Семь Замков Морского Царя (Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 74

— Скорее, скорее! — подтолкнул меня мой неожиданный компаньон. — Это самый подходящий момент! Бог на нашей стороне!

— Но что вы хотите… — я еще пытался слабо сопротивляться.

— Быстро и тихо! — прошипел немец.

Господи, когда ты готов жевать старый ботинок, ты пойдешь на что угодно, потому что ничего более страшного произойти с тобой уже не может!

Я не сопротивляясь позволил моему компаньону протащить меня сначала по заваленному ящиками причалу, потом по мостику, липкому, словно на нем разделывали пикшу; наконец, мы осторожно спустились куда-то вниз, очевидно, в трюм, заваленный непонятными вещами.

— Где мы? — спросил я у незнакомца.

— Тише! — остановил меня мой новый приятель.

В темноте начали появляться колеблющиеся огоньки, которые я определил, как керосиновые фонари.

— Проклятье! — проревел кто-то неподалеку от нас. — Я не могу выяснить, что у них с электричеством! Мне пора идти в рейс. Давайте, валите в трюм все, что хотите и закрывайте его!

— А укладка груза, капитан?

— Мне наплевать на это! Знаешь, сколько времени? И какая погода?

Лебедки снова заворчали, потом раздался страшный грохот металла, и все стихло; мы оказались в полной темноте.

— И, все же, где мы сейчас? — спросил я у своего компаньона.

— Мы в трюме «Фульмара», мой дорогой друг. Это судно, которое в связи с американским сухим законом уходит в рейс с трюмом, заполненным ящиками с виски, джином и прочими интересными товарами.

— Ну и что?

— Мы сможем пить! Пить, сколько захотим, пить и пить!

— А если нас обнаружат?

— Мы…

Что-то заскрежетало, затрещало и сильный удар швырнул меня на какие-то ящики, о которые я сильно ударился. Рядом со мной рухнула тяжелая масса.

— Эй? — негромко окликнул я.

Тишина.

— Эй, приятель?

Никто не отозвался.

— Послушай, дружище, я не люблю шутки, особенно, когда так темно.

Жалобно провыла сирена.

— Швайн! Свинья! — заорал я. — Что за шутки?

Снаружи по борту судна прогремели цепи. На палубу тяжело опускались какие-то грузы, но вокруг меня воцарилась тишина, мерзко хихикавшая надо мной.

— Ну, ладно! — сказал я. — Значит, вы не джентльмен, приятель!

Какой-то странный плач, какая-то непонятная жалоба родилась в темноте, взлетела кверху, окружила меня невидимым серпантином болезненных вибраций и медленно затихла в густой темноте.

Возле меня на пол с треском рухнуло несколько ящиков; с серебристым звоном разлетелись вдребезги бутылки.

Внезапно я почувствовал под рукой бутылку. Немного пошевелившись, я пошарил возле себя и понял, что вокруг меня валялись десятки, может быть, сотни бутылок.

Ах, эта нежная ласка виски, струящегося в глотку…

Сколько прошло часов? Или дней?

Морская болезнь поразила меня во сне, и едкий резкий запах отрыжки смешался с благородным ароматом виски.

Мне попалась большая бутылка; коротким движением я отбил горлышко о невидимый в темноте предмет, и вязкая ароматная жидкость пролилась мне на руку.

Я поднял бутылку без горлышка, чтобы отхлебнуть сладкий бальзам.

Боже, как я заорал!

Из ночной тьмы ко мне протянулся зеленый, странно светящийся палец!

Я сказал: палец? Нет, это было что-то больше, чем палец; вокруг него забегали зеленые огоньки и внезапно я увидел всю руку, руку из зеленого огня, царапающую тьму растопыренными пальцами.

— Это мне снится, — пробормотал я. Я поглощал жидкость, словно отверстие водослива, и ничего не ел так давно, что уже забыл, что у меня есть зубы. Конечно, все, что мне привиделось, было вызвано виски и другими столь же благородными напитками, которые я выпил за это время. Я надеялся, что мне достаточно будет закрыть глаза, и когда я снова открою их, это отвратительное явление исчезнет, угаснет, словно бортовой сигнальный фонарь.

Но я мог сколько угодно закрывать и открывать глаза, зеленая рука, живущая жуткой жизнью, по-прежнему шевелилась в темноте.

— Это кошмар! — громко сказал я. — Оживший кошмар!

И я отхлебнул приличную дозу ароматного виски.

— Видишь ли, — сказал я странному созданию, — ты кошмар, вернее, часть кошмара… — Я говорил громко, так как пытался таким образом побороть отвратительный страх, вцепившийся в мои внутренности. — И я вижу тебя только потому, что слишком много выпил.

На самом деле ты дым, меньше, чем дым, ты — ничто. Ты не существуешь, ты… Как тебя назвать? Да, ты миф! Вот, что ты такое: ты миф!

Вот видишь! Ты понял, что я не боюсь тебя?

В этот момент рука зашевелилась так отвратительно, что я заорал от ужаса.

— Помогите! — закричал я.

Неожиданно я вспомнил предсмертный хрип, раздавшийся в момент отплытия судна. Сомневаться было невозможно: это был момент, когда погиб мой приятель-немец, и теперь его призрак вернулся ко мне из жутких глубин иного мира.

— Дружище, скажи, чего ты хочешь от меня?

Рука, охваченная бессмысленной яростью, свирепо раздирала бархат ночи.

Я закричал:

— Приятель, не знаю, кто ты — Ганс, Курт, Фриц… Ты не успел сказать, как тебя зовут… Лиебер фройнд… Мой дорогой друг! Ах, свинья, швайн, мерзавец, убери свою зеленую лапу!

Рука широким жестом благословила меня во тьме.

— Я понимаю тебя, мой фройнд, — сказал я. — Тебе нужны молитвы? Это справедливо, твоя душа не получила покой, в котором нуждается. В нашем ремесле голодранцев и плохих парней иногда приходится расстраивать Всевышнего. Но разве он не может кое-что простить нам? Если Господь не простит нам, бедолагам, голод, бедность, уныние и постоянную жажду, вряд ли жизнь на небе будет лучше, чем на земле, не так ли?

Ты должен простить мне грубые слова, так плохо звучащие в твоих благородных ушах, потому что сейчас ты стал почти святым, если не считать некоторых пустяковых историй, от которых в чистилище тебя отмоют за несколько секунд.

Светящаяся зеленым огнем рука снова благословила меня.

— Да, да, конечно, тебе нужны молитвы! Послушай, я закрою глаза и прочитаю двадцать раз «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь!», а когда я открою глаза, ты уберешь зеленую руку и перестанешь пугать меня, хорошо?

Ну, значит, мы договорились… Я начинаю…

Я двадцать раз произнес святую фразу и с надеждой открыл глаза.

Ой-ой-ой… Теперь у меня перед носом оказался кулак!

— Послушай, голубчик, разве я виноват, что не могу прочитать тебе всю молитву от начала до конца? Я никогда не учил молитвы и не знаю ничего другого! Зато я вкладываю в единственную знакомую мне фразу всю веру! Конечно, двадцать раз — это очень мало… Что, если я повторю ее тридцать раз? А если сто? Сто раз! А? Нет, это просто свинство с твоей стороны! Но меня твои проблемы не касаются! Мы, кажется, договорились, что будем вести себя, как джентльмены?

«Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь!»

После того, как я сто раз повторил святые слова, страшная рука продолжала раскачиваться передо мной, напоминая растопыренными пальцами краба, и она казалась мне еще более зеленой, чем раньше.

— Мерзавец! — заорал я, — я так долго молился, а ты… Убирайся отсюда!

Я в бешенстве нащупал в темноте бутылку и отбил у нее горлышко. Потом я долго пил, и огонь заструился по моим жилам; я почувствовал отчаянную храбрость и запустил в призрак пустой бутылкой. Я опустошал бутылку за бутылкой и все пустые бутылки швырял в призрак. Через некоторое время ящик опустел; тогда я схватил его и изо всех сил метнул в зловещую руку.

И тогда…

Боже, тогда…

Загрохотал гром, раздались странные писклявые голоса, гневно обрушившиеся на меня, и вместо зеленой руки… появился целиком призрак… весь в трепещущих языках зеленого пламени…

Я с воплем кинулся прятаться за пирамидами ящиков и корзин.

Ах, если бы я только мог не видеть это!

Он был здесь, охваченный жуткими загадочными судорогами; он то отплясывал бешеную жигу повешенного, то переходил к усталым жестам, торжественным и нелепым позам… Вокруг него господствовала зловещая атмосфера, заполненная далекими неясными звуками, свистом, криками, жалобами…