Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов - Страница 159

Эмоции помогли. Первым инструментом стала ярость: испепеляющая ненависть, направленная на могучего, но беспечного врага. Зависть действовала почти так же эффективно: защитник взрастил в себе эпическое негодование, адресованное собратьям, обосновавшимся в океане. Этим удачливым (недопустимое слово) досталось больше ресурсов и больше времени на строительство укреплений, но осознают ли они, как это (недопустимое слово) несправедливо? Страх тоже был превосходным орудием. Слишком многое еще не завершено, мощный редут и внушающее спокойствие оружие пока существовали только в мечтах. Всепоглощающий ужас придавал силы, и защитник продолжал лихорадочно закапываться в лишь наполовину подготовленное укрепление.

Но вслед за полезными эмоциями приходят и вредные. Так появляются сомнения. Защитник еще раз обдумал все подробности приземления. Топливо казалось доступным, но существовали кодексы и правила, запрещающие наносить вред живому. Некоторые источники воды обладали сознанием. Ограниченный запретами, защитник создал себе фальшивое тело с внушающей симпатию внешностью. Маленькие испуганные кусочки жизни согласились помочь ему, но они все равно были обречены. Оберегать то, что уже практически мертво, – пустая трата времени! Одно хранилище воды хотело окатить защитника струей. Этот первый глоток топлива пробудил бы все реакторы, и они незамедлительно начали бы работать. Да, радиация отравила бы слабые кусочки жизни. Но это могло сэкономить несколько бесценных минут, чтобы напитаться энергией и полезным для дела страхом…

Безумный рывок был неизбежен, но скорость всегда приводит к ошибкам. И меньшей из них стала потеря креативного аспекта. Со временем он разместился на когтистой конечности одного из живых источников воды, затем проник в другой кусочек жизни, растворившись в прохладной, богатой железом крови и совершив десятки тысяч кругов по примитивному влажному телу. Но такие ошибки случались много раз. Сотни, если не тысячи аспектов уже потеряны. Куда хуже то, что этот остался активным – тотипотентный аспект, способный контактировать с окружающей средой, готовый в критический момент видоизменить воду и минералы и создать из минимальных ингредиентов идеального солдата.

Существо сожалело о каждой допущенной ошибке. Чувство вины порождало желание снова и снова доказывать себе, что оно действовало правильно и высокоморально. Защитник заставил себя позабыть об этих никем не замеченных ошибках и начал последний, отчаянный и бесполезный рывок.

Солдаты ворвались в госпитальную палатку и остановились как вкопанные, в ужасе уставившись на монстра, сидевшего на кровати. Двое шептали молитвы, женщина взывала к Аллаху, защитнику всех правоверных. Еще один солдат, набравшись храбрости, нацелил винтовку на серое лицо, очертаниями напоминающее человеческое.

– Только шевельнись, на хрен, и я тебя пристрелю! – злобно заорал он.

Блох не был уверен, что сможет пошевелиться, и потому даже не пытался.

– Сука, ты слышишь меня или нет? – снова прокричал солдат.

Блох приоткрыл рот, вдохнул горячий воздух и коснулся языком своей новой кожи. Как будто лизнул грязный стакан. Чей-то незнакомый голос произнес:

– Да, я тебя слышу.

Монстр должен был устрашающе зарычать. Но его голос оказался тихим, надтреснутым и тягучим, словно у какой-нибудь куклы на ниточках.

Он сам рассмеялся, когда себя услышал.

Его мать опустилась на колени возле кровати и сквозь рыдания повторяла опять и опять его имя:

– Саймон. Саймон.

– Со мной все в порядке, – сказал он ей.

Медсестра стояла по другую сторону кровати и пыталась понять, что же она видит. Кожа парня казалась металлической или, возможно, керамической, но это была лишь одна маленькая деталь очень странной картины. Блох и раньше привлекал внимание высоким ростом, а сейчас вытянулся по крайней мере на полфута вверх и на столько же раздался вширь, в плечах, а кровать под ним как будто съежилась. Хуже того, так и было на самом деле. Его растущее тело расплавляло и впитывало в себя металлическую раму и поролоновый матрас. Простыни и подушки растворились в нем, отдавая углерод. Серая кожа излучала жар. словно печка. Это был уже не Блох. Его место заняла машина с лицом, имитирующим человеческое, но имитирующим крайне неубедительно. И медсестра как добропорядочная женщина посчитала себя вправе скомандовать солдатам:

– Чего вы ждете? Стреляйте!

Но даже тот храбрый солдат не рискнул выстрелить. Пули могли и не пробить монстра. А если оружие бесполезно, лучшая тактика – это угрозы.

– Беги за полковником, – сказал злобный солдат. – Живо!

Женщина-мусульманка выскочила из палатки.

Еще две минуты назад Блох чувствовал беспокойство, но был нормальным. Сейчас ничего нормального в нем не осталось. Он видел свою мать и других людей. В палатке не было темно, да и нигде не было. Его новые глаза различали мельчайшие детали: каждую нить маминой блузки, каждую пылинку в воздухе и единственную в палатке муху, у которой хватило ума держаться подальше от непостижимого существа, распухающего на глазах, так что почти вся кровать уже растворилась в его панцире.

– Это все еще я, – сказал Блох матери.

Она смотрела на него и очень хотела в это поверить, но не могла.

Тут появился полковник, а следом за ним физик и лейтенант вместе с мистером Райтли.

Полковник, седой представительный мужчина, выглядел очень испуганным. Он выдавил короткий смешок, пытаясь скрыть свою слабость.

Блоху понравился его смех.

– Эй, парень, ты меня слышишь?

– Нет.

На этот раз полковник рассмеялся громче.

– Ты понимаешь, что с тобой случилось?

– Нет, – ответил Блох.

Но это тоже было неправдой.

Солдаты столпились вокруг палатки, заряжая оружие и обсуждая, куда лучше стрелять.

Физик, потрясенный и довольный одновременно, показал пальцем на Блоха и заявил:

– Видите, я был прав. Это заражение.

– Как оно могло произойти? – спросил полковник.

– Думаю, это случилось, когда он помогал перевозить инопланетянина, – ответил физик.

Блох медленно поднял руку. Трубка капельницы вросла в нее. Локоть все еще оставался локтем, только больше не болел, а царапины на бицепсе превратились в рисунок на коже.

– Не шевелись! – снова крикнул злобный солдат.

Мама поднялась на ноги и протянула руку к Блоху.

– Не стоит приближаться к нему, – посоветовала медсестра.

– Осторожней, я горячий, – сказал Блох.

Но она не послушалась, дотронулась до его новой руки и обожгла подушечки пальцев.

Мистер Райтли шагнул вперед. Забытые очки еле держались на кончике его маленького мокрого носа.

– Это и в самом деле ты?

– Может быть, – отозвался он. – А может, и нет.

– Как ты себя чувствуешь, Блох?

Он внимательно изучил свою новую руку новыми замечательными глазами.

– Отлично.

– Тебе страшно?

– Нет.

Полковник шепотом что-то приказал лейтенанту.

Лейтенант и один из штатских надели кожаные перчатки, подошли к учителю и взяли его под локти.

– Это еще что такое? – спросил мистер Райтли.

– Мы вынуждены взять вас под наблюдение, – объяснил полковник. – Из простой предосторожности.

– Бред какой-то! – возмутился мистер Райтли, вырываясь.

Штатский решил, что ситуация требует небольшого хирургического вмешательства: один удар по почкам – и новый пациент оказался на полу.

Лейтенант выругался сквозь зубы.

Блох приподнялся, и съежившаяся кровать рухнула под ним.

– Не шевелись, – повторил злобный солдат, выводя неровные круги дулом винтовки.

– Не троньте его, – сказал Блох.

– Со мной все в порядке, – помахал ему рукой мистер Райтли. – Они просто не хотят рисковать. Не волнуйся за меня, сынок.

Блох уселся на пол и стал внимательно изучать выражение каждого лица.

Физик обернулся к полковнику и прошептал:

– Знаете, а ведь его мать тоже к нему прикасалась.