Ганнибал-Победитель - Алин Гуннель - Страница 68

   — Я уже взрослый и сам решаю, что мне делать.

   — Не болтай ерунды! — рявкает Итобал. — Твой отец глубоко сожалеет, что отпустил тебя в Испанию. Мысль о том, что ты решился на этот поход, приводит его в волнение. А если ты не передумаешь, пока ещё есть время, он придёт в ужас. Так что ты едешь со мной.

   — Ни под каким видом! — отрезаю я.

Итобал — человек влиятельный, хотя раньше влияния у него было больше. Иначе разве его послали бы сюда с поручением вести переговоры? Он происходит из знатного рода, богат и обладает неуёмным темпераментом. В молодости он потряс карфагенских купцов, умудрившись за один сезон семь раз доставить и распродать полный груз на своём корабле. Его трирему только успевали нагружать и разгружать, нагружать и разгружать[143]. С тех пор никто не сумел направить столь бурный поток наличных в свои руки, как это сделал Итобал. Впрочем, он и сам побил собственный рекорд только в отношении общей суммы прибыли, а с учётом инфляции сумма эта всё равно равнялась плюс-минус ноль. В лице Итобала прочитывается его жёсткий характер властителя. Массивная голова четырёхгранной формы, кожа изборождена глубокими морщинами, рот — типичный для карфагенской аристократии, улыбка чувствует себя неуютно на его губах. Борода его поседела, взгляд — если только Итобал не поглощён деятельностью — тяжёл и мрачен. Сейчас геронт[144] кажется довольно уставшим. Как ни парадоксально, именно это придаёт его облику внутреннюю силу. Лицо, голова, шея, плечи вырисовываются с особой жёсткостью и мощью.

   — Что скажешь, Йадамилк? Ты ведь и сам понимаешь, что тебе не место в армии, тем более учитывая испытания, которые ждут её, если над Ганнибалом не возобладает здравый смысл.

   — Ганнибал никогда не утрачивает здравомыслия, — возмущённо говорю я. — Поэтому-то он и привёл сюда войско и собирается воплотить задуманное. В Италии...

   — Я слышу речи не мужа, а мальчика. Во всяком случае, я передал тебе повеление отца. И ты, как уже было сказано, можешь возвратиться вместе со мной. Твоя безопасность будет обеспечена. Я прибыл с двадцатью верховыми. Мы тронемся в обратный путь, как только я поговорю с Ганнибалом.

   — О чём? — осмеливаюсь я спросить.

   — Узнаешь в своё время. Кстати, отец рассчитывал, что ты можешь проявить непонимание и ослушаться его. Силком я тебя домой не поволоку. Посмотри, что твой заботливый отец прислал тебе.

Покопавшись в глубоком кармане плаща, Итобал извлёк ожерелье из увесистых серебряных монет. Он поиграл монетами в ладонях, давая мне послушать их звон.

   — Если тебе случится попасть в плен, Йадамилк, и тебя продадут в рабы, ты сможешь откупиться этими деньгами. Разве это не свидетельство отцовской любви?

   — У меня хватит собственных денег, — бросаю я.

   — Хороша благодарность, ничего не скажешь. Постой смирно!

Он надевает ожерелье мне на шею и копается в моей одежде, чтобы оно легло к самому телу. Отвращение не даёт мне стоять спокойно.

   — Я сам поправлю, — шиплю я, пытаясь избавиться от его настырных пальцев на шее.

   — Ты очень симпатичный мальчик, — сопит Итобал и ещё сильнее цепляется за моё тело.

Я чувствую всё большее унижение. Внезапно он отпускает меня и, подойдя к палатке, откидывает полог.

   — Ах вот как, — говорит он при виде царящего внутри запустения. — Приготовь мне постель. Я должен поспать. Разбуди меня, когда появится Ганнибал.

Мы с Астером понимающе смотрим друг на друга.

IX

Геронт Итобал сидит на предмете, которого я никогда прежде не видел в переговорной палатке начальства. Это удобное и просторное кресло, в котором можно сидеть расслабившись. Впрочем, ни матерчатая обивка, ни подушки не мешают креслу трещать и скрипеть, стоит только сидящему в нём шелохнуться. А Итобал ведёт себя энергично и напористо. Он наклонился вперёд и подчёркивает каждое сказанное слово размашистыми жестами. На скрип кресла он поначалу не обращает внимания. Но вдруг он теряет терпение и хватается за мягкие подлокотники. Похоже, он собирается встать. Он мечет разъярённые взгляды на Ганнибала, который полусидит-полустоит, опираясь на деревянные козлы.

Помимо меня, которого взял с собой Итобал, на переговорах присутствуют Ганнибалов брат Магон и двое военачальников. Итобал недоволен скромным числом присутствующих, поскольку вертит головой из стороны в сторону, словно обращаясь к более многочисленным слушателям, которые просто обязаны находиться где-то рядом. В палатке почти не осталось вещей. Прислонённые к козлам, стоят две опрокинутые набок столешницы, рядом громоздятся друг на друге несколько скамей. «Не похоже на заседание государственного совета, правда?» — так и подмывает меня шепнуть Итобалу.

   — Я хотел бы сделать упор на одном важном обстоятельстве, — продолжает Итобал, — а именно: проявляемое Карфагеном внешнее согласие вовсе не означает внутреннего единства. У нас на родине существуют очень разные мнения об избранной тобой стратегии, Ганнибал.

Не будет преувеличением сказать, что нас, несогласных с ней, довольно много.

   — Ты, кажется, угрожаешь? — перебивает его Ганнибал.

   — Не горячись. Я всего-навсего хочу ввести тебя в курс дела. Ты, вероятно, настолько поглощён военными проблемами, что не успеваешь подумать о том, что происходит у тебя на родине, в Карфагене.

   — Если бы ты не олицетворял собой угрозы, ты бы не сидел здесь. Не принимай меня за дурака, Итобал!

   — Очень жаль, что ты с девятилетнего возраста не был в Карфагене. О чём только думал твой отец? Ему нужно было хотя бы раз в два года отсылать тебя на зиму домой. В результате ты учился не дома, а в Гадесе. Мы так и не познакомились с тобой.

   — Оставь в покое моего отца, когда пытаешься давить на меня.

   — Твой отец подчинился решению государственного совета о капитуляции[145]. Если он был упрям, то не показывал этого. Если у него были собственные взгляды, он отказался от них. Он отвёл свои войска от Эрикса. А Рим отпустил всех пленников, когда мы заплатили за каждого по восемнадцать денариев.

   — Говори о настоящем. Прошлое мы можем обсудить в другой раз. Не думай, что я стану тогда молчать о той роли, которую в некоторых случаях играл ваш совет.

   — Твой отец...

   — Если ты и дальше собираешься говорить об отце, я ухожу.

   — Не забывай о том, что я не знаю тебя. И не по собственной вине. Не забывай также о том, что в Риме положение примерно такое же, как в Карфагене: окружающему миру демонстрируется единство, тогда как в сенате борются разные партии. Многие римляне считают, что Квинт Фабий поторопился с объявлением войны[146], что нам требовалось больше времени на обдумывание выдвинутых условий. Позволить разгорячённому народному собранию решать вопросы войны и мира было крайне неудачно.

   — Ты высказываешь догадки? — спросил Ганнибал. — Или у тебя есть что-то более определённое?

   — У нас есть точные сведения, — твёрдо ответил Итобал.

   — Вы занимаетесь тайной дипломатией?

   — Мы имеем свои источники информации.

   — В теперешнем положении тайная дипломатия равноценна предательству!

   — Призываю тебя, Ганнибал, обратить внимание на то, что я представляю здесь не только так называемую партию мира во главе с Великим Ганноном, но и, да позволено мне будет так выразиться, большинство действующих карфагенских предпринимателей. Не думай, что мы одобряем все твои поступки. Напротив, мы настроены весьма критично. На наш взгляд, ты должен был во многих случаях действовать совершенно иначе. Ведь расплачиваться за всё в конечном счёте приходится нам.

   — Вам! Ты слишком всё преувеличиваешь. Скажи откровенно: на каком основании кучка карфагенян сомневается в способности своего законно избранного главнокомандующего судить о военной ситуации? Разве я многократно не доказывал свою компетентность? Когда я расширил наши испанские владения, в Карфагене не было заметно колебаний. Когда туда прибыла богатая добыча из Сагунта, никто не заговаривал об отступлении. Стоило мне повернуться спиной к завоёванному городу в северо-восточной Испании, как туда уже прибыли карфагенские эмиссары, чтобы разнюхать, чем там можно поживиться.