвить:

- Я?

- Если так, - священник не дал сбить себя с толку, кем тогда являешься ты, сын мой? Чем ты являешься?

К счастью, заблудившийся пьяница перебил этот более чем странный обмен словами. Он чуть ли не упал на двух монашек, бормоча под нос:

- Вы, курва… Суккки… Вы, бля…. Съебы…

В руке у него была бутылка. Пьяница разбил ее о ближайший ствол дерева, получив тем самым оружие, известное как "розочка", и он пошел в нападение, сопя:

- Ввы, ккур… щассс… вассс… зае….

- Уйди, брат мой, в мире, - спокойно ответила одна из сестер.

- Еб…куррр… я вассс…

- Уйди, брат мой.

Пьяница поднял разбитую бутылку, чтобы ударить. Монашка закатала рясу и врезала ему ногой прямо в лоб. Мужчина полетел назад и грохнклся спиной в траву. Вторая монашка склонилась над лежащим, держа в руках зажженный фонарик, которым пользуются отоларингологи.

- Эх! Теряешь форму, - обратилась она к своей напарнице. – Надпись с подошвы на лбу не отпечаталась.

- Как это не отпечаталась, - первая тоже склонилась над поверженным выпивохой. – Вот же она!

- Ээээ… В слове "Адидас" не хватает буквы "с".

- Божечки, Иисус мой сладкий! Придется больше тренироваться.

- Тихо, бабы! – перебил их беседу священник. Обе тут же приняли предыдущие позы, сложив руки и опустив головы. – Возвращаясь к нашей беседе, - повернул ксёндз голову. – Ну что же, мы выяснили мало чего. Правда, больших успехов я и не ожидал. Еще не время.

Священник поднялся с лавки. Василевский тоже встал.

- Приятно было познакомиться, сын мой. Но, уходя, я должен тебя предостеречь.

- Перед чем?

- По этому делу с тобой будет говорить еще кое-что. И тогда следи за каждым своим словом. Помни об этом!

- Кто?

Священник развел руками.

- Уже вскоре.

Он выполнил благословляющий жест, обернулся и направился дальше в темный парк. Какое-то время еще было слышно, как он "воспитывает" монашек:

- За этот удар немедленно мне исповедуешься. А злотый от пожилой дамы передадите в "Каритас"[46]. Если кто-либо из вас купит за эти деньги пачку жвачки, то в качестве покаяния назначу лежать крестом часов пять!

- Ой-ой… жвачку за злот? Отец-разведчик давно в киоске ничего не покупал.

- Естественно, - тут же добавила вторая. – Ведь сигареты отцу сестра-привратница украдкой на вокзале покупает. Переодевшись…

- Ага! Как один раз ее в джинсовом мини ее увидала, так у меня адидасы с ног свалились.

- Тихо, бабы!!!

Василевский только потряс головой. Он уже ничего не понимал. Так он псих? Ну, псих. Ведь всего этого на самом деле случиться не могло. Хотя, с другой стороны, шизофрения, пускай и такая странная, это тебе не миражи. Опять же, другие ведь тоже видели ксёндза и его спутниц. Хотя бы этот вот пьянчужка, что валялся в траве и громко храпел, с отпечатанной на лбу надписью "Адида…". Нет, нет! Все это невозможно. Все это просто не имело права случиться. Он направился в сторону Песчаного моста, вытащил из кармана телефон и быстро набрал номер.

- Блиииииии… - раздалось из трубки. – Старик, ты знаешь, который час?

- Здзисек! Я уже полностью съезжаю с катушек!

- Нет, старик, с ума ты не сходишь. Опять же, тебе повезло, что сотовый еще был включен. Ни с каким другим психом в такое время я бы не связывался.

- Так ты сам признаешься, что я псих?

- Сваливай! Приходи в четверг или договоримся завтра попить пива.

- Ты понимаешь, я уже совершенно расклеился. Вижу всяких…

- Я тебя знаю. Вскоре все выяснится.

- Здзисек…

- Отключаюсь и иду дрыхнуть. Пока.

Василевский закрыл панель своей "моторолы". Он никак не мог решиться. Войдя на мост, он забросил телефон в реку. "Все выяснится"? Господи! Само? Он уже всего этого выдержать не мог. Зашел в гостиницу на малюсеньком островке между мостами, у мельницы. В баре под названием "Мельничная корчма" бахнул два по пятьдесят джина. Заплатил. Перешел по узенькой кладке, названия которой не помнил. Он вообще ничего не помнил, названий всех тех окружающих рек, каналов, мостов, заливов и шлюзов. Не помнил ничего из собственной пересранной жизни. Все ему осточертело.

Василевский забрел в гостиницу "Плаза". В бездушном, американском баре залил в себя коктейль "Вроцлавская ночь", и его чуть не вывернуло. После этого он покинул гостиницу. В круглосуточном магазине на площади Бема купил себе пиво и сигареты, протискиваясь среди пьяниц и жалея, что с ним сейчас нет монашки в рясе и адидасах. Пиво на свежем воздухе чуточку его отрезвило. Тогда он забрел в "Check Point Charlie" – забегаловку, где посетители сидели на каких-то строительных лесах и орали во все горло. Василевский выпил сотку чистой и еще одно пиво, съел порцию превосходной жареной картошки-фри. Завсегдатаи хлопали его по спине, просили на время зажигалку, в пьяном угаре пытались убедить его, что все нормалёк. Здесь, по крайней мере, он чувствовал себя принятым за своего – окружающие люди ни в чем не были похожи на услужливых, бесполых официантов или вылизанных, политкорректных барменов в предыдущих заведениях. Здесь жизнь пульсировала своим ритмом. Здесь жрали водяру, а не цедили какие-то сраные коктейли. Здесь ели, развлекались, здесь можно было потерять жизнь, но если ты не выпендривался и давал зажигалку – все было в полном порядке. Бармен, словно обезьяна скакал по лесам, обслуживая столики. И он был единственным более-менее трезвым человеком в зале. В меру, потому что ежеминутно присаживался к знакомым и чего-то там потреблял.