Поддельный шотландец 3 (СИ) - Мин Макс - Страница 11

Я задумался о том, чего же я действительно хочу. Оставить след в мировой истории? Что же, в какой-то степени это уже и так выполнено. Кроме того, я создал материальную базу для продолжения подобного пути. Спаянный отряд наёмников, новейшее оружие, наконец деньги --  всё у меня есть. Что меня не устраивает? Прежде всего -- место действия. В той же Шотландии хорошо поздней весной или ранней осенью, но не холодной зимой или переменчивым летом. В Европе климат немного получше, но я то знаю, что в ближайшие годы она превратиться в некое подобие горящего муравейника. Россия? Боже упаси! Азия? Нет лучшего способа потерять всё, что у меня есть. Новый Свет? Вот здесь открываются кое-какие интересные перспективы. Особенно в приумножении своего капитала. Может действительно начать прогрессорствовать где-нибудь на территории Северной Америки. Подыскать местечко с нормальным климатом, вроде Кубы или Калифорнии, и заняться там строительством своей собственной финансовой империи по типу британских торговых компаний? Сыграть в некий реальный аналог компьютерной стратегии из прошлого мира?...

Занятый этими мыслями я вёл себя во время обеда несколько отстранённо. Мою задумчивость полностью компенсировал говорливый Джеймс Мор, оказавшийся настоящим мастером в искусстве ведения застольной беседы. Вот только его прекрасные манеры почему-то выглядели насквозь фальшивыми. Под конец трапезы я заметил обеспокоенные взгляды, которые начала бросать на задумчивого меня Катриона и волевым усилием заставил себя вернуться в текущий момент.

--  Могу я чем-нибудь служить вам, мистер Драммонд? -- спросил я у тестя.

Он подавил зевок, что мне снова показалось явным притворством.

--  Что же, мистер Дэвид, -- сказал он, -- если вы так любезно предлагаете свои услуги, то укажите мне дорогу в таверну (он назвал её), где я надеюсь встретить старого товарища по оружию. А то я плохо знаю этот город.

Возражать было особо нечего, и я взял шляпу и плащ, чтобы сопутствовать ему.

--  Что же касается тебя, -- сказал он дочери, -- то тебе лучше всего лечь спать сразу после ужина. Я вернусь сегодня поздно, а рано ложиться и рано вставать -- это делает молодых девушек красивыми.

С этими словами он нежно поцеловал её и, пропустив меня вперед, направился к двери. Всё случилось так, и, по моему мнению, преднамеренно, что я едва успел проститься, однако заметил, что Катриона почти не глядела на меня, и приписал это её страху перед Джеймсом Мором.

До таверны было довольно далеко. Он всю дорогу говорил на темы, нисколько меня не интересовавшие. Я решил на обратном пути зайти в банк, а затем отправиться на поиски нового жилья. Оставаться жить в месте о котором знает Джеймс Мор почему-то не было ни малейшего желания. Нет уж, лучше пусть он сам живёт в той квартире. Тем не менее, нам в дальнейшем поневоле предстояло проводить с ним рядом много времени. За завтраком Катриона наотрез отказалась немедленно уезжать во Францию, оставив отца здесь в одиночестве. А тащить его с собой в путешествие не захотел уже я.

Что касается самого Джеймса, то он ни на что не обращал внимания: он ничем не интересовался, кроме своего кармана, своей утробы да своей хвастливой болтовни. Удивительно цельный человек. Не успело пройти и двенадцати часов с его приезда, как он сделал у меня маленький заём. Через тридцать часов он попросил ещё денег и получил отказ. Как деньги, так и отказы он принимал с одинаковым добродушием. В нём действительно была какая-то внешняя величавость, которая могла действовать на его дочь. Вид, который он обыкновенно принимал в разговоре, его изящная наружность и широкие привычки -- всё это очень гармонировало с его имиджем. Для меня же после двух первых встреч он был ясен как день: я видел, что это чёрствый эгоист, наивный в своём эгоизме. Я слушал его хвастливый разговор об оружии и "старом солдате", о "бедном Хайлэндском джентльмене" и о "силе моей страны и друзей", точно то была пустая болтовня попугая.

Удивительно, но он, кажется, иногда сам верил отчасти своим рассказам. Он был так лжив, что, пожалуй, едва ли замечал свою ложь. Например, минуты уныния были у него совершенно искренни. Временами он бывал самым молчаливым, любящим, нежным созданием в мире, держал, точно большой ребенок, руку Катрионы в своих руках и просил меня не покидать его, если я хоть немного его люблю. Его, положим, я не любил, но зато любил его дочь. Он настойчиво умолял нас развлекать его беседой, что при наших отношениях было очень трудно, и затем снова принимался за горькие сожаления о родной стране и друзьях, а также за заунывные гэльские песни.

--  Это одна из меланхоличных песен моей родины, -- говаривал он. -- Вы удивляетесь, что видите солдата плачущим. Это доказывает только, что я считаю вас близким другом. Мотив этой песни в моей крови, а слова идут из сердца. Когда я вспоминаю свои осенние багряные горы, и крики диких птиц, и быстрые потоки, сбегающие с холмов, я не постыдился бы плакать и перед врагами.

Затем он снова пел и переводил мне слова песен на английский язык с большими остановками и выражениями досады.

-- Здесь говорится, -- рассказывал он, -- что солнце зашло, сражение кончилось и храбрые вожди потерпели поражение. И ещё говорится, что звезды видят, как они убегают в чужие страны или лежат мёртвые на багряных горах; никогда больше не издадут они военного клича и не омоют ног в ручьях долины. Если бы вы хоть немного знали этот язык, то сами плакали бы, так выразительны эти слова, но передавать их по-английски -- похоже на насмешку.

Я находил, что во всём этом была некоторая доля насмешки, но между тем здесь было и настоящее чувство, и за это я, кажется, больше всего презирал Джеймса Мора. Меня задевало за живое, когда я видел, как Катриона заботится о старом негодяе и плачет сама при виде его слёз. Между тем я был уверен, что добрая половина его печали происходила от неумеренной выпивки накануне. Бывали минуты, когда мне хотелось дать ему взаймы крупную сумму с тем, чтобы больше никогда не видеть его. Но в таком случае он бы просто не отстал от меня, постоянно ожидая новых подачек. Нет, тут требовалось что-то более радикальное. Хорошо бы было устроить его на какую-нибудь службу. Желательно военную и где-нибудь за морем. Но связей в нужных для этого кругах у меня пока не было, а в это время деньги решали далеко не всё. Хотя кое-какие идеи к концу проведённой совместно с тестем недели у меня всё-же появились. Кроме всего, Катриона упросила меня повременить с признанием её отцу о нашей женитьбе. И мне пришлось снова ложиться по вечерам в одинокую холодную постель, что добавляло мотивации к поискам выхода.

XXVII.

Прошло, должно быть, ещё дня четыре. Помню, что Джеймс находился в одном из своих мрачных настроений, когда я получил три письма. Первое было от Алана -- он предполагал навестить меня в Лейдене, или же нам заехать к нему во Францию. Остальные два были из Шотландии. Письмо Ранкилера было, разумеется, написано в деловом тоне; письмо же мисс Грант, похожее на неё самоё, было гораздо более остроумно, чем рассудительно, полно упрёков за то, что я не писал ей, -- хотя как я мог писать ей в нынешних обстоятельствах? -- и шутливых замечаний о Катрионе, которые мне было тяжело прочитать в её присутствии.