Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 171

В коридоре на меня опять налетел Стефано, рассыпав стопку бумаг. Вид у сопраниста был не просто взволнованный, а нервно-перевозбуждённый, словно он увидел привидение и спешил поделиться впечатлениями со всем миром.

 — В чём дело, Стефано? — поинтересовался я, помогая другу подбирать листки с каменного пола. — Куда торопишься?

 — Я решил вариационную задачу! Спешу обсудить некоторые физические детали с твоим отцом, так как он — заказчик решения.

 — Что ж, загляни к нему попозже, а лучше завтра. Сейчас тебе не стоит идти к нему в кабинет, если не хочешь попасть на премьеру оперы «Don Pietro furioso», — холодным тоном ответил я, хотя сам сгорал от нетерпения побыстрее остаться наедине с драгоценными чертежами.

 — Кто же на этот раз досадил его светлости? — удивился Стефано. — Опять ты со своими шуточками из грядущего? Смотри, с огнём играешь. Чего доброго, заработаешь репутацию душевнобольного, и тогда никакого тебе венчания, в лучшем случае в монастырь отправят.

 — Нет, дело на этот раз не во мне, — ответил я. — Но я потом тебе всё расскажу, я тороплюсь.

 — Куда? — не понял Стефано, когда я хлопнул его по плечу и стремительно направился к себе.

 — Неважно, все вопросы потом, — воодушевлённо крикнул я ему и исчез в бесконечных лабиринтах дворцового коридора.

Буквально ворвавшись в комнату, я запер на ключ дверь и судорожно принялся развязывать верёвку, которой были скреплены бумаги. От нетерпения пальцы меня не слушались, поэтому я просто разрезал её ножом для резьбы по дереву, который валялся у меня в комнате на столе. Я как раз к тому времени начал выпиливать из деревянного бруска шкатулку для украшений — мой скромный свадебный подарок возлюбленной.

Расправившись с верёвкой, я, умирая от нетерпения, развернул чертежи и… ровным счётом ничего в них не понял. Увы, всего моего высшего технического было недостаточно, чтобы разобраться во всех этих каракулях и нагромождениях. Подписи к схемам были и вовсе написаны так, словно изобретатель — не механик, а врач. Окончательно отчаявшись и впав в уныние, я временно сложил чертежи и спрятал в ящике письменного стола, закрыв его на ключ. Что ж, когда приедем из Питера, попрошу помощи у Стефано, авось вместе да разберёмся.

Поздним вечером планировалось еженедельное мероприятие — посещение местного «храма Посейдона», к которому я готовился с ужасом и утешал себя тем, что кроме родственников и друзей-«виртуозов» больше никого не будет. Но даже независимо от этого, родственники были малознакомыми мне людьми, а некоторые и вовсе не вызывали во мне симпатии, и я бы не хотел, чтобы мой изъян видела та же Ирина Фёдоровна и вредные Данила с Гаврилой. К тому же, как объяснить такому количеству народа, что мою тайну нельзя разбалтывать?

Вот с этими вопросами я очень осторожно обратился к Софье Васильевне, поскольку Пётр Иванович до сих пор был злой, как шакал, а спросить больше не у кого. Между делом я намекнул ей, что в Италии не приветствуется практика совместного посещения бани (о том, что в Италии вообще многие годами не моются, я не стал говорить, дабы не шокировать бедную женщину).

 — Не тревожься, Сашенька, отец твой рассудил мудро: сперва дети наши, а затем — родственники помоются, далее — наш черёд. В противном случае места всем не хватит.

Как выяснилось, князь ещё в воскресенье перераспределил группы посетителей — баня-то не резиновая! Поэтому мне светило весёлое времяпрепровождение в компании жены, старшей дочери и младшей сестры Петра Ивановича, а также моих дорогих товарищей из Италии. Ефросинья Ивановна, как я вскоре узнал, была девушкой просвещённой, сама переписывалась с некоторыми «виртуозами», работавшими в Саксонии и Австрии, хорошо знала итальянский и латынь, иногда даже писала стихи. Вот только музыкой она заниматься отказалась: несмотря на то, что была большой любительницей оперы, Ефросинья не обладала достаточными для занятий музыкой способностями, зато любила, когда играли и пели другие. Сам же Пётр Иванович с некоторых пор не посещал баню вместе с супругой и с другими девушками, предпочитая совершать омовение в гордом одиночестве или, в крайнем случае — в компании брата и сыновей, когда было настроение.

Вскоре мы втроём — я, Доменика и Стефано — собрались у меня в комнате, где я и сообщил друзьям невероятное известие относительно сущности Марио. Про чертежи я пока ничего не говорил, решив перенести столь важный разговор на более подходящее время, пока что хватит и одной шокирующей новости. Однако мои слова не произвели особого впечатления. Когда я сообщил, что странная неаполитанка является на самом деле «виртуозом», Доменика лишь улыбнулась, видимо, втайне смеясь над нашим отсутствием интуиции и проницательности, а Стефано воскликнул: «Я знал это! Ну… как знал, догадывался. Вот бестия, обманул даже солистов Сикстинской Капеллы!»

Также я обмолвился о грядущем мероприятии, на что Стефано обрадовался, а Доменика сказала, что не пойдёт ни в коем случае. Я пытался убедить её, что все свои и всем наплевать, но её принципы взяли верх.

 — Я лучше помоюсь холодной водой из тазика, чем буду участвовать в этом безобразии! — воскликнула Доменика.

 — Ну да, хочешь замёрзнуть и дать дуба? Не говори глупостей, сама же призывала меня не лезть в средневековое общество со своими правилами!

— Нет, прости. Не пойду. И тебе идти не советую. Я не хочу, чтобы ты в моё отсутствие любовался формами обнажённых женщин!

 — Доменика, ну какие женщины? Тётя, сестра и мачеха! Потом, если я хоть краем глаза взгляну на последнюю, то Пётр Иванович меня в порошок сотрёт. Белый.

 — Простите, друзья, — вмешался в спор Стефано. — Но я, пожалуй, пойду готовиться к вечернему событию. Не буду вам мешать, — с улыбкой добавил он и покинул комнату.

В итоге я так и не смог уговорить свою возлюбленную пойти вместе с нами, поэтому, беспокоясь, как бы любовь моя не простудилась, решил действовать сам. Заручившись помощью Софьи Васильевны, я и несколько слуг натаскали вёдрами воды из колодца, нагрели и отнесли в комнату Доменики. Туда же притащили деревянный ушат и пузырьки с какой-то травой, которую использовали здесь в целях ароматерапии. После чего со спокойной душой отправился в баню, перед этим заглянув к Марио. Певца на месте не оказалось, чему я очень удивился, но не стал тратить время на его поиски.

Приоткрыв дверь в предбанник, я запечатлел сцену, на которую не знал, как реагировать: около скамьи, на которой были свалены в кучу мужские и женские домашние халаты, стояли двое — «тётя» Ефросинья и… Марио Дури, который, как ни в чём не бывало, расшнуровывал ей корсет. Если честно, увиденное просто лишило меня дара речи, и я не находил, что сказать и подумать.

Расправившись со шнуровкой, Марио помог своей госпоже освободиться от платья, а та, в свою очередь, избавившись от нижних юбок и оставшись в рубашке, принялась педантично расстёгивать пуговицы на его камзоле. Ну нет, это уже слишком! Только-только познакомились, а уже такие вещи вытворяют! Или, может быть, Марио настолько чистый и невинный мальчик, что даже не понимает различия между мужчиной и женщиной? Как бы то ни было, я решил им не мешать и стал дожидаться нашей очереди. Вскоре подошли Стефано с Паолиной и Софьей Васильевной, все они были уже в халатах и с вениками в руках.

 — Алессандро, сходи, постучись в парилку, донна София сказала, что их время давно вышло, и они нас задерживают.

 — Кто — они? — не понял я.

 — Князь Даниэле с супругой, — ответил Стефано.

 — Ладно, пойду пну достопочтенного князя, — с усмешкой ответил я на итальянском и, незаметно проскользнув мимо Ефросиньи и Марио, которые в одних рубашках сидели на скамье, робко лаская друг друга взглядом, постучался в парилку. Грубый голос с раздражением крикнул: «Кто?»

Сначала меня просто сшибло облаком пара, а потом я посмотрел вглубь помещения, и у меня отвисла челюсть. На дальней скамье… я даже не знаю, как сказать помягче, Даниил Петрович яростно и грубо внедрялся в Евдокию Матвеевну, а та лишь интенсивно подавалась навстречу, выгибаясь линией тангенса и вонзаясь ногтями ему в спину. Увиденное повергло меня в такой шок, что я просто выскочил из парилки и с грохотом захлопнул дверь. Отжёг братан, нечего сказать.