Авантюристы (СИ) - Турбин Андрей - Страница 26

— Вся в матушку свою, Авдотью Власьевну, — восторженно умилялся Нехлюдов.

— Простите, Вы, кажется, изволили недавно называть матушку… Ариадна Васильевна, — не сводя глаз с Анастасии, припомнил Нарышкин.

— Ах да!.. — Алексей Петрович замялся, обменявшись с дочерью странными взглядами. — Да. Как бы вам объяснить… Она-то ведь, матушка покойница, из простых была… вот и вышло, что дома она — Авдотья Власьевна, а на людях, стало быть, наоборот… Ну, то есть Вы понимаете…

Из замешательства Нехлюдова вывела Анастасия. Она втянула тонкими породистыми ноздрями ароматы, доносившиеся от покинутого стола.

— Ах, папа, я так голодна! Кажется, съела бы целого быка.

Расплывшийся от счастья Алексей Петрович тотчас же приказал подавать обед.

Катерина, представленная молодой барыне в последнюю очередь, скромно поклонилась. Анастасия Алексеевна удостоила ее весьма прохладным кивком. Но когда Катерина подняла голову, глаза их, встретившись, сошлись в короткой окончившейся вничью дуэли. Сверкнули угольки зрачков, в атмосфере погожего весеннего дня возникло электрическое напряжение, молнии метнулись из-под пушистых ресниц. Соперницы улыбнулись, еще раз смерили друг друга обоюдоострыми взглядами и разошлись, ненадолго отложив продолжение дуэли…

В очередной раз позвали к столу. Чередой пошли нескончаемые кушанья. Алексей Петрович желал, по-видимому, вовсю расстараться перед дочерью и гостем. Он требовал принести из погреба холодной севрюги с хреном. Жаловался, что бараньи котлеты недостаточно прожарены и отсылал их на кухню с тем, чтобы они «дошли»; велел разыскать в кладовой особый водочный травник, обладающий чудодейственной целительной силой.

Травник, по его словам, одинаково хорошо излечивал прыщи, запор, ломоту в костях, кроме того, способствовал изведению глистов и многократно увеличивал мужскую силу.

Нарышкин, никогда допреж не имевший случая пожаловаться на отсутствие мужской силы, вынужден был капитулировать под натиском хлебосола и отведать-таки чудесный травник. Дрянь оказалась преизрядная, разящая полынью и такая крепкая, что весьма благосклонно относящийся к жестким напиткам Нарышкин закашлялся и хватил перекосившимся ртом воздуха. Это вызвало необычайное оживление в стане воссоединившихся Нехлюдовых. Папаша с дочкой смеялись долго и от души.

— Чтоб тебя, черта хлебосольного, самого так перекорежило, — буркнул Нарышкин в сторону, пытаясь отдышаться.

За этим его занятием прошел остаток обеда, и когда Алексей Петрович предложил немного проветриться перед ужином, прокатиться верхом и осмотреть угодья, Сергей тут же согласился. Анастасия Алексеевна хлопнула в ладоши:

— Отлично придумано, папа! Мы покажем Сергею Валериановичу мельницу, где водится домовой! — отец и дочь многозначительно переглянулись.

Между тем завечерело. На улице стало сыро и туманно, солнце скрывалось за дальним лесом, и крыши просторных навесов, окружающих двор, поблескивали от росы. На террасе уже кипел самовар, который, раскрасневшись, как рак, раздувал угрюмого вида ливрейный мужик.

Как-то само собой вышло, что ни Катерине, ни остальным спутникам Нарышкина не выпало счастья проехаться рысью или пуститься в галоп — лошадей им не подали. Впрочем, Катерина и не смогла бы толком держаться в седле, однако она все-таки разрыдалась, выбежав для этой цели в сад, едва только силуэты трех всадников скрылись из виду.

— А она весьма недурна, эта ваша прислуга, — весело помахивая хлыстом, и оглядываясь на усадьбу, сказала Анастасия Алексеевна Сергею.

Их лошади рысили рядом. Разгоряченный обильными возлияниями Нехлюдов, опасно покачиваясь в седле, скакал далеко впереди, то разговаривая с невидимым собеседником, то что-то горячо ему доказывая. Временами он простирал свободную от поводьев руку и, указывая на окрестности, обводил ею открывающиеся по дороге поля, луга и перелески.

— Она не прислуга, — немного смущенно ответил Нарышкин. — Она… как бы это сказать…

— Ваша наложница, верно? — Настасья Алексеевна заговорщически подмигнула. — Я угадала? Ну же, корсар, смелее! Мне Вы можете открыться!

— Нет, не угадали! — Сергей почувствовал, что краснеет. — Она мой, как бы это сказать… компаньон.

Настасья Алексеевна недоверчиво хмыкнула.

— Она мила, но несколько простовата… для компаньона. Я заметила, что она не знает толком, как правильно пользоваться столовыми приборами. Вам следовало бы научить ее хорошим манерам. Почему бы Вам ни подыскать для нее гувернера?

Нарышкин покраснел окончательно.

— Она достаточно образованная девушка, — пробормотал он.

— А хотите, я преподам ей несколько уроков? — Настасья Алексеевна улыбнулась, склонив голову и заглядывая в пока еще единственный, помаргивающий от дорожной пыли и смущения глаз Нарышкина. — Что же вы умолкли, отвечайте, циклоп вы этакий! — она рассмеялась, обнажив белоснежный ряд зубов.

«Э, да ты, однако, злая девочка, — подумал Нарышкин. — Злая, но чертовски хорошенькая».

Они вернулись с прогулки, когда уже стемнело, и невидимый небесный фонарщик затеплил в небе бесчисленные огоньки звезд.

Нарышкин был немного задумчив. Его кудлатая голова, венгерка и сапоги были сплошь в дорожной пыли. Взбалмошная барынька заставила-таки совершить экскурсию на мельницу и войти внутрь этого громоздкого деревянного изрядно подгнившего сооружения с тем, чтобы убедится в наличии там домового.

Сама, конечно, осталась снаружи, папаша тоже, хоть и был пьяненькой, но поостерегся — топтался, бормотал что-то про черта, размахивал руками и на мельницу не полез.

В народе ходили слухи о каком-то таинственном преступлении, будто бы совершенном на мельнице в стародавние времена. Впрочем, и все место возле нее считалось нечистым. Глухое и мрачное даже в солнечный день, оно казалось еще мрачнее от близости древнего дубового леса, стоявшего рядом черной стеной. Остовы громадных деревьев высились какими-то призраками над низкой порослью кустов. Жутко было смотреть на них: казалось, злые великаны сошлись и замышляют что-то недоброе. Узкая, едва проторенная дорожка вилась в стороне. Никто без особой нужды не проходил мимо старой мельницы.

Домового там, разумеется, не было, зато была мучная пыль и голубиный помет, причем в огромных количествах.

Нарышкин постоял немного, прислушиваясь к мышиному шуршанию. Снаружи доносился приглушенный голос Нехлюдова.

Странный запах был у этой мельницы. Как и положено, пахло пылью, прелым деревом, мышами и голубями. А чем же, спрашивается, еще должно пахнуть в старом заброшенном строении? Однако в полумраке слабо вился чужеродный, совсем неожиданный аромат. Нарышкин напряженно принюхался.

Сомнений не было. Пахло хорошими, очень хорошими сигарами.

«Вот ведь, действительно чертовщина! Чур меня, чур!», — пронеслось в голове.

— Ну, как, — крикнула Настасья Алексеевна, — видите Вы его или нет?

— Я его унюхиваю, — буркнул Нарышкин.

«Кто бы мог оставить здесь после себя такой запах?», — подумал он.

Снова тишина. Только голуби еле слышно разговаривали между собой где-то под крышей.

«Чертовщина и есть», — Сергей почувствовал, как по спине пробежал противный холодок. Он поймал себя на том, что пытается вспомнить молитву от нечистого духа, которой его когда-то учили в детстве.

— Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа облекохомся во единого Христа и слова Божия… «Что за слово такое идиотское — „облекохомся?“, — подумал Нарышкин.

Наверху, на чердаке, что-то скрипнуло. По телу пробежали мурашки.

— Убойся, Диавол, отыйди от меня, раба божия Сергея. Христос воскресе своей волею, имяй силою изгоняти тя, страшный и нечистый дьявол… „Как же там дальше?“ — Стану я, раб Божий Сергей, благословясь, пойду из запада в восток. Поднимется царь грозная туча, и под грозной тучей мечется царь-гром и царица-молния… „Тарабарщина-то какая“, — снова подумал Нарышкин. — Пойду-ка я, раб Божий, отсюда, пожалуй…» — Аминь, аминь, рассыпься!

На чердаке хрустнуло, послышался легкий щелчок, до странности похожий на звук взводимого затвора, и «Гроза морей» почувствовал, как рубашка прилипает к его спине.