Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 169

 — Хорошо. Но значит, аноним из Неаполя обманул нас, сказав, что их забрал пресловутый Марио? Если так, то, судя по логике, один из вас врёт.

 — Ничуть. Оба утверждения истинны, поскольку… я и есть Марио Дури.

Так, привет, приехали. Ну, Саня, ну ты и дебил! Как ты сразу не догадался, что эта нескладная и нервная девушка — никакая не девушка, а тот самый аферюга-кастрат из Неаполитанской Консерватории?! Что ж, мистер Шерлок Холмс, я ничтожный детектив, и я это понял.

 — Неожиданное признание, — наконец сказал я. — Как-то не совсем укладывается в голове, если честно.

На мои слова Марио ничего не ответил, просто отошёл за ширму, где, судя по просвечивающему силуэту, расшнуровал и снял платье. Из-за ширмы он вышел уже совершенно обнажённым. При виде этого хрупкого, костлявого и совершенно безволосого мальчишеского тельца, покрытого шрамами и ссадинами, у меня непроизвольно вырвалось:

 — Боже, до чего эти изверги довели несчастного парня! Обнять и плакать!

 — Прошу прощения, если напугал вас, ваша светлость, — опустив глаза, отвечал Марио, закрыв рукой своё изящное достоинство, за которым не было ничего, кроме едва заметного шва.

 — Нашёл, чем меня пугать! — огрызнулся я. — Что ж, если тебя это успокоит, то я готов предложить свою тайну как плату за знание твоей.

 — Какую тайну? — не понял этот затюканный бедняга.

 — Такую, что твой покорный слуга, князь Алессандро Фосфорини — такой же кастрат, как и ты. Теперь, я полагаю, ты успокоился? Да, и оделся бы ты уже, осень на дворе, а в комнате холодно. Не хватало сопли развесить. У тебя есть ещё одежда?

Марио покачал головой и ответил: «Нет, только то, что осталось за ширмой. Платье моей сестры»

 — Эх, бедняга! — вздохнул я. — Как тебя сюда принесло?

 — Это очень долгая история, — отвечал Марио, покрываясь мурашками от холода.

 — Короче, друг мой, завернись пока в одеяло, а я по-быстрому сгоняю к себе, за костюмом.

Ворвавшись в свою комнату, я первым делом полез в сундук со своим барахлом, доставшимся от Мишки, а затем заглянул к Доменике. Моя возлюбленная сидела за письменным столом и сосредоточенно что-то писала. Должно быть, посетило вдохновение.

 — Любимая, ты не представляешь, какую новость я только что узнал! Это сенсация!

 — Прекрасно. Расскажешь потом, если сочтёшь нужным. Пока что я занята.

 — Хорошо, радость моя, — вновь бросив ей воздушный поцелуй, я выбежал из комнаты.

Правда, перед тем, как возвращаться к Марио, я заглянул в кабинет к Павлу Ивановичу и выклянчил у доброго «дядюшки» рюмку водки. Не для себя, а для замёрзшего и перепуганного неаполитанца.

Марио, послушно одевшись в принесённый мной костюм и осушив до дна рюмку, поморщился и начал свой рассказ.

 — Зовут меня Марио Франческо Дури, и я единственный сын покойного Николы Сальваторе Дури, мастера по изготовлению скрипок. Отец скончался от чахотки в возрасте тридцати пяти лет, оставив нас — меня, мою мать и старшую сестру — умирать в нищете. Бедная моя мать в отчаянии продала меня в Консерваторию, дабы хоть как-то обеспечить моё дальнейшее существование. Не имея средств на операцию, мама собственноручно кастрировала меня, когда мне исполнилось восемь лет. Я помню, как у неё дрожали руки, как она убивалась и изливалась слезами, обнимала меня и не хотела причинить мне боль, но… выхода у нас не было. Я люблю её до сих пор и не виню в содеянном.

В Консерватории я познакомился с маэстро Прести. Это был человек, которым я искренне восхищался. Я с детства питал особую любовь к природным явлениям и превращениям одних веществ в другие. Маэстро поддержал мои увлечения, и вскоре я стал подвизаться в его лаборатории, которую выделили ему в подвале. Я смешивал вещества и чувствовал себя если не волшебником, то… Так, с подачи маэстро Прести, я стал химиком. Он хвалил меня за успешные опыты, но ругал за неудачи в музыке. Я никогда не считал себя музыкантом, у меня не было этого таланта, присущего многим мальчикам Консерватории. Единственной моей любовью была лишь химия… Ей лишь одной я отдавался всей своей душой.

Помню тот зловещий пятничный вечер тысяча семьсот двадцать пятого года, когда маэстро призвал меня и вручил чертежи, строго-настрого запрещая кому-либо говорить о них, за исключением «избранных», чего я тогда не смог осознать. Один экземпляр я спрятал в шкафу, второй — закопал под окнами. Так или иначе, все чертежи были в надёжных местах, когда маэстро заподозрили в нечестивой деятельности. Как-то раз, ночью, за нами пришли прямо в лабораторию, и забрали. Привели на допрос. Маэстро во всём сознался, а я… я не мог предать его. Так мы оба оказались в тюрьме за «колдовскую деятельность».

Маэстро Прести скончался в пять часов утра, изнемогая от кровавого кашля, точно так же, как несколько лет назад мой бедный отец Никола Сальваторе. Я никогда не забуду этих страшных мучений, этого взгляда человека, глотку которого разрывает изнутри, человека, испытывающего страшную боль, по сравнению с которой боль кастрации кажется укусом комара. Я это видел. Маэстро умер у меня на руках, и я долго не мог поверить в это. Я звал охрану, но тщетно. Они пришли уже слишком поздно…

Я провёл в тюрьме больше месяца, и одним февральским утром всё же умудрился сбежать. Не спрашивайте, каким образом. Мне очень жаль, но… мне пришлось отравить дежурного охранника. Добравшись посреди ночи домой, я, переодевшись в платье сестры и отдав ей один из экземпляров чертежа, отправился на набережную, дабы инкогнито попасть на какой-либо отплывающий в скором времени корабль. Увы. Жестокая судьба распорядилась так, что корабль, на который я попал, оказался пиратским. Капитан, одноглазый англичанин, сразу же заметил меня и за волосы втащил в свою каюту. О дальнейшем я не хочу вспоминать…

Спустя какое-то время корабль причалил к берегам незнакомой мне страны. Воспользовавшись тем, что капитан покинул судно, я сбежал с корабля и долго прятался в различных кабаках и лавках, предлагая спеть за кусок хлеба. В конце концов меня нашёл на набережной какой-то богатый аристократ средних лет. Он, по всей видимости, тоже хотел развлечься со мной, но увидев, что я — «виртуоз», раздумал. Спустя пару часов меня посадили в карету, и вот я здесь, в поместье князей Фосфорини.

 — Да уж, бедняга, сколько тебе пришлось пережить, — вздохнул я. — Но что ты дальше планируешь делать? Так и будешь скрываться под женским псевдонимом и прятаться по углам?

 — Я не знаю. Не хочу умирать или сидеть за решёткой, мне страшно, — подняв на меня глаза, произнёс Марио.

 — Не будешь ты нигде сидеть. Князь Пьетро обязательно смилуется и не станет сдавать тебя властям Неаполя. Насколько я знаю, ему нужны талантливые учёные, они у нас сейчас на вес золота.

 — Могу я поинтересоваться? В какой стране мы с вами находимся?

 — О, так ты до сих пор этого не знаешь? В России, друг мой, в Российской Империи, недалеко от столицы, Санкт-Петербурга. Поверь, ты достаточно далеко от Неаполя, и тебя здесь никто не обидит.

 — Но что мне дальше делать? Признаться во всём достопочтенному князю? Ведь он так и не соблаговолил поговорить со мной.

 — Не беспокойся. Мы вместе пойдём и всё скажем. Я постараюсь защитить тебя, обещаю.

Комментарий к Глава 64. Неожиданная информация Святая Чечилия (Цецилия) в католицизме – покровительница музыки

====== Глава 65. Неудачное признание и поездка в Питер ======

Выйдя из коморки Марио, мы поспешно направились по коридору в сторону кабинета Петра Ивановича. На самом деле я еле сдерживал свои внезапно вспыхнувшие эмоции и страшное волнение от свалившейся мне на голову информации. О, как же мне хотелось сейчас всё бросить и, наплевав на стёртые ужасными туфлями до крови ноги, побежать к себе в комнату знакомиться с желанными чертежами! Но в данном случае это было бы не по-товарищески, поэтому я как следует наступил на горло своей арии путешественника во времени и с напускной холодностью шёл по коридору.