Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 92

— Выспался? — сонно поинтересовался Хатори, заметив, что он поднялся.

Хайнэ вспомнил, как вчера днём притворялся перед ним спящим, лишь бы не говорить о том, что предстояло, и не видеть его — пять или шесть часов лежал неподвижно, и под конец всё тело затекло и заболело хуже, чем от приступа болезни. А потом, едва только Хатори ушёл, он вскочил с постели и метался по комнате, как раненое животное, позабыв про больные ноги.

Поняв, что просто-напросто не сможет дожить до того момента, когда Хатори придёт к нему и обо всём расскажет — это могло случиться не раньше полудня, а то и завтрашнего дня — Хайнэ рухнул в ноги к Онхонто, умоляя отпустить его на одну ночь домой.

И метания продолжились уже в собственной комнате.

Он ходил по ней из угла в угол, каждую минуту или даже чаще отдёргивая занавески и вглядываясь в тёмный сад, чтобы не пропустить возвращения брата.

Ждал, и каждая минута ожидания превращалась в год, наполненный пытками — кострами и плетью, тисками, в которых сжимают конечности несчастного, крюком, которым вырывают из его груди ещё трепещущее сердце.

Теперь он точно знал, что за муки ожидают неправедных в Подземном Мире.

Выспался ли он? О, да…

— Не хочу больше лежать, — ответил он на вопрос Хатори, а потом с трудом поднялся с постели и переполз в кресло.

Брат так и продолжил спать, а Хайнэ, вытащив из укромного места учение Милосердного, принялся читать, держа книгу в дрожащих руках.

«В мире есть много способов получить счастье, и большинство из них, к сожалению, исключает друг друга. Послушайте же меня: если земное счастье вам недоступно, то не нужно страдать и сетовать на судьбу. Это значит, что счастье другое, более полное и совершенное, встретится на вашем пути — лишь только не отвергайте его, озлобившись и закрыв своё сердце. Природа никогда не оставляет своих детей несчастными; для каждого есть свой путь».

Хайнэ перечитал эти строки ещё несколько раз, и внезапно ему как будто бы стало легче.

Может быть, подействовали прочитанные слова, а, может быть, он просто слишком исстрадался за вчерашний день, и теперь эмоции, наконец, пошли на убыль; Хайнэ предпочёл верить в первое.

Он откинулся на спинку кресла, ни о чём не думая, и застыл в золотистом мареве прозрачного, чистого осеннего утра, вливавшегося в окно вместе с лучами солнца.

Но тут Хатори окончательно проснулся и, зевнув, поднялся на ноги.

— Мыться! — бодро заявил он и, кликнув служанку, приказал ей греть воду в купальне. А потом повернулся к брату: — Будешь купаться первым или уступишь очередь грязному мне?

— Первым, — попросил Хайнэ. — Можно?

— Вот всегда так, — хмыкнул Хатори, однако согласился без особых возражений.

Он отнёс брата в купальню, помог ему помыться и переодеться.

— Всё, теперь моя очередь, — сообщил он, приладив последнюю шпильку к чёрным волосам и надев на шею брата кольцо на цепочке, которое тот снимал во время купания.

Однако Хайнэ не торопился покидать купальню.

— Что, ты хочешь наблюдать за процессом? — удивился Хатори.

— Мне просто скучно, — пробормотал Хайнэ, отводя взгляд. — Нечем заняться без тебя…

— Ну ладно, — пожал плечами брат и без особого стеснения скинул одежду.

Сидя на низкой мраморной скамейке возле стены, Хайнэ искоса бросал на него взгляды, и сердце у него рвалось от муки, ещё более невыносимой, чем мука ожидания.

Он сравнивал Хатори с собой.

Скользил взглядом по его стройному, подтянутому телу, по золотистой коже и, напоследок, по той части тела, которая, считай, отсутствовала у него самого; он умирал от зависти и от ревности.

— Где полотенце? — поморщился, тем временем, Хатори и, не испытывая ни малейшего смущения, повернулся к Хайнэ лицом. — Для тебя принесли, а для меня нет.

«Дорого бы я отдал за то, чтобы вот так же ничуть не стесняться своего обнажённого тела», — подумал Хайнэ, дрожа, как в лихорадке.

А потом в голове у него помутилось — он представил себе, как Хатори так же поворачивается к Марик, и она, тоже обнажённая, льнёт к его красивому телу.

Выбравшись из купальни, он бросился наверх и, доковыляв до спальни, ничком рухнул на постель.

«Он красивый и привлекательный, — обессиленно подумал он позже, уткнувшись лицом в подушку. — Я не мог бы винить её за то, что она легла с ним в постель, даже если бы он был для неё первым встречным мужчиной. Но неужели у неё не возникло даже тени сомнения, что это не Энсенте Халия, что это не я?..»

Он хотел было подождать письма, в котором Марик, быть может, скажет ему что-нибудь, хотя бы удивится — а потом понял, что теперь в нём в качестве посредника нет нужды, что с этого момента Марик будет писать письма напрямую Хатори.

Этого он уже не смог вынести.

Вскочив с постели, Хайнэ кликнул слуг, и ещё до того, как Хатори закончил своё купание, со двора выехал экипаж и помчался по направлению к дому семьи Фурасаку.

Когда Хайнэ приехал, Марик была ещё в постели, однако согласилась принять его.

Он проковылял в её спальню, приоткрыл двери, остановился на пороге, и сердце у него рухнуло куда-то вниз. Он сразу же понял, что для него всё кончено — такой другой она была. Необычно тихой, задумчивой, погружённой в себя и, очевидно, в воспоминания прошедшей ночи. Она даже не сразу заметила, что он вошёл.

— Госпожа, — собравшись с силами, вымолвил Хайнэ. — Наверное, мне не следовало приезжать в столь ранний час, но я переживал, поскольку чувствовал в какой-то мере свою ответственность…

Марик рассеянно улыбнулась ему.

— Благодарю вас за всё, что вы для меня сделали, Хайнэ.

Он замолчал и только поглядел на неё молящим взором.

В этом взгляде были все его исступлённые чувства и мысли: «Госпожа, я послал Хатори вместо себя, потому что не смог вынести страха перед вашим разочарованием, но в глубине души я верил, что вы поймёте, что он — не Энсенте Халия, почувствуете это сердцем, как почувствовали во дворце, что повесть, которую я написал — для вас, и слёзы навернулись вам на глаза. Неужели вы не заметили никакой разницы между тем, как разговаривает он, и как разговариваю я, неужели никакое смутное чувство не подсказало вам, что что-то не так?»

— Знаете, я ведь с самого начала догадывалась, что Энсенте Халия — ваш брат, — проговорила Марик, глядя куда-то в сторону. — Да и кто бы это мог быть, кроме него? Нита много рассказывала мне о нём, и я хотела с ним познакомиться, но Хатори ушёл, не предоставив мне возможности даже поздороваться с ним. Сначала я рассердилась, ведь никогда такого не было раньше, чтобы кто-то проявлял ко мне столь мало внимания, но когда моё оскорблённое самолюбие слегка успокоилось, — она засмеялась, — я поняла, что всегда хотела встретить именно такого человека. Я ещё даже подумала, что таким бы мог быть Энсенте Халия. И вот… как странно… я оказалась права. Я начинаю верить в судьбу и в Великую Богиню.

Щёки её зарделись. Она смущалась своих чувств — она, Марик Фурасаку, первая красавица в городе, одно имя которой приводило в трепет десятки и сотни мужчин.

— Когда вы сказали мне, что Энсенте Халия — ваш друг, и потом, когда рассказывали о нём, я сразу же начала подозревать, что он и ваш брат — одно лицо, — продолжила Марик. — Но постоянно одёргивала себя. Говорила себе, что не нужно тешить себя напрасными мечтами, что в жизни так не бывает. Но с каждым вашим словом, с каждым новым письмом мои надежды укреплялись…

Сердце у Хайнэ остановилось.

«Так она была влюблена в Хатори даже больше, чем в Энсенте Халию, — понял он. — Влюблена по рассказам Ниты…»

А потом сквозь всю ту боль, что он испытывал, прорвалась кристально ясная, чёткая мысль:

«Всё правильно. Так и должно было произойти. Я с самого начала строил образ Энсенте, опираясь на черты характера Хатори. Я не был собой в этих письмах, я был им… Я с самого начала знал, что она полюбит его, если только пообщается с ним хотя бы немного. Всё пришло к тому, к чему шло с самого начала».