Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов - Страница 122

Она скажет, что моя тетушка Джудит больше не желает впускать Маму- мими в свой дом и даже заплатила одной женщине, чтобы та наложила заклятье, чтобы держать мою маму подальше.

– Просто ужас. Заклятье можно снять, только если рассечешь его бритвенным лезвием.

Вид у бабушки Иверин такой, словно она с удовольствием помогла бы.

– Слава небесам, в христианском доме такого не произойдет никогда, – отвечает моя мама.

– А в этом доме можно получить что-нибудь выпить?

С той секунды, как у нас появляется бабушка, весь алкоголь начинает бесследно исчезать: маленькие бутылочки, какие дают в самолетах, виски, подаренный отцу его боссом, даже бренди, привезенный папой из Лондона. И не только алкоголь. Бабушка предложит Мамемими убраться в спальне; и кое-какие безделушки пропадут навечно, колечко там, или шарфик, или маленькая бронзовая статуэтка. Она продает то, что тащит, и покупает себе платья и духи.

Нет, ее дети не пренебрегают своими обязанностями. Ее станут кормить и давать ей кров до тех пор, пока хоть у кого-то хватает терпения. Но все равно она будет воровать и прятать все съестное в доме.

Моя мать с мрачным лицом приподнимает матрасы, демонстрируя припрятанные под ними жестянки и бутылки. На верхней полке шкафа в спальне обнаруживается пропавшая кастрюлька со вчерашним ужином.

– Тут же все сырое! – стонет моя мать. – Не сварено, не потушено! Вы хотите, чтобы все сгнило, при такой-то жаре?

– В этом доме меня никогда не кормят! И глаз с меня не спускают! – жалуется Иверин своему гиганту-сыну.

У Мамымими своя стратегия. Она может сказаться больной и уйти в свою комнату, убрать еду в сумку-холодильник и держать ее под кроватью. Вопреки всем традициям, особенно если отец в отлучке, она иногда вообще отказывается готовить. Для себя, для бабушки, и даже для нас.

– У меня забастовка! – объявляет она. – Вот, нате деньги! Идите, покупайте еду! Валяйте, готовьте сами! – Она сует сложенные купюры нам в руки.

Мы с Рафаэлем, хихикая, тушим курицу. Нас предупреждали насчет кулинарных способностей Иверин.

– Хорошие мальчики, замена матери, – говорит она, ероша нам волосы.

Столь скверное поведение всех сторон вызывает у Рафаэля смех. Он любит, когда Иверин остается у нас, с ее шуршащими юбками, и театральными манерами, и пьяными спотыканиями; любит, когда мама плохо себя ведет и дом распухает от безмолвной войны двух сил воли.

Бабушка говорит маме нечто вроде:

– Мы знали, что ты не нашего поля ягода, но думали, что ты простая девчонка из деревни и твоя невинность пойдет ему на пользу. – Смешок. – Если бы мы только знали.

– Если бы знала я, – отвечает мать.

Братья отца рассказывали нам кое-что о бабуле. Когда они были маленькими, она пекла пирожки, клала в них соль вместо сахара и смеялась, когда они кусали угощение. Она могла сделать жаркое из одних лишь костей, а козье мясо выкинуть вон. Готовит она то без всяких приправ, так что стряпня ее пресна, как вода, а то положит столько чили, что ты все равно что глотаешь огонь.

Когда мой дядя Имон пытался продать свою машину, она украла стартер. Влезла прямо в двигатель с гаечным ключом и умыкнула железку. Потенциальные покупатели поворачивали ключ зажигания, а машина лишь кашляла да скрипела. А потом Иверин поставила движок на место и продала машину сама. А Имону сказала, что ее угнали. Естественно, когда Имон увидел свой автомобиль на улице, беднягу-водителя, нового владельца, арестовали, тогда-то эта история и всплыла.

Другой мой дядя, Эммануил, – офицер военной авиации, и форма ему очень идет. Когда он впервые отправился на учения, бабушка нажаловалась всем соседям, что он – неблагодарный мерзавец, пренебрегающий матерью, никогда не позвонит и пустячка не подарит. Она всех восстановила против него, так что, когда он приехал домой, в деревню, старейшины едва не подняли его на колья с криками: «Как смеешь ты нагло являться сюда после того, как так обошелся с матерью!» Ибо кто же может представить, что мать наговорит гадостей о собственном сыне без всякой причины?

Однажды бабуля радостно сообщила Эммануилу, что у его жены положительный тест на ВИЧ.

– Тебе надо бы и самому провериться. Боюсь, ты как мужчина не в силах удовлетворить свою женушку и удержать ее при себе. Это все курение, оно сделало тебя импотентом.

Она, верно, ведьма, сказал дядя Эммануил, иначе откуда бы ей знать то, чего не знает он сам?

А Рафаэль смеется над ее кривляниями. Ему нравится, когда бабушка начинает клянчить у нас подарки – у всех, даже у девочки-сироты, живущей с нами. Иверин спрашивает, нельзя ли ей прихватить с собой домой несколько наволочек или хотя бы вон тот поясок. Рафаэль визжит от хохота и аплодирует ей. Бабуля смотрит на него, хлопая глазами. Что он нашел такого смешного? Не похож ли мой брат в чем-то на нее саму?

От меня она подвохов не ждет: я тихий, веду себя хорошо. Меня можно и помучить.

Но и я скоро научился, как с ней держаться. Нужно стоять, а не сидеть, молча, в белой рубашке, при галстуке и в синих шортах.

– Эти вмятины на его черепе, – сказала она как-то маме, когда они, ведя невидимую войну, сидели на диване. – Это из-за них он такой тупой тормоз?

– У него просто такая форма головы. Он не тормоз.

– Ха. Твой чудовищный первенец не желал братца и заколдовал его во чреве.

Криво ухмыляясь, она посверкивала на меня недобрыми глазами.

– Мальчишка и говорить толком не умеет. Он дурачок.

Мама ответила, что по ней – так со мной все в порядке, я славный мальчик и хорошо учусь в школе.

Отец мой не проронил ни слова. Почему же папа не сказал ничего в мою защиту? Может, я правда глуп?

– Посмотрите на своих детишек, – сказала моя мама. – Ваш сын не справляется с работой, и ему задерживают жалованье. Так что у нас очень мало денег. Боюсь, мы не в состоянии предложить вам что-либо, кроме колодезной воды. Но у меня болит спина. Не затруднит ли вас самостоятельно набрать себе водички, раз уж ваш сын ничего вам не предлагает?

Бабушка беззаботно хихикает, словно моя мама – дурочка, нуждающаяся в присмотре.

– Какое скверное воспитание. Бедный мой сынок. Неудивительно, что ваши дети такие страшилища.

В тот же день мама увела меня в садик позади дома, где она выращивала всякие травы. Она наклонилась, заглянула мне прямо в глаза, положила руки на плечи и сказала:

– Патрик, ты хороший мальчик. Ты все делаешь правильно. С тобой все в порядке. Ты отлично справляешься с уроками, а как здорово ты сегодня утром вымыл машину, хотя тебя даже никто об этом не просил.

В конце концов именно Рафаэль дал бабуле отповедь. Она прожила у нас три месяца. Волосы отца завились штопором и торчали во все стороны, а в глазах застыл странный огонь. Каждый готовил себе еду сам, по ночам, и в доме исчезли все ложки и ножи.

– Убирайся из этого дома, воровка. Если бы ты уважала свою семью, тебе разрешили бы остаться и дали бы все что угодно. Но ты не прекращаешь красть. – Он хихикнул. – Зачем ты врешь и создаешь столько проблем? Следовало бы вести себя мило со своими детьми, любить их и заботиться о них.

– А тебе следовало бы поучиться вежливости. – Бабуля даже охрипла от удивления.

– Ха-ха! Тебе тоже! Ты говоришь о нас жуткие вещи! Никто из твоих детей не верит ни одному твоему слову. Ты являешься сюда, лишь осточертев всем остальным, и уходишь, когда понимаешь, что отравила колодец, да так, что уже сама не можешь пить из него. Не очень-то разумно с твоей стороны, ведь ты зависишь от нас, мы тебя кормим.

Он упорно гнал ее из дома, гнал, пока не стало ясно, что иного выхода для нее нет.

– О радость, о счастье, такси здесь! – преследовал он ее насмешками до самых ворот. Даже Мэтью засмеялся. Мама прикрывала рот ладонью. Рафаэль распахнул перед бабушкой дверь: – Лучше читай свою Библию и перестань расточать свой никчемный яд!

Отец взял Рафаэля за руку довольно мягко.

– Хватит, – проговорил он. – Бабушке в жизни выпало много плохого.