Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 132

 — Что уставился на новых гостей, будто привидение увидел? — вновь вырвал меня из плена моих мыслей князь.

 — Это не просто гости. Это посланники Господа на нашу грешную землю… — словно в бреду лепетал я. — Вы не представляете, как я благодарен вам за то, что вы дали возможность увидеть их.

 — Хватит бредить, — вновь резко оборвал меня Пётр Иванович, внимательно рассматривая прибывших через лорнет и прислушиваясь к их речи. — Ничего особенного, подумаешь, аристократы из Неаполя.

«Да! Подумаешь, бином Ньютона?!», — с досадой процитировал я мысленно. Ну неужели этот старый болван не понимает, кого принесло на замшелый приём в этот оплот герантократии? Надо сказать, от волнения и обиды я окончательно наплевал на все свои установки по созданию в глазах предка образа адекватного человека — всё равно он меня таковым уже не считал, и я тихо, но всё же возмущённо, по-русски ответил следующее:

 — Карло Броски не просто музыкант из Неаполя. Карло — величайший из певцов, которые существовали, существуют и будут существовать в мире, он станет эталоном бельканто, образцом для многих «виртуозов» и не только. Он станет известным во всей Европе, и ещё многие века имя Фаринелли с благоговением будут произносить музыканты со всего света…

 — Постой, — остановил меня князь. — Ты столь уверенно об этом говоришь. Откуда у тебя все эти знания? Или ты…

Пётр Иванович с минуту прожигал меня взглядом. Кажется, до него начало доходить, кто я на самом деле. Однако я ошибся и потом пожалел, что заикнулся о будущем.

 — Вы наконец мне поверили? — с каплей надежды спросил я.

 — Обсудим этот вопрос позже. С такими вещами не шутят, — заключил князь, но я на тот момент не понял, что он имеет в виду. Затем он обратился к своему собеседнику, престарелому маркизу. — Разрешите поинтересоваться, ваше сиятельство, кто таков этот несравненный Карло Броски?

 — О, это жемчужина всей итальянской оперы! Настоящее сокровище! Мне про него рассказывал синьор Кванц*, флейтист из Пруссии, весьма талантливый молодой человек. Так вот, он слышал Броски и был в невыразимом восторге. По его словам, «интонация его чиста, дыхательный контроль необычайный, а глотка весьма подвижна, так что он выполняет самые широкие интервалы быстро и с максимальной легкостью и уверенностью. Пассажи и всевозможные мелизмы ему не представляют труда».

Когда высокие гости направились в нашу сторону, дабы поприветствовать графиню, мне показалось, что сердце сейчас наберёт нужную скорость для выхода на орбиту. Я испытывал невыразимую смесь эмоций: волнение, восхищение, страх, обожание, ещё что-то непонятное. Что же будет, когда Мастер начнёт петь? Наверное, я после первой же ноты умру от сердечного приступа, и бедной моей Доменике не придётся вступать в брак с унизительными для неё условиями.

Тем временем Карло Броски подошёл к графине, которая до того обрадовалась, что промокнула уголки глаз платком, и, легко и изящно поклонившись, поцеловал её сморщенную кисть.

 — О, синьор Фаринелли! Как мы рады вас видеть! — воскликнула её сиятельство. — Для нас будет большой радостью услышать ваш небесный голос. Чем вы порадуете нас сегодня?

 — Благодарю вас, милостивая госпожа. Это большая честь для нас обоих — меня и моего брата, вновь иметь счастье выступать пред вами, — услышал я мягкий голос кристально чистого, словно платина, тембра, и меня затрясло, как самолёт, попавший в зону турбулентности.

Я сидел на диване, в нескольких метрах от настоящей звезды оперной музыки, величайшего из певцов и своего давнего супергероя, и дрожал, как тыквенное желе. Мне просто хотелось провалиться от стыда, хотелось вскочить и броситься перед ним на колени… Но, всё-таки, скомпилировав свои последние здравые мысли, я просто встал и изобразил пусть не особо изящный, но всё же глубокий поклон, чем вызвал недоумение Мастера и волну негодования среди гостей.

Не обращая внимания на экзальтированных аристократов и прочих гостей «с приветом», синьор Фаринелли прошествовал в гримёрную комнату, где планировал, вероятно, загримироваться к предстоящему действу.

Послышались аплодисменты, и на сцену вышел величайший певец всех времён и народов, великолепный Фаринелли. О, только бы сейчас не помереть от восторга! Только бы не лишиться чувств, разума и всех знаний вместе взятых!

Фаринелли, король музыки, повелитель оперы, начал петь. И это поистине было фантастически невероятно. Пожалуй, я никогда не смогу описать того чувства, которое возникло при прослушивании этого нереального голоса. Он пел арию, сочинённую своим братом, которую я имел счастье знать наизусть и слышал в различном исполнении. Но только сейчас я услышал её в том виде, в котором она должна была звучать.

 — Son qual na-a-a-ave! Son qual nave ch’aggitata!

Da più scogli in mezzo all’onde

Si confonde! Si confonde! E spaventa-a-a-a-a-ata

Va solcando in alto mar!..

Он пел, что подобен кораблю. Но при первых же нотах я почувствовал, что тоже подобен кораблю, только космическому, который преодолел гравитацию и вышел в космос. Я тоже вышел на орбиту, да, мой Мастер! Мой корабль — в твоих руках, о капитан!

Позже, после приёма, когда гости уже разъезжались по домам, я незаметно прокрался к дверям гримёрки, где певец снимал грим и переодевался, и вот, что я услышал оттуда:

 — Видишь, как тебя любят в Милане, мой малыш Карло? — услышал я низкий и глуховатый голос Риккардо. — Уже князья тебе в ноги кланяются, что же дальше, когда мы будем известны за пределами Италии? Лучшие представители аристократии на руках тебя будут носить!

 — Ты как всегда преувеличиваешь, Риккардо, — тихо и сдержанно засмеялся Карло. — Тот мальчик, что склонился предо мной, такой же бедняга, как и все мы. Надеюсь, этот русский князь, его покровитель, не очень жесток с ним. Он производит впечатление деспота. Да, Риккардо. Будь добр, принеси из зала мои часы, я забыл их на каминной полке.

Осознание того, что композитор сейчас откроет дверь, мгновенно вынесло меня из моего бредового состояния, и я поспешил удалиться от двери в гримёрку и убежать подальше оттуда.

Что за дурак? Нет бы проявить наглость и автограф попросить, а ещё лучше — какую-нибудь арию, из тех, что не пользовались популярностью у публики и не особо нравились великому Карло. Но нет. Я просто сбежал, как крыса с корабля, о чём ещё долго жалел и ругал себя.

Комментарий к Глава 51. Поездка в Милан и невероятный сюрприз Здесь игра слов от программиста. В .

NET

есть два типа данных: значимые и ссылочные.

Полный перебор (или метод «грубой силы», англ. brute force) — метод решения математических задач. Относится к классу методов поиска решения исчерпыванием всевозможных вариантов.

Имеется в виду композитор Иоганн Иоахим Кванц (всем рекомендую к прослушиванию)

====== Глава 52. Торжественная клятва и посещение Венеции ======

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог…

А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»

Услышанное сегодня на приёме словно разделило мою жизнь на «до» и «после». Внимая пению Фаринелли, я жадно впитывал, будто губка, в свою душу каждую ноту, каждую последовательность, каждый пассаж. Записывал их в свою долговременную память, стремясь сохранить навсегда. После такого и умереть не жаль.

«Космический корабль, бороздящий просторы театра», — вспомнилась мне казавшаяся ранее нелепой цитата из известного фильма. Но только сейчас до меня дошёл истинный смысл этой фразы; только сейчас я увидел, как невероятный голос под управлением капитана Броски отрывается от земли и воспаряет над зрительным залом, забирая каждого добровольца с собой в космос…

Да, за несколько месяцев до этого я слышал второго из величайших — Каффарелли, и его пение не вызвало у меня отклика. Его вокал был безупречен, но он не тронул мою искалеченную циничную душу: он пел, словно идеально спроектированный и запрограммированный робот.

С другой же стороны, я слышал, как поёт моя Доменика. Признаюсь, с точки зрения техники и мощности, она, конечно, сильно проигрывала обоим. Но, тем не менее, в её голосе я видел то наполнение, которого не было в голосах кастратов и которое было столь ценно для меня. И в какой-то момент мне пришло в голову безумное сравнение. Если совместить технику Каффарелли и наполненность тембра Доменики, вычтя лишь теплоту и женственность, то, с большой вероятностью, это будет приблизительно напоминать голос Фаринелли. Ибо последний поистине роскошен по количеству обертонов и охватывает довольно обширный диапазон. Признаюсь, у меня в голове словно вылетели пробки, когда после «ми» третьей октавы синьор Броски как ни в чём не бывало взял «фа-диез» малой — ноту, простите, из тенорового регистра! И всё с такой… «лёгкостью необыкновенной».