Навсегда
(Роман) - Кнорре Федор Федорович - Страница 72

Болтливая сойка долго стрекотала и трещала, перелетая с дерева на дерево, то ли возмущенная, то ли обрадованная неожиданным происшествием в лесу: появлением лошадей и телег в самой чаще.

Наконец шум прекратился, движение остановилось. Сойка, потеряв всякий интерес к происшествию, болтая на лету, умчалась, мелькая среди деревьев.

Распряженные наполовину, ко всему привычные партизанские кони спокойно паслись на полянке. Кругом стояла лесная тишина, только какая-то маленькая птичка неутомимо и отчетливо повторяла все одно и то же: тистри-тистри-тистри!.. Тистри-тистри-тистри! И опять все сначала.

Старшина-начхоз сидел, прислонившись к стволу дерева и положив полевую сумку на колени. Беззвучно шевеля губами, он подсчитывал столбики цифр, время от времени тяжело вздыхал и вытирал потный лоб. Его автомат лежал рядом, под рукой. Фашисты были в соседнем городишке, в пятнадцати километрах, а патрули могли оказаться где-нибудь поблизости, но это все было обычное, привычное дело и не слишком его беспокоило, не то что заготовка фуража и муки на несколько сот человек!

Он привел сегодня четыре подводы за двадцать километров от базы и теперь подсчитывал, сколько хлеба могут привезти мужики, и уже заранее вздыхал, что получится мало.

В начхозы он попал случайно. В голодные месяцы первой зимы, когда база находилась под угрозой гибели, он оставался один, раненный в ногу, в землянке, где хранилось все продовольствие, и волей-неволей ему пришлось сначала охранять, а потом и делить на пайки горсточки муки и кусочки сахара. Запираясь в землянке на ночь, он спал, не выпуская из рук пистолета, потому что в первые месяцы в отрядах попадались всякие люди, к тому же до смерти голодные. Однажды, выдавая пайки, старшина, человек медвежьей силы, свалился в голодном обмороке, и это решило его судьбу. Бойцы никого больше не желали иметь начхозом. И вот теперь он сидел и своей волосатой, громадной ручищей выводил карандашом корявые цифры в шикарном трофейном блокноте, прикидывая, на какую лошадь сколько можно нагрузить и как договориться с мужиками насчет овса…

Часа два прошло в ожидании, пока не прибежал Юргис, стороживший дорогу, и сообщил, что мужики с мукой, кажется, подъезжают.

— Иду! — запихивая блокнот в сумку и поднимаясь, сказал старшина. — Давайте, братцы, запрягайте.

Ласково приговаривая, Аляна повела свою буланую кобылку к телеге. Наташа, русская девушка из белорусского партизанского отряда, и Маргис Маленький тоже пошли готовить лошадей.

В это время на пустынной проселочной дороге показались крестьянские телеги, нагруженные мешками.

— Ясное дело, — сказал старшина с отчаянием. — Условились четыре, а они приволокли пять. На чем мы теперь повезем? Проклятый это день в моей жизни, когда занесли меня черти в начхозы.

Мужики шли рядом с возами, выжидательно косясь на чащу леса.

— Ты пока не высовывайся, приглядывай за дорогой. Не увязался ли там кто-нибудь за ними следом! — сказал старшина Маргису Большому и вместе с Юргисом пошел к дороге.

Увидев двух автоматчиков, выходивших из леса, крестьяне разом поснимали шапки. Первую подводу вел пожилой черноглазый мужик, похожий на цыгана. За ним следом шел молодой парень, наверное его сын, с такими же черными, как у отца, глазами и с целой копной нестриженых волос, со всех сторон вылезавших из-под шапки. Сзади всех шагал, помахивая аккуратным резным посошком, сморщенный старичок с красными глазами.

— Доброго вам здоровья, господа партизаны! — вежливо кланяясь и останавливая переднюю лошадь, сказал бородатый. — Не в обиду сказать, не вы ли у нас налог отымать будете?

— Мы самые, — приветливо подтвердил старшина. — Доброго вам здоровья тоже! — и стал по очереди всем пожимать руки.

— A-а, и Юргис здесь! — обрадованно воскликнул бородатый. — Все, значит, правильно. Ведь с тобой-то мы и договаривались.

— Слава богу, не в первый разочек, — сказал Юргис, пожимая руку бородатому и приятельски кивнув парню и старичку, который, поджимая губы, ко всему остро приглядывался и усмехался, точно подмечая что-то, чего другие не видят.

— Толково договаривались, — ворчливо сказал старшина. — Почему не предупредили, что пятый воз будет? На чем мы теперь всю вашу муку увезем?

— А если фашисты налог прибавили? Что ж ты, им, чертям, оставлять прикажешь? — тоненьким голосом прокричал старик. — Оставлять, а?

— Оставлять не надо, а предупредить бы надо, — сказал старшина.

— Вот видишь, — густым голосом пробурчал сын бородатого мужика, — мне бы и поехать с пятым возом! Вместе с ними. А, отец?

— Ты помалкивай! — угрожающе шикнул отец, замахиваясь на него локтем, и громко заговорил со старшиной — Чего ж стоять-то? Давайте уж, принимайте по счету.

— Ладно, — сказал старшина, вынимая блокнот, и крикнул, повернувшись к кустам — Подавайте там телегу на дорогу.

Немного погодя первая лошадь, которую вел под уздцы Маргис Маленький, с хрустом ступая по сухому валежнику, вышла из-за деревьев и рывком вытащила пустую телегу на невысокую насыпь дороги. За ней показалась вторая лошадь, которую вела Аляна.

— Вот, — вполголоса бубнил парень. — Девки у них, и те автоматы имеют. Все люди как люди, только ты мою жизнь заел.

— А чего ты, сосед, право, его не пускаешь? — вскользь заметил Юргис, считая мешки. — Дождешься, немцы увезут его на работу в Германию.

— И увезут! — злорадно подхватил парень. — Вот, ей-богу, увезут!

— Такие вещи подумавши надо, — сказал чернобородый Юргису.

— Давай, братцы, накладывай! — скомандовал старшина.

Пересчитав мешки, он пристроил на одном из них походную сумку, написал расписку и проставил число.

Старичок, стоя за спиной старшины, внимательно следил за его рукой и шевелил губами.

— Правильно, — сказал он, — «военный налог в количестве мешков столько-то принят», это все правильно. А вот подпись кто будет ставить?

Старшина подписался и прихлопнул бумажку рукой.

— А тебе кого надо?

— Вот бы сам товарищ Йонас подписал. Немцы его больно хорошо знают.

— Меня тоже знают. Моих расписок у них вот такая пачка лежит.

— Это тоже верно, — согласился чернобородый. — Пусть будет так. Бери расписку.

Старичок принял расписку, бережно сложил и сунул ее в бездонный карман, куда-то под мышку.

— Только уж вы хоть немножко постреляйте напоследок, попугайте нас, а то они, дьяволы, скажут — добровольно отдали, — попросил он.

— Постреляем, постреляем, — сказал старшина. — Я пойду с обозом. Маргисы оба тоже со мной. А ты, Юргис, посиди здесь с девушками, побеседуйте часок с земляками, а потом постреляйте, раз уж они просят.

— Ладно, — сказал Юргис. — Только на дороге стоять несподручно, мы в лес отойдем.

— Это обязательно, — сказал старшина.

— И двойняшек от нас уводят? — вздохнула Наташа. — Хоть бы Маленького нам оставили.

Маргисы были близнецы, один родился на полчаса раньше другого и потому назывался Большим. До тридцати лет им хватило шуток по поводу того, кто кого должен слушаться и как старшему достанется в наследство хутор, а младший будет пропадать у него в батраках. Были они неотличимо похожи друг на друга, одного роста и очень дружны.

— Как это я его оставлю? — возразил Маргис Большой. — За ним приглядывать надо, чтоб штанишки застегивал, в носу не ковырял, из автомата зря не палил.

Маргис Маленький засмеялся, и они пошли рядом с возами, подгоняя лошадей.

Как только возы ушли, время словно остановилось. Начались те самые минуты ожидания, которые бывают длиннее часов.

В ста шагах от дороги, укрытые кустами, стояли крестьянские лошади. На одном из возов рядом с отцом сидел сгорбившись цыганистый парень и уныло ломал на мелкие кусочки сухую еловую веточку. Юргис удобно устроился в развилке толстой сосны, откуда просматривалась дорога.

Где-то невдалеке неутомимо выводила свое тоненькое «тистри-тистри-тистри» невидимая пичужка.

Аляна пошла к Наташе, оттянула ей рукав, посмотрела на часы. Прошло меньше двенадцати минут.