Тропой флибустьеров
(Очерки) - Верников Владимир Леонидович - Страница 14

14

— О, нас снова посещают русские коммунисты! — с неестественной радостью и оживлением приветствовал меня хозяин станции. — Что ж, выбирайте… — и широким жестом показал на стоявшие тут же машины — японские, американские, английские и австралийские.

Маленький верткий «дацун» — то, что нужно в этом городе с узкими улицами, вечно запруженными потоком автомобилей и толпами туристов со всего света. К тому же и стоимость его прежде была сравнительно невысока. Один из служащих уже направился было выгнать машину из гаража, когда хозяин назвал мне сумму.

— Сколько? — очевидно, довольно громко переспросил я, и служащий предусмотрительно остановился.

— Да, сэр, не удивляйтесь — рождество, много туристов, расходы…

— А где же обещанная скидка?

— Нет, сэр, в это время ее не бывает, — вежливо, с улыбкой втолковывал он мне. — Рождество, много туристов, расходы. Дешевле вы сейчас нигде не найдете.

Мы холодно распрощались, но четыре слова, повторенные им дважды, запомнились. В гостинице, где я когда-то останавливался, как всегда полно народу, но дежурный клерк тут же протянул листок-анкету: места были. Прежде чем ее заполнить, решил все же поинтересоваться, учитывая только что полученный урок, стоимостью номера. И, как оказалось, не напрасно.

— Вы меня правильно поняли, сэр, — улыбаясь, сказал клерк. — Восемьдесят долларов в сутки. Есть и по сто, если хотите.

— Барбадосских или американских?[2]

— Безусловно, американских, сэр.

И, помолчав, видя мое недоумение, добавил:

— Рождество, сезон, много гостей…

Ну, знаете ли, это уж слишком! У вас какое-то там старозаветное рождество — придуманный церковный праздник, а у меня командировочные. Да и не предусмотрены такие фантастические суммы на гостиницу не только на неведомом нашим финансистам Барбадосе, но и в Париже или Нью-Йорке. И никакой, даже самой гуманной бухгалтерии там, в Москве, я не сумею объяснить этого.

Однако не ночевать же на улице — надо искать. На выручку приходит шофер такси, предлагающий поехать в пригород Бриджтауна — Гастингс. Он оказался прав: отель «Карибы», невысокий, чистенький, приткнувшийся на самом берегу моря, был мне вполне доступен, хотя и здесь цены на злополучное рождество подскочили.

Что же это за наваждение такое — рождество? Во многих странах — время предновогодних отпусков и каникул. Бедняки проводят его обычно дома, в кругу семьи, откладывая все предшествующие месяцы посильные для их бюджета суммы, чтобы иметь возможность хоть как-то отметить приход Нового года. Богатые, состоятельные люди устремляются, как правило, в теплые страны — погреться, покупаться, развлечься. Барбадос, уже триста лет славящийся своими песчаными пляжами, ласковым морем и во многих местах почти нетронутой дикой природой, в это время года — по тропическим понятиям самое прохладное — становится похожим на гудящий улей.

Десятки тысяч туристов с тугим кошельком из Канады, Америки, Англии и других стран мчатся сюда на самолетах и на круизных судах, готовые уплатить любые деньги за неделю пребывания в этом поистине райском уголке Вест-Индии. К их услугам всё: отели, магазины, ночные клубы, рестораны, море, подводная охота. К их услугам вся страна, подчиняющая ритм своей жизни этому «горячему сезону». Потому что оставленные здесь гостями доллары — значительная статья дохода не только государственной казны, но и самих барбадосцев. Летом, в жаркую пору, туристов станет и совсем мало, и многим жителям острова, так или иначе связанным с индустрией туризма, придется либо вообще остаться без работы, либо перебиваться мелкими заработками.

Вот откуда эти безумные цены на все — от отеля до чашки кофе. Не упустить момент, не продешевить — железный закон, который весьма охотно и умело соблюдают буквально на каждом шагу. К тому же владельцы самых крупных гостиниц, магазинов и всего прочего — мощные межнациональные и иностранные компании. Им на откуп отдано на Барбадосе практически все, что связано с туризмом. Конечно, государство получает с них определенный налог, но, судя по всему, зарубежные дельцы не в обиде, коль скоро с каждым годом растут здесь всё новые и новые многоэтажные отели и роскошные особняки. Эти люди не любят проигрывать…

Уже вечерело, когда я отправился в город, «успокоившись» взятым напрокат… мотоциклом. Легкая и простая в управлении японская «хонда» быстро одолела несколько миль от отеля до центра, и на Роуд-стрит меня тут же закружила и понесла взбудораженная, шумная, нагруженная предпраздничными покупками толпа. Здесь особенно чувствовалось, что само рождество хоть еще и не наступило, но уже во весь голос горланило о своем приближении.

Магазины зазывали покупателей, на тротуарах играли маленькие самодеятельные оркестры, и во всех витринах светились разноцветными огнями до безобразия одинаковые капроновые елочки. На них глядели, сгрудившись, принаряженные барбадосцы — взрослые и дети. Они не торопились в магазины — рождественские цены были не для них. Для туристов.

Было суматошно, но не весело. Совсем не так, как бывает дома, в предновогодней Москве.

Одно только радовало: хоть я и на двух колесах, но с утра можно отправляться в путь, можно заниматься делами.

Индейцы-араваки и черные невольники

Однажды, путешествуя по Барбадосу, я обратил внимание на серый обелиск при выезде из городка Хоултаун. Высокий четырехгранный столб без единого слова на нем ни о чем не говорил. Достав подробную карту острова, я стал искать место своего нахождения. И среди десятков достопримечательностей, обозначенных на карте цифрами, которые чуть ниже расшифровывались, вдруг обнаружил, что стою на том самом месте, где высадились… английские пилигримы. Они назвали его Джеймстауном — в честь короля Джеймса I, но позже поселение переименовали в Хоултаун — по названию небольшой речушки Хоул, впадающей здесь в море.

Трудно сказать, почему на девяносто лет все, в том числе и испанцы, забыли об этом коралловом клочке суши. Видно, было не до него. И лишь в начале XVII века вспомнили. Но не испанцы, а англичане. Британия, «владычица морей», решила прибрать его к рукам, отправив экспедицию во главе с капитаном Джоном Пауэллом.

Вряд ли британская корона рассчитывала украсить им свое и без того богатое ожерелье — ничем особым Барбадос не был знаменит. Скорее всего, в ней говорил нездоровый колониалистский аппетит. Тем не менее Пауэлл в 1625 году по пути в Англию из бразильского порта Пернамбуку, не встретив никакого сопротивления, причалил свою шхуну «Олива» у берегов Барбадоса. Ровно два года спустя, 20 февраля 1627 года, он же на судне «Вильям и Джон» привез сюда первых восемьдесят англичан-колонистов.

Оставшиеся на острове араваки научили их сажать и выращивать овощи в условиях тропиков, помогали промышлять в море. Хроники утверждают, что жили они в мире и что между аборигенами и пришельцами было даже заключено устное соглашение сроком на два года. По истечении его индейцам обещали возвращение на землю их предков — в Британскую Гвиану (ныне Республика Гайана) с подарками — с топорами, мотыгами, ножами, зеркалами и бусами, что было для них редкостью по тем временам. Как и следовало ожидать, слова своего англичане не сдержали, а превратили араваков в своих рабов.

Барбадос очень быстро становился процветающей колонией, а табак и хлопок, завезенные колонистами, требовали рабочих рук. В еще большей степени их требовал сахарный тростник. На свою голову, можно сказать, привезли его с собой индейцы. Первые же посадки дали прекрасный урожай. Из сока тростника англичане стали вырабатывать напиток, известный сегодня как ром. Отсюда он распространился во все страны Карибского моря.

Но росли плантации тростника — росла и потребность в рабах. И тогда белые плантаторы обратили свой взор на Африку: вот откуда их можно было заполучить почти в неограниченном количестве! Так на Барбадосе появились черные невольники, привезенные в трюмах кораблей. К 1666 году здесь на 8 тысяч белых уже приходилось 50 тысяч негров.