Украденное имя
(Почему русины стали украинцами) - Наконечный Евгений - Страница 56

А. Прицак связывает утверждение слова «Украина» с образованием в 1805 г. Харьковского университета. «Это был первый университет западного типа. Именно оттуда начинается распространение светских идей в Украине»[766].

Изучение этнографии и фольклора, которое под влиянием животворных идей романтизма приобрело широкое развитие, показало крепкую этническую неделимость украинского народа, хоть и растерзанного захватчиками на части. Это обстоятельство, кстати, смущало тех догматических этнологов, которые думают, что единство этнического сообщества основывается на внешних атрибутах: на общем государстве, на общем экономическом рынке, на общей юриспруденции, общем войске и т. д. Выражения удивления нетипичности украинцев, которые вопреки отсутствию упомянутых атрибутов остались единым народом и сумели объединиться наконец, встречаем и по сегодняшний день: «Разителен пример украинского народа, земли которого большую часть его истории входили в государства, созданные другими этносами»[767]. Добавим, что такими нетипичными народами выглядят евреи и армяне. Единство украинцев проявлялось в однородных обычаях, верованиях, образе жизни, в песнях, думах, пословицах, поговорках, сказках и других формах устного творчества, а также в общих идеалах, аналогичных мотивах, в сходстве выражений, поворотов, сходстве этимологических форм и фонетических особенностей языка[768].

«Широкое распространение названия Украина, украинский, в частности в XVIII и XIX ст., среди украинского народа вызвало реакционные мероприятия со стороны оккупантов Украины, в частности, россиян, включительно с запретом этого названия и официально-правительственного введением терминологии „Малороссия“, „малорусский“. И, несмотря на все запреты, название Украина жило глубоко в народном сознании, что нашло свое формальное завершение в начале XX ст.»[769].

С середины XIX ст. под российской протекцией появилось патриотическое общественное течение, которое получило характерное название «украинофильство». На смену ему пришли со временем новые течения с новыми названиями. «Вообще представители украинское национального движения пореформенных времен получили разные названия в исторических источниках. Это, в частности, „общественники“, „малорусофилы“, „русинофилы“, „украинские хлопоманы“, „хохломаны“, „украинские социалисты-федералисты“ и т. п.»[770]. Украинофилы приложили огромные силы для сохранности и изучения народной культуры — языка, песен, народного творчества, истории, быта и т. п. Собственно, украинофилы стали первыми утверждать и распространять новый национальный этноним. В письме к М. Драгоманову в 1891 г. Леся Украинка утверждала: «Скажу Вам, что мы отвергли название „украинофилы“, а носим название просто украинцы, потому что мы такими являемся, без всякого „фильства“»[771].

Из украинофильского движения выросло в конце XIX ст. радикальное Братство Тарасовцев. В его программных принципах (1893 г.) отмечено: «Скажем кратко: украинофильство показало нам и целому миру, что существует и прозябает какой-то порабощенный, ограбленный народ, который носит название Украинцы»[772]. Один из основателей Братства Тарасовцев общественный и политический деятель Николай Михновский в брошюре, которая вышла в 1900 году под заголовком «Самостоятельная Украина», писал: «Мы не хотим дольше сносить господство чужеземцев, не хотим больше пренебрежения на своей земле. Нас горстка, но мы сильны нашей любовью к Украине»[773].

Современники упоминают, как тяжело было в дореволюционные времена перейти на термины «Украина», «украинец». «С начала своего появления в языке понятие „украинец“ стало предметом насмешек москалей и малороссов. Припоминаю себе, как иллюстрацию, что в первом на Украине украинском гимназийном органе „Возрождение“, который мы основали в 1907 г. втроем с Евгением Нероновичем и Петром Чикаленком, передовица Нероновича в первом числе начиналась словами: „Украинец, что это такое?“, а дальше автор передавал разговор с малороссом, который удивляется этому „новообразованию“»[774].

Испуганные деятельностью украинофилов, царские сатрапы с 50-х лет XIX ст. начали тотальное гонение на них. Лично «Государь Император, в виду проявлений украинофильской деятельности» наметил погромные правительственные меры, которые должны были уничтожить украинский народ как таковой[775].

Таким образом, толерантное или, точнее, равнодушное отношение к термину «Украина», «украинец» со второй половины XIX ст. изменилось на остро враждебное. Костомаров в письме к Герцену жаловался, что название «Украина» постоянно полагалось «предосудительным»[776]. Кроме слова «Украина», нецензурными признавались термины «Малороссия», «Гетманщина»[777]. С 1863 года царские сатрапы стали запрещать упоминать термины «Украина», «украинский», заменив их терминами «Юг России», «южно-русский», то есть названием без подробного этнографического содержания. Именно в этом же 1863 году, по стечению обстоятельств, в львовской газете «Цель» появилось стихотворение Павла Чубинского «Ще не вмерла Україна», которое по ошибке было помещено под именем Тараса Шевченко. Это побудило галицкого композитора Михаила Вербицкого написать к нему музыку. Песня очень быстро приобрела большую популярность. В 1917 г. Центральной Радой была официально признана национальным гимном.

После отмены «Малорусского генерал-губернаторства» (1854) термин «Малороссия» стал тоже понемногу приходить в упадок. Для Правобережной Украины российские бюрократы изобрели новое название «Юго-Западный край». «Подобно тому, как вместо Литвы и Белоруссии введено название „Северо-Западный Край“, вместо Польши „Привислянский Край“, так и вместо Украины появилось название „Юго-Западный Край“, употребляемое, правда, только для определения Правобережной Украины»[778].

В 1897 г. Николай II велел не упоминать в официальных документах о Царстве Польском. Российские бюрократы отдавали предпочтение таким наименованиям, как Привислянский край, Тифлисская и Кутаисская губернии — то есть лишь названия географические, никаких национальных. Для юга Украины было выдумано название «Новороссия», под влиянием классических воспоминаний, «что охватили Екатерину II и ее окружение в связи с „греческим проектом“ императрицы. Здесь „Новороссия“ является просто калькой „Новой Греции“»[779]. Можно было писать об украинском скоте или об украинской пшенице, но употреблять термины «украинский народ», «украинский язык» запрещалось[780].

Официально разрешалось употреблять обидный термин «малоросс» в противовес к напыщенному «великороссу». «Цензура запрещает украинцам называть свой народ своим именем, а велит всюду употреблять „русский“ — а по великой протекции „южно-русский“, или „малорусский“»[781].

Появилось тайное распоряжение, которое требовало от цензуры строжайше относиться ко всему, что было связано с украинским языком и народностями. Произведения об Украине полагали опасными даже тогда, когда они были написаны на русском языке. В 1863 г. вышел Валуевский циркуляр о том, что украинского языка «не было, нет, и быть не может». Решением Чрезвычайной Комиссии «для пресечения украинофильской деятельности» циркуляр Валуева дополнил пресловутый Емский указ (1876). Началась грубая политика открытого лингвоцида: язык украинского народа (провозглашенный несуществующим), был запрещен в школе, в церкви, в государственных учреждениях и вообще в публичном употреблении. Украинское правописание запрещалось. Разрешено было пользоваться только российским правописанием. Запрещено было печатать научные и переводные книжки на украинском языке. Беллетристика подлежала жестокой предварительной цензуре. Не разрешалась детская и юношеская литература, а также художественные произведения из жизни интеллигенции, купечества и мещанства. Запрещены были любые периодические издания, театральные спектакли, концерты и лекции на украинском языке. Даже запрещалась печать украинских текстов к музыкальным произведениям. Профессор Пулюй неоднократно подавал просьбу в «Главное Управление по делам печати», чтобы позволили напечатать или позволили присылать на Приднепровье уже напечатанное святое Евангелие на понятном простому народу украинском языке, и непременный ответ был «не подлежит удовлетворению», хотя в христианской российской империи переводы Евангелия были разрешены на 36 языках, в том числе осетинском, юкагорском и др. Запрещено было ввозить украиноязычную литературу из-за границы. Как писалось тогда: «Даже имя: Украина, украинский, цензура хотела бы уничтожить; она вычеркивает эти слова из рукописей. Однажды, когда совсем выбросить слова „наша Украина“ нельзя было, не исказив понимание, цензор зачеркнул слово „наша“, наверное думая: пусть хоть читают „Украина“ и не знают, что это их земля»[782].