На закат от Мангазеи (СИ) - Че Сергей - Страница 59

Только сейчас Макарин заметил, что волны уже подобрались вплотную к стрелецкой цепи. Начинался прилив. Вставший поодаль Троекуров махнул рукой, что-то прокричал стрельцам, и те медленно тронулись в сторону возвышенности.

Иринья, проходя мимо Макарина, посмотрела ему в глаза и прикрыла лицо краем платка почти до переносицы.

- Девка пусть идет в казенку, дверь закроет и без особой необходимости не высовывается, - тихо распорядился воевода. – Не хватало еще, чтобы ее опять какой-нибудь вор узнал. А самоеду дай в руки пару самопалов и пусть с разбоев глаз не сводит. И сам будь настороже.

Макарин кивнул, проводил Иринью до носового помещения, спиной чувствуя ошалелые взгляды пятерых оставшихся разбоев, закрыл за ней скрипучую щелястую дверцу.

- Не место тут бабе, - вкрадчиво проговорил пегобородый, заступив ему дорогу. – Насчет бабы мы не договаривались.

Макарин, не отвечая, отодвинул его ладонью.

- Баба непогоду притягивает, - просипел кто-то из разбоев. – Ты, Сокол, сам глянь на небо, видишь же - Нум ярится, жертву требует. Прямо к морским чертям в лапы сейчас пойдем.

- Ша, братишки, - пегобородый Сокол поднял руку. – Я понимаю ваше негодование и тоже чувствую себя немного обманутым. И уже начинаю жалеть о нашей с тобой сделке, воевода.

Один из разбоев привстал и, кряхтя, вытащил из-за пояса потемневший от времени и холода кинжал. Макарин придвинулся ближе к борту, нащупал ручницу и услышал, как устроившийся на корме Хадри заскрипел колесцом самопала.

Воевода шагнул вперед и усмехнулся.

- Так значит ты и есть тот самый знаменитый атаман Сокол? Гроза купчин и людей промысловых. Казаки мне сказывали, будто ты на приступ, не склоняя головы, идешь. А теперь, стало быть, какой-то юбки испугался.

- Война войной, а морские приметы уважать надо. Одно дело пули, другое дело боги. С богами я не воюю.

- Никто тебя с богами воевать не заставляет. Знай, отмели обходи и дорогу показывай.

- Ты даже не сказал, какую дорогу тебе показывать. Чует мое сердце, не понравится мне эта дорога.

- А это уж не твое дело, Сокол. Через море переправишь, и проваливай. Хоть награда за твою голову и большая, но слово я сдержу.

Атаман недобро прищурился и хотел еще что-то сказать, но тут сквозь ветер донесся чей-то далекий крик.

Хадри вскочил и залопотал по-своему, тыкая пальцем в сторону берега.

Там, сквозь низкорослые заросли продирался и что-то кричал Шубин. Большой тюк со снаряжением цеплялся за корявые ветки, и тащились следом змееподобные вьюны. Шубин выкарабкался на мерзлый песок и понесся широкими скачками к лодье, размахивая свободной рукой. Сгрудившиеся у холма стрельцы встревоженно за ним наблюдали.

Шубин прошлепал по уже прибывшей воде, взлетел по сходням, сбросил тюк на палубу и прохрипел:

- Уходить надо. Быстро.

- Дикари? – догадался Макарин.

- Да. Уже близко.

- Лодья на мели, - сказал воевода. – А прилив только начался.

Шубин бешеными глазами оглядел лодью, ее мачту, оснастку.

- Надо парус ставить. Ветер с берега. Авось поможет.

- Нельзя парус, - сказал Сокол, исподлобья разглядывая Шубина. - На борт завалились. С парусом совсем опрокинемся.

- А ты его, разбой, с одной стороны подымай да боком ставь. И ветер лови. Или тебя учить надо?

Сокол сплюнул, отвернулся и нехотя махнул рукой помощникам.

Макарин подошел к Шубину, который стоял у борта и вглядывался в далекие кустарниковые заросли, туда, где протоки сливались вместе и исчезали за холмом.

- Ты их разглядел? Кто они, знаешь?

Поморец мотнул головой.

- Нет. Лодки у них странные. Никогда таких не видел. Прислушайся.

Макарин замер. Вой ледяного ветра закладывал уши, но даже сквозь него можно было разобрать то стихающий, то нарастающий гул.

- Их много, - сказал Шубин. – Очень.

Сзади оглушительно хлопнул раскрывшийся углом парус. Лодья заскрипела, дернулась, зарываясь глубже в песок.

- Проклятье, так ничего не выйдет, - пробормотал Шубин, одним скачком перемахнул через борт и, увязая в мутных пенистых волнах, побежал к сгрудившимся на берегу стрельцам.

- Что говорит поморец? – тихо спросил воевода.

- Ничего хорошего. Но у нас еще есть шанс сбежать, если присоединимся к Троекурову. У дикарей лодки, конных они не догонят.

- Еще чего! К Троекурову – никогда. Лучше сдохнуть.

На берегу Шубин что-то доказывал каменно сидящему на мерине Троекурову, размахивая руками. С холма быстро, чуть не оскальзываясь, спускались тяжеловозы с пушечными нартами. Наконец, Троекуров не выдержал напора, отмахнулся от поморца, разворачиваясь. Шубин кинулся к тяжеловозам, быстро распряг одного из них, вскочил на него и огрел ручищей по крупу. Конь грузно переваливаясь на толстенных ногах поплюхал в сторону лодьи, разбрызгивая прибывающую воду.

- Канат! – крикнул Шубин, когда поравнялся со сходнями, и не останавливаясь проскакал вперед. Один из разбоев побежал на нос, вымотал из бухты почерневшую снасть, кинул за борт. Шубин слетел в воду, поймал канат и споро обвязал им шею тяжеловоза, пропустив пару витков под крупом. Воды уже было по колено. Конь ощутимо дрожал, вылупив покрасневшие глаза, ноги его подгибались. Шубин схватил подуздок и с трудом потянул тяжеловоза в сторону глубокой воды, оскальзываясь и падая на колени. Лодью дернуло, затрещали деревянные крепления и снова оглушительно захлопал над головой парус. Шубин молотил рукой по холке, тяжеловоз сипло верещал, бил ногами пенную взвесь, и Макарину уже показалось, что лодья трогается с места, когда воевода дернул его за рукав.

- Дьяк. Смотри.

Позади, из-за далекого края холма показались лодки.

Сперва их было только четыре, они прошмыгнули вдоль зарослей, непривычно корявые, будто покрытые уродливыми наростами, приостановились у развилки, там, где река начинала ветвиться на множество протоков. Они стояли долго, борт к борту, и было видно, как странные мохнатые фигуры тянут головы, озирая берег и переговариваясь. Потом оттолкнулись друг от друга, разошлись по протокам, оставив одну на месте, и Макарин увидел, как один из сидящих в ней поднял руки с какими-то зажатыми в руках короткими палками, резко опустил, и до лодьи донесся глухой барабанный бой. Только в этот момент Макарин понял, что за шум он слышал все это время сквозь ветер. Это был нарастающий грохот бесчисленных бубнов, сливающийся в один монотонный гул. Мохнатая фигура в лодке привстала, снова подняла руки с колотушками, проорала что-то, но голос потонул в барабанном гуле и вое ветра.

И тогда из-за холма одна за другой стали появляться темные лодки. Разные, большие и маленькие, с низкими и высокими бортами, длинные и короткие, они быстро расползались по протокам, покрывали собой все пространство, точно стая саранчи. Барабанный гул вырвался на свободу, ударил по ушам, вбивая хаотичный ритм в голову и перекрывая ветер. Макарин вглядывался в бесчисленные сидящие скособоченные фигуры, пытаясь рассмотреть лица, но ничего не видел, кроме темных пятен и мохнатых шкур, которые покрывали людей с головы до ног.

- Это еще что за черти? – ошалело вопросил атаман Сокол, вцепившись руками в бортовую планку.

- Неважно, - ответил воевода. – Надо отсюда убираться.

Сокол ринулся к торчащим с открытыми ртами разбоям, вопя и раздавая затрещины. Разбои засуетились, дергая снасти. Раздался треск, шорох, и парус полностью развернуло. Лодья дрогнула в очередной раз, накренилась еще больше, внизу пронзительно заверещал тяжеловоз, и заорал благим матом Шубин. Макарин почувствовал, как палуба уходит из-под ног, и схватился за борт. Лодью тряхнуло, заскрипел такелаж, и она медленно стала двигаться к большой воде, скрипя песком и постепенно выпрямляясь. Волны ударили по бортам, обдав Макарина холодными брызгами. Разбои, радостно гомоня, потянули на палубу сходни.

Мокрый Шубин вскарабкался на борт, тяжело отдуваясь. Забрал у стоявшего рядом вора топор, перерубил канат, привязывавший к лодье тяжеловоза. Освобожденный конь, захлебываясь и пуча глаза, поплыл к берегу, туда, где спешно отступали от дикарей мангазейские стрельцы.