Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 107

Впрочем, Джорджия Луиджа, как мне показалось, тоже была весьма удивлена, не ожидая увидеть здесь свою первую любовь. Как бы то ни было, моим долгом было представить новых гостей:

 — Её сиятельство маркиза Джорджия Луиджа Канторини и её воспитанница Паолина, — голосом пафосного церемониймейстера объявил я.

 — Рада приветствовать вас, дорогие мои, — пытаясь изобразить улыбку, обратилась ко всем маркиза. Всё-таки аристократическое воспитание не пропьёшь.

 — С вами всё в порядке, дон Пьетро? — тихо поинтересовалась Доменика, когда маркиза и Паолина заняли предложенные им места за столом.

 — Да, друг мой, — с прежней усмешкой заверил её князь, делая вид, что ничего не произошло. Затем он вновь поднял уже небольшой бронзовый кубок, который синьора Кассини, убедившись в нашей семейной страсти к битью посуды, велела Эдуардо принести из гостиной. — Итак, когда мы наконец все в сборе, давайте поднимем бокалы за будущие супружеские пары — Кассини и Фосфорини!

На этот раз уже ничто не помешало всем нам соприкоснуться бокалами с хрустально-металлическим звоном. Праздничная атмосфера вернулась после нарушившего её визита, но всё же я не мог не заметить, что князь и маркиза внимательно изучают друг друга. Что касалось Паолины, то она, скорее всего, ни о чём не подозревала и просто мило общалась с Доменикой, с которой, оказывается, ещё во время моего отсутствия нашла общий язык и интересы. Обе всерьёз интересовались дизайном платьев: Доменика в свободное время часто рисовала эскизы, а Паолина неплохо умела шить. Сейчас же девушки обсуждали проект сценического одеяния Минервы для предстоящей оперы, в которой Доменике предстоит впервые взойти на оперную сцену. Вскоре к их разговору присоединилась и Чечилия, предлагая сделать на платье сложную геометрическую вышивку:

 — Смотри, Доменико, ближе к подолу будут циклоиды, а чуть выше — синусоиды с различными периодом и амплитудой. Лиф же будет украшен прекрасной астроидой из золотой ткани…

 — О, mamma mia! И здесь математика, что же ты будешь делать? — Доменика театрально заломила руки. — Сделай просто волны, и я буду безмерно тебе благодарен.

За другим концом стола происходил не менее увлекательный разговор, в котором участвовали Стефано с братом и дядюшка Густаво. Последний, зайдя слишком далеко в философских рассуждениях, подкинул братьям довольно необычную для того времени идею о том, что в мире действуют законы троичной логики, тем самым вызвав у обоих математиков жаркий спор на грани скандала:

 — Это что же получается, что «виртуозы» — действительно третий пол, не мужчина и не женщина? — возмущался Стефано. — Нет, я не согласен. Ведь вы же не будете каждую мышь, родившуюся с двумя хвостами или приобретшую в течении жизни фиолетовый окрас шерсти, сразу выделять в отдельный вид? Ни к чему плодить лишние сущности, если вполне можно обойтись минимальным их числом.

 — Но, согласись, деля мир на две части — на чёрное и белое, на мужчин и женщин, на нули и единицы, мы лишаем своё познание очень многого, закрывая глаза или отрицая вещи, которые в троичном мире кажутся элементарными.

До чего бы ещё договорились уважаемые братья-математики под руководством старого еретика Чамбеллини — неизвестно. Вполне возможно, создали бы механический компьютер с тремя состояниями. Бессмысленный спор свёл на «нет» композитор Альджебри, объявив, что будет говорить тост.

 — Дамы и синьоры! — возгласил маэстро. — Пользуясь случаем, хочу поднять этот бокал за поистине замечательного человека — за нашего дорогого Алессандро Фосфоринелли, и пожелать ему всяческих успехов как в оперной карьере, так и в служении математическим наукам. Также, ваша светлость, я хотел бы поднять бокал за вас, ибо именно вам Алессандро обязан своим великолепным образованием и прекрасным лирическим сопрано…

При последних словах я подумал, что сейчас и кубок постигнет незавидная участь — неупругая деформация при сжатии, однако князь сдержался и, ничего не ответив, молча коснулся кубком поднятых бокалов. Затем, осушив коническую ёмкость, с угрюмым видом сел за стол. Вот зачем композитор это сказал? Только настроение нам обоим испортил. Маэстро, скорее всего, думал, что идея сохранить мне голос принадлежала Петру Ивановичу. Для человека той эпохи было обычным делом отправить своих хорошо поющих сыновей под нож хирурга.

 — Дорогие друзья, — на этот раз тост решил сказать я, — с позволения моего достопочтенного отца и покровителя, дона Пьетро Фосфорини, я хотел бы поблагодарить всех присутствующих за неоценимую помощь. Дон Фосфорини, если бы не вы, я бы давно покоился с миром неизвестно где. И я безмерно благодарен вам не только за то, что вы дали мне жизнь, но и за то, что вовремя спасли её. Маэстро Альджебри, я сердечно признателен вам за то, что не лишили меня, пожалуй, единственного шанса оказаться на сцене самого театра «Della Valle» и терпеливо отнеслись к моим капризам и недостаточной компетентности. Ваше сиятельство, блистательная маркиза, вам же я хочу выразить свою искреннюю благодарность за то, что, подарили мне возможность увидеть то, о чём я даже не подозревал. И, наконец, особые слова благодарности обращены к моему замечательному учителю, маэстро Доменико Мария Кассини. Единственный человек, который не бросил меня в трудную минуту и не отвернулся от меня, потратив своё драгоценное время на обучение столь посредственного певца, как я. Подобно великому Микеланджело, мой учитель проделал кропотливую работу по высеканию произведения искусства из безжизненного камня. И я говорю не только о вокале. Поистине, Доменико сделал из меня человека, научил жить и чувствовать по-настоящему. Научил любить вопреки всем предрассудкам. Доменико, ты — настоящее чудо…

При этих словах все подняли бокалы и вновь со звоном свели их вместе. Стефано, в порыве эмоций, крикнул: «Ура!», а я, увидев слёзы на глазах Доменики и не сдержав порыва страсти, в присутствии всех нежно поцеловал мнимого «виртуоза» в губы, чем вызвал лишь всеобщее одобрение. В Риме восемнадцатого века считались нормальными романтические отношения между «виртуозом» и его покровителем, коим я теперь являлся в какой-то мере для Доменики. Что же касается Петра Ивановича и синьоры Кассини, то они уже подписали самый важный документ, дающий нам в перспективе право на отношения.

После праздничного банкета все разбрелись кто куда, образуя небольшие компании. Карло Альджебри, он же аббат Джероламо, беседовал с дядюшкой Густаво на религиозные темы, хотя, по правде сказать, последний не особо годился в духовные наставники. Маэстро Альджебри обсуждал с донной Катариной условия брачного контракта между Эдуардо и Чечилией: свадьбу назначили на лето следующего года, когда Эдуардо исполнится шестнадцать лет.

Сам же младший Кассини неожиданно для себя обрёл наставника и собеседника в лице князя Фосфорина, ещё за столом удивив всех своим новым шедевром: в качестве подарка к помолвке Эдуардо собственноручно изготовил и подарил Чечилии миниатюрную деревянную вазу в виде ионической колонны, выполненную из полена и покрытую белым лаком. Пётр Иванович искренне восхитился способностями мальчика и пообещал посодействовать при поступлении во Флорентийский университет на факультет архитектуры.

 — Хорошее образование — есть фундамент для развития полноценной личности, так говорил мой учитель по столярному делу. Сам я несколько лет, по указу императора, отучился в Голландии. А спустя годы, заметив, что мой младший сын Микеле хорошо рисует, отправил его во Флоренцию, изучать живопись и скульптуру.

 — Если ваш младший сын столь же хорош в изобразительных искусствах, как старший — в искусстве пения, то, с вероятностью девяносто девять из ста, могу поклясться, что Россия вскоре обретёт своего собственного Микеланджело, — с едва заметной усмешкой отметил маэстро Альджебри.

 — Маэстро, вы мне льстите, — ответил я. — Вы просто не слышали лучших певцов Италии. Фаринелли, Каффарелли, Джицциэлло…

 — Так-так-так, — перебил меня композитор. — О первых двух я слышал от Доменико, который имел честь присутствовать на их выступлениях. Но вот о третьем я понятия не имею.