Тот самый одноклассник (СИ) - Морская Лара - Страница 46

Гитарист провёл ладонью по лицу и бросил суровое: «Идём».

— Данила! Открой дверь, это Ника.

За дверью гримёрной раздавалась заунывная мелодия. Данила играл и пел, не прерываясь и не отвечая. Я узнала эту песню, он напевал её в моей квартире. «Я хочу тебя».

— Вообще-то ты меня пригласил, если помнишь. Данила! Я сейчас вызову охрану!

Что бы ни случилось, я выйду отсюда с правдой в зубах.

Данила открыл дверь и, не здороваясь, расположился на стуле.

Снова затянул песню.

Я осталась в дверях.

— Данила, не пой, когда я с тобой разговариваю. У меня к тебе один вопрос и одна просьба, вот и всё.

Он прикрыл глаза и запел громче. В небольшой гримёрной царил бардак — разбросанные бумаги, одежда, провода, несколько гитар. Полусорванные афиши свисали со стен жалкими ошмётками. Данила сидел в центре, господствуя над хаосом.

Гитарист остался в коридоре у двери, он прислонился к стене, не выдавая своего присутствия. Не сбежал, и на том спасибо.

— Начну с вопроса. Какого хрена, Данила? Какого хрена ты угрожал моим ученикам? Ты что, вообще мне не доверял? Ты лгал мне с самого начала? Тебя судили за причинение физического вреда? Это ты залил воду в бензобак моего ученика?..

Я с трудом остановила поток вопросов.

Музыка затихла, но только на три секунды.

— Это шесть вопросов, Ника, — сказал Данила, не открывая глаз, и снова запел. Медленно, тревожно. Тяжёлая мелодия. Он не удивился, что я узнала правду. Казалось, он не помнил, что пригласил меня на концерт.

— Сведём всё к одному вопросу: за что ты так со мной поступил?

Данила наклонился к усилителю и увеличил громкость.

— Давай начнём с твоей просьбы, Ника! — прокричал он. — Проси!

— Хорошо, но выключи музыку!

Он снова увеличил громкость. Пел, перекрикивая гитару.

— Я хочу, чтобы ты вернул мои работы.

Данила прекратил играть и нахмурился. Гримёрная постепенно остывала от звука.

Заострившееся лицо, бледные, плотно сжатые губы. Только когда он смотрит на меня, синева взгляда создаёт знакомый образ. Хотя и глаза изменились — покрасневшие, под отёчными веками. Чужое, когда-то родное лицо.

Данила смотрел на меня, и его взгляд не был злым, он был озадаченным и непонимающим.

— Помнишь картины с благотворительной выставки, которые ты выиграл на аукционе? — пояснила я. — Не хочу, чтобы они оставались у тебя.

Даниле потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить аукцион, который стал началом наших отношений. Ещё столько же, чтобы понять, о каких работах я говорю. Я следила, как воспоминания постепенно разворачиваются в его памяти, отражаясь на лице.

О, Господи.

— Ты не покупал мои картины, не так ли, Данила? — догадка раскрылась во мне, выплёскиваясь смехом. Хотелось хохотать в голос и плакать одновременно. Я так мучилась мыслями об аукционе, искала оправдания поступку Данилы и, в конце концов, смирилась с тем, что он хотел защитить меня и сделать приятное.

А оказалось, он их не покупал. Более того, он не признался.

— Почему ты позволил мне думать, что выиграл мои картины? Почему ты солгал?

— А ты? — резко подхватил он. — Почему ты сразу не сказала о случившемся на лестнице? Или о том, что не любишь меня? Или о том, что не хочешь выходить замуж?

Данила снова подхватил гитару. Проиграв куплет песни, остановился и показал на стол у входа в гримёрную.

— Я думал, ты имеешь в виду вот эту картину.

Я проследила за его взглядом и окаменела. Две фигуры обнимаются на лестнице около арочного окна в доме его матери. Я не заметила пропажи картины, уже две недели, как не заметила. Не искала её, избегала взгляда в прошлое.

— Эту картину я тоже заберу, — ответила ровным тоном, хотя внутри меня зияла дыра. — Почему она здесь?

— Я ношу её с собой. Везде. Всегда.

Издав нечеловеческий стон, Данила содрал со стены остатки афиши. Потом закрыл глаза и снова заиграл тягучую мелодию. И запел, громко.

Поведение Данилы, его слова, его больной взгляд рвали меня на части. Однажды я собиралась замуж за мужчину с такими же синими глазами.

Как и почему никто не позаботился о нём до сих пор?? Позавчера он казался почти нормальным, а сейчас…

Шагнув в коридор, я с осуждением глянула на гитариста, и он беззвучно выругался. Поневоле вспомнился Олег Максимович. У него тоже есть друзья, семья, соседи, в конце концов, а в трудную минуту он позвонил учительнице рисования.

Я выдернула штепсель усилителя. Данила отсоединил провод и продолжил играть, тише, и петь, громче. С закрытыми глазами. Мелодия въелась в слух настолько, что забыть её не представлялось возможным. Пройдут годы, а меня всё ещё будет штормить под эту колыбельную безумной печали.

— Ему нужна профессиональная помощь, — сказала я гитаристу. — Неужели ты этого не понимаешь?

Впервые за эту встречу парень посмотрел мне прямо в глаза и задрал подбородок. Его губы побелели от гнева.

— Ему нужна не помощь, а по морде! — громко проговорил он, развернулся и поспешил к лестнице.

Ну уж нет!

Подперев дверь, чтобы та не закрылась, я побежала следом. Гитарист вошёл в зал со стороны бара и растворился в сгущающейся толпе. До начала концерта осталось полчаса. Как и обычно на таком действе, прибывающие зрители тусуются и выпивают в баре. Лучи разноцветного света пересекают толпу, выхватывая из неё разрозненные лица. Их улыбки кажутся гримасами. Нестройный хор голосов перекрикивает запись «Анатомии кошмара», колышась в полутьме в неритмичном танце.

Они поворачиваются и смотрят на меня, как единое целое. В этот момент чувствую себя беззащитной, как никогда. Сейчас они схватят меня и разорвут на части. Как голодные львы. У меня уже нет иммунитета, нет защиты Данилы, и теперь я просто женщина, которая однажды была приближена к их королю. Женщина, покусившаяся на внимание их кумира.

Спокойно, Ника, тебе только кажется. Им не за что тебя ненавидеть.

Я пробилась к стойке бара.

— Мне нужен ударник «Анатомии»! — прокричала бармену. Иногда на таких частных сборищах группа спускается в бар незадолго до начала концерта, чтобы приветствовать приглашённых.

Бармен наклонился и так же невежливо, как и я, проорал мне в лицо:

— Вам и всем остальным тоже!

— Вы меня не поняли, у меня неотложное дело!

— Здесь у всех неотложные дела! — оскалился он. Идиот.

— Они здесь или ещё репетируют?

Бармен отвернулся.

В этот момент меня схватили за волосы. Дёрнули и толкнули вперёд, норовя расквасить нос о стойку бара. В ушах звенел дикий женский визг. Прижимаясь щекой к липкой поверхности стойки, я с силой упиралась локтями, защищая лицо. Под щекой расплывалось пятно чьего-то пролитого мартини.

Этого не происходит. Не может, блин, происходить со мной. Никак.

В спину упёрлось костлявое колено.

Я кричала, но во всеобщем шуме мои вопли, скорее, дополняли музыку, чем выделялись из неё.

Сильные руки бармена откинули напавшую на меня женщину, он прикрикнул на неё и заговорил по рации.

— Слушай, ты, с+++! — проорал мне в ухо голос Марины Успенской. — Ещё раз выкинешь такую херню, размажу по асфальту, а защитить тебя теперь некому.

Вывернувшись из цепкой хватки, я слушала крики о дружках, которые прикончат меня, если я рискну ещё раз втянуть её в какую-то дрянь, и, не мигая, смотрела на старую знакомую. Бармен наблюдал за нами, держа в руках рацию.

— Марина, о чём ты?

Данила её прокатил, и я стала тому свидетелем, но всё не так плохо, раз она тусуется в группе приближённых фанатов «Анатомии кошмара». Так в чём дело??

Мой вопрос вызвал очередной взрыв ругательств.

— Впредь не ввязывай меня в такую хрень! Хотела угрожать Лиознову — удачи, но меня на фиг к этому приплела?! Дура ты, Туманова! Какие на хрен домогательства?? Неужели не понимаешь, что из-за этого мы не прошли в финал? — проорала она, толкнув меня в грудь. — Хорошо, что твой золотой мальчик всё уладил, иначе я бы уже давно тебя придушила. Но всё равно не попадайся мне на глаза. Данила от тебя избавился, и теперь тебя некому защитить!