Побочное действие - "Мадам Тихоня" - Страница 59

– Мне не нравится твоя боль. Не хочу повторения.

– А того наемника-предателя не пощадила. Я тебя видел, ни один мускул не дрогнул. – Он скривил рот в гримасе, будто стараясь надеть маску, холодную, равнодушную. На лбу его серебряным бисером блестел пот, но слабость не повлияла на внимательность. Он всё так же следил за Мэл, вынуждая её смотреть зрачки в зрачки. Будто хотел верить, но не мог – слишком много условий, препятствий. Да что там, в конце концов, она и вправду ведьма, которая к тому же снова нашла хозяина для своего проклятия. Снова выполнила приказ, снова убила, – отец всегда говорил: в этом её природа. Легко было удовлетвориться таким объяснением, и только в синих глазах напротив без телепатии читалось ожидание ответа.

– Ему как раз было не больно. Почти. Ни сейчас. Ни раньше, когда он работал на Дальнем Востоке, – выдавила Мэл как-то излишне зло. Сжала в кулаки пальцы, всё ещё лежащие на мужских плечах, нарочно вызвала в памяти то, что уловила у того наёмника. Темноту, слепящий луч фонарика, всхлипы молодой женщины, требующей вернуть ей ребёнка. Потом самого ребёнка, тщедушную девчушку, которую держали отдельно, чтобы давить на мать. И голос, тот самый, которым предатель обзывал Мэл потаскухой, – бархатный, смеющийся.

– Знаешь, картинки в чужих головах – это такая штука… Иногда можно наткнуться на целое кино… с девочкой лет десяти. В заложниках.

– Мразь грёбаная. – Саркастическая улыбка сползла с лица Алвина, уступив место кривому оскалу. Снайпер будто окаменел, и Мэл знала, почему, не пытаясь коснуться его сознания. Только снова разжала кулаки и застыла, не решаясь погладить одетые в чёрное плечи, помня о том, что «жалость и нежность никому не нужны». И даже вздрогнула, когда ей протянули бритву. Аккуратно сложенную, чтобы даже случайно не порезаться.

– К тому же он всё равно был труп. Или новая забава для Вааса.

Глава 25

По мнению Мэл, эта остро заточенная штуковина действительно больше подходила для того, чтобы полоснуть кого-то по глотке, чем для такого мирного занятия, как стрижка. Мэл обратилась в осторожность, в предельную сосредоточенность — ни одного неверного, случайного движения. Никакой опасности нанести даже случайный порез, только лёгкие, почти невесомые касания. Чудна́я причёска. Ничего общего с агрессивным пиратским ирокезом – местной модой, которую установил, не иначе, лично Ваас. Выбритые виски и затылок, длинные пряди, что свешивались вправо с макушки и лба. Срезанные белые волоски, похожие на мелкий снежный порох – их нужно было аккуратно смахивать с плеч «клиента», следить за тем, чтобы ничего не попало за воротник. В моменты таких прикосновений «клиент» норовил заглянуть Мэл в глаза, используя всё тот же прямоугольник зеркала. Она раз за разом упорно отводила взгляд, как от ослепительного синего неба, которое наконец всмотрелось в неё. И будто само небо попыталось понять, зачем и что она, человек, делает.

Мэл и сама до конца не понимала. В голове чуть шумело, совсем слабо, тело казалось каким-то воздушным, точно под действием лекарств наконец отступила боль, мгновения назад достигшая своего пика. Впрочем, наверное, примерно так оно и было. Даже боль – чёрт знает как – разделилась на двоих. Потом так же случилось избавление, непонятное и, похоже, инстинктивное.

Она и сейчас слушалась только инстинктов. Под сердцем странно щемило от какого-то почти забытого, но настойчивого чувства. Как же давно она этого не делала. Не прикасалась к человеку просто, почти ласково, слабо о чём-то задумываясь, зная только — так надо. Наверное, с того дня, когда Лэнс обнял её и, пообещав, что вернётся совсем скоро, вышел из палаты госпиталя. Или ещё раньше, в Академии, когда Рича за неположенные пилоту рыжие дикорастущие вихры шпыняли даже инструктора, а Мэл вызвалась привести его голову в надлежащий порядок. Это вообще было чёрт-те когда, почти не вспомнишь, — всё растаяло в обморочном мареве, из которого не спастись, потому что не можешь сдвинуться с места.

Мимо бродили пираты, медленно, будто увязая в удушливом предзакатном зное. Иногда они даже заглядывали в раскрытую дверь — Мэл улавливала краем глаза движение, но чутьё буксовало, точно перед ним были не живые люди, а что-то вроде ходячих тел без души. Непонятно, почему так, может, виноват был вечный дурман от наркотиков. Или Мэл просто слишком сосредоточилась на одном человеке. Так сильно, что скрипучий пол барака превратился в самостоятельный маленький остров, вокруг которого вместо моря шумели трава и листья – бесконечно, на одной ноте. А ещё в шаге кружили акулы, двуногие, пахнущие потом и порохом, увешанные алым тряпьём – яркими пятнами в блеске солнца. Так похожими на кровь, растёртую на белом песке.

Мэл крепче сжала бритву. Повела головой, чтобы стряхнуть наваждение. Критически оглядела свою работу — с затылком «клиента» вроде полный порядок, только пот проступил капельками меж короткими, почти сходящими на нет волосками. Мэл не удержалась и потянулась стереть эти капельки кончиками пальцев. Едва коснулась, успела ощутить, как пружинит короткий светлый ежик, как покалывает её собственную, едва зажившую после ожогов кожу. Потом опомнилась и резко отдёрнула руку, поймав в отражении взгляд. Скорее внимательный, чем настороженный. Изучающий. И даже холод в синих глазах заметно подтаял.

– Ты как будто делала это раньше. Кого-то стригла… — подал голос Алвин, когда убедился, что на него смотрят в ответ — пусть через зеркало, но прямо в зрачки. «Остальные меня мало интересуют». Это, кажется, он сказал на берегу, так громко, что темнокожий напарник оскалился в гордости за командира, а Ваас что-то хмыкнул в спину.

Мэл стало вдруг совсем жарко. Мысли путались, свои и чужие, расходились слова и дела, нытьём в мышцах вспоминалась боль. Боль этого человека, тела, что явно разрушалось. И кое-что, увиденное в его душе – в сотни раз страшнее. Похожее на белый лабиринт, в котором она сама блуждала с момента, когда далёкий голос кого-то из юристов компании Харт сообщил сквозь помехи в эфире: «Глайдер, на борту которого были ваш отец и ваш брат, потерпел аварию на льду… Спасательная операция не имела смысла. Позвольте выразить соболезнования, мэм».

«Мне жаль твоего друга», – примерно то же самое говорил отец, когда погиб Рич. Харт-старший безбожно врал -- Мэл чуяла это слишком ясно. Плевать ему было на чью-то смерть, даже если человек умер за бесценное имущество корпорации. Алвин не врал. Следил только пристально, с цепким больным интересом, будто пытаясь разглядеть в ведьме то, о чём и она сама забыла. Сходство? Одинаковое липкое бессилие, когда мир вокруг тебя рушится, а ты сидишь перед тупо мигающим экраном? Или лежишь сломанной пополам сухой веткой, не в силах пошевелиться. Не можешь помочь. Защитить. Что-то исправить, изменить.

– Да и умеешь ты не только убивать, оказывается, – продолжал Алвин, тактично стерпев молчание. Мэл чересчур деловито равняла одну из длинных прядей, пялясь «клиенту» в висок, почти любуясь искрами света в волосах. Волосы походили на снег, сверкающий на солнце, и Мэл путалась, в чьей памяти снежного блеска было больше. Голова кружилась, совсем немного и скорее приятно, ни дать ни взять эйфория после перегрузки – никакой тяжести, только бесконечный воздушный полёт.

– Делала. Помогала сослуживцу… А в остальном… я ведь не спрашиваю, что держит тебя рядом с Ваасом… – Она запоздало поняла, что перегибает палку, и осеклась, покосившись на зеркало.