Пепел и пыль (СИ) - "nastiel" - Страница 112

Выкидываю руку вперёд, нож соскальзывает с пальцев.

Всё замирает. Есть только крутящееся в воздухе оружие и химера, порхающая рядом с нами на чёрных крыльях сирены.

Не слышу звука входящего в плоть лезвия, но одно перед этим моментом успеваю заметить: я бросила недостаточно точно, и у химеры была возможность увернуться, но она ею не воспользовалась. Более того, химера спустилась чуть ниже, позволяя ножу попасть точно в сердце.

Нет, мне не могло показаться.

Химера хотела умереть.

— Ты… спасла… меня, — тяжело дыша, говорит Фаина.

Я отрываю взгляд от рухнувшей, словно камень, химеры, и оборачиваюсь на Фаину. Её глаза широко распахнуты и выражают искреннее удивление.

— Кто-то же должен был, — киваю я, не меняясь в лице.

Не хочу, чтобы она думала, что это что-то меняет.

— Но это ничего не меняет, — тут же произносит Фаина, словно прочитав мои мысли.

Ещё мгновение, и жёсткость лица возвращается. На ноги Фаина поднимается уже с гордо поднятой головой.

Я на коленях подползаю к сирене. Возвращаю свой нож. Из открытой раны тёмная, почти чёрная, кровь бьёт толчками.

— Кажется, мы справились, — слышу голос Фаины. — Четверо из прихожан погибли ещё до нашего прибытия, остальные живы.

— Кто ещё был с нами? — спрашиваю я. — Нин… Инструктор сказал, что в бой вышла пятёрка лучших. С другим всё в порядке?

— Да, — Фаина головой указывает куда-то в сторону.

Я, продолжая стоять на коленях, прослеживаю путь её взгляда. Лысый парень со странным шрамом в виде звезды на правом виске преграждает прихожанам путь на выход. Когда на него со всех сторон начинают сыпаться вопросы, он вытаскивает из кармашка на поясе квадратную коробочку и поджигает её пламенем церковной свечи. Сначала она вспыхивает фиолетовым, потом взрывается. По церкви разносится бледно-синий дым, пахнущий травами и химикатами.

Запах магии.

Нейтрализатор, понимаю я. А иначе как объяснить то, что теперь все прихожане замерли на месте и уставились куда-то перед собой?

Вместе с лысым за нейтральзованными прихожанами следит парень с чёрным ёжиком из волос. Высокий, худой и нескладный, он на удивление ловко обращается с ножами, когда распихивает их по чехлам на поясе.

Последней отправленной на задание защитницей оказывается полная девушка с шипованной дубинкой. Её зовут Марья, и она дочь одного из кураторов, только я не могу вспомнить, какого…

Пряча за спину лук и так и не спущенную стрелу, Фаина оглядывается по сторонам. Лысый парень, чьё имя ускользает от меня в воспоминаниях Аполлинарии, открывает портал и исчезает в нём. Через некоторое время возвращается с подмогой в лице миротворцев с широкими носилками. Одни занимаются ранеными химерами и теми, кто без сознания или уже не может оказывать сопротивление, другие помогают прихожанам. Что-то объясняют им, на скорую руку обрабатывают их раны. Тем, кто в более плачевном состоянии, они накладывают повязки и дают какое-то лекарство с собой.

Знаю, мне следовало бы присоединиться к ним, но я никак не могу заставить себя подняться. Одежда, пропитанная чужой кровью, тяжестью камня тянет меня к полу. От воспоминаний пухнет голова. Перед глазами всё мешается в один сплошной клубок: заварушка с сиренами в баре, битва в Огненных землях и сегодняшнее задание.

Я схожу с ума. Прошлое, настоящее и будущее уже не имеют чётких границ. И возможно, не имеют значения.

Всё равно все умирают. Какая разница, где и когда.

— Апа!

Это не моё имя.

— Аполлинария!

Передо мной на корточки присаживается темноволосый парень. На его лице беспокойство. Он помогает мне подняться.

— Ты ранена?

Качаю головой. Боль в вывихнутом плече ни на секунду не оставляет меня. Резкая, режущая, она заставляет дышать часто и плотно сжать челюсть, чтобы не закричать. Родя ведёт меня к порталу. Чтобы отвлечься, считаю трупы: Фаина не врала насчёт четырёх гражданских, плюс к этому ещё немногим меньше десятка химер. Остальные живы, но без сознания или на пределе своих сил. Сопротивляться не будут — так считают стражи, поэтому при транспортировке даже не связывают им руки.

— Поговори со мной, — просит Родя, встряхивая меня.

От боли перед глазами пляшут белые пятна.

— Что ты хочешь услышать? — спрашиваю.

Родя слегка щурится. Его губы, вопреки явному желанию что-то сказать, смыкаются.

— Извини, — произношу тихо. Мне не хочется обижать его. — Я в порядке, просто… немного устала. И у меня вывихнута рука.

Родя улыбается поджатыми губами. Эта улыбка напоминает мне Даню, и мысли о брате немного притупляют боль.

— С этим мы справимся, — рост позволяет Роде бегло чмокнуть меня в макушку. — Бывали времена страшнее.

***

Я сижу на жёсткой кушетке. Пока на руку накладывают повязку, болтаю ногами в воздухе, пытаясь сохранять невозмутимое выражение. Сейчас плечо уже не болит, но пару минут назад, когда его вправляли на место, не знаю, как мне удалось остаться в сознании: боль была страшная, плечо горело, как если бы кому-то вздумалось пытать меня утюгом.

Куратор миротворцев стоит в стороне и внимательно следит за тем, как его подопечные справляются с работой над нашими ранами: у Фаины рассечена бровь, у лысого парня (кто-то из миротворцев называет его по имени — Леон) раны на ноге по форме зубов, видимо, желавших откусить немного плоти, у высокого сломаны два пальца и рана на плече, у Марьи что-то с головой, но если она в сознании, значит, ничего серьёзного.

В общем, мы в порядке. По крайней мере, нам повезло больше, чем тем прихожанам, которых сегодня передадут родственникам со словами глубочайших соболезнований.

Химер тоже разместили в больничном крыле; тех, кто выжил. Интересно, куда дели мёртвых?

— Что будет с ними? — спрашиваю я, кивая на соседнюю кровать.

Брошенная туда химера продолжает истекать кровью. Никто не подошёл к ней с момента нашего возвращения.

Её ранение — заслуга Леона. Полоса от лезвия топора пересекает её живот поперёк. Не знаю, каким чудом химера всё ещё дышит.

— Этим вопросом занимается Совет, — отвечает куратор миротворцев: седой мужчина, чьи длинные волосы убраны в низкий хвост. Глубокие морщины разрезают уголки его глаз и губ. Пока что он самый пожилой из всех, кого я видела в штабе. — До принятия решения они будут находиться здесь под строгим надзором.

Весомость его слов подкрепляют появившиеся защитники, вооружённые до зубов. Они распределяются по всей территории больничного крыла.

Где все они были, пока мы впятером пытались спасти людей в церкви?

Мне точно не дадут поговорить с кем-либо из химер, но именно так я смогу убедиться в верности своих выводов. История знает сотни случаев, когда необоснованные обвинения рушили невинные жизни, и чтобы ничего не добавлять в этот список, я решаю рискнуть.

Когда миротворец заканчивает с моей рукой и отходит в сторону, я быстро спрыгиваю со своей кушетки и кидаюсь к соседней. Химера впивается в меня глазами, когда понимает, что я направляюсь именно к ней.

— Помогите… — шепчет химера.

Кровь на её губах пузырится вместе со слюной.

— Конечно, — киваю я.

Кладу ладонь здоровой руки на её рану, прижимая сильнее в попытке остановить кровь. Кто-то за моей спиной зовёт Аполлинарию.

Глаза застилают слёзы боли, когда я аккуратно вытаскиваю руку из повязки, фиксирующей её в подвешенном состоянии, и хватаюсь за нож на поясе. Перепачканный чёрной кровью химеры-сирены, он напоминает оружие мести, оружие смерти, оружие, которое будет пущено в бой в любой момент, несмотря на обстоятельства.

— Если кто-то попытается меня остановить, я буду обороняться, — произношу сквозь зубы.

Не слышу, чтобы кто-то приближался. Не думаю, что мне удалось напугать защитников, скорее, они просто ожидают приказа.

Боль туманит зрение. Я смаргиваю непрошеные слёзы и спрашиваю:

— Как вы оказались в церкви? Вы пришли туда сами?

Приходится перейти на шёпот и наклониться так низко, что мои волосы касаются подушки.