Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 183

Сразу после венчания нас ждал праздничный банкет в обеденной зале. Первоначально планировалось провести его после концерта и бала, но, по всей видимости, Петра Ивановича жаба задушила, и он решил накрыть только на тех, кто жил в поместье. Тем более, после таких балов, какие имели место в петровские и постпетровские времена, редко кто оставался трезвым, да и время позднее для трапезы. Поэтому, примерно в пол-второго после полудня, мы все собрались за длинным столом, дабы отпраздновать в семейном кругу нашу свадьбу.

Честно говоря, я, в связи со своими вегетарианскими убеждениями, пребывал в некотором шоке от праздничного стола. Такого количества убитой птицы и прочей живности я не видел с момента, наверное, посещения музея, где созерцал подобное на натюрмортах. Рябчики, зяблики, глухари, фазаны — всех не перечислишь. Осетры в желе, пироги с осетриной и визигой, кулебяка разных видов, уха из стерляди и жареная ряпушка, большие хрустальные чаши с красной и чёрной икрой (эх, жаль, «заморской-баклажанной» не было!). Всё это, наверное, казалось деликатесной экзотикой моим итальянским друзьям, но вот у меня лишь вызвало депрессию. Особенно стало грустно, когда моя возлюбленная, новоявленная супруга, с большим удовольствием попробовала всё, что могла себе позволить, не боясь оказаться к вечеру с красным носом и слезами на глазах. Я же сидел за столом поистине как белая ворона — в белом костюме и с пустой тарелкой. «Прав был профессор Шварц. Точно, мистер Войд: пусто в мошонке, пусто в тарелке и пусто в брюхе. Спасибо, что не в голове».

Нас с Доменикой посадили за середину стола, рядом со мной по левую руку сидела Софья Васильевна, за ней — Даниил Петрович с супругой, которая тоже почему-то ничего не ела и выглядела неважно. Место по правую руку от Доменики занял, конечно же, Пётр Иванович. Сегодня наступил его поистине «звёздный час». Князь пребывал в каком-то неестественно приподнятом настроении, точно из Голландии ему прислали не табак, а совсем другой порошок. Он без умолку хвастался своим прекрасным выбором невесты для «младшенького», то есть меня, хвалил непревзойдённые для женского пола таланты и добродетели моей Доменики, осыпал её комплиментами и вообще всячески тянул на себя одеяло. Обо мне уже и вовсе забыли, и создавалось впечатление, что свадьба не у меня, а у него. Также князь через каждые десять минут выдвигал тосты, а другим не давал.

 — Поднимем бокалы сии за новобрачных и пожелаем им здравия и многая благая лета! — провозгласил Пётр Иванович, и все как по команде с мелодичным звоном соприкоснулись бокалами, наполненными красным сухим вином, которое мы привезли из Тосканы и хранили, как раритет, до свадьбы.

Вино подавалось в ограниченных количествах — каждому по одному бокалу — дабы никто не захмелел до вечернего мероприятия. В этих же целях, помимо редкого Брунелло ди Монтальчино, из алкоголя на столе были только медовуха и лёгкое яблочное вино. Надо сказать, итальянскую амброзию большинство присутствующих не оценили, а младшие княжеские жёны и вовсе поморщились от «горечи невыносимой» и не смогли выпить дальше одного глотка. Поэтому я, чтобы не выбрасывать драгоценное сырьё и не подвергать их гневу Петра Ивановича, попросил у обеих бокалы и отдал Доменике. Ей сейчас был нужнее этот источник ресвератрола, поскольку она всё ещё чувствовала слабость и упадок сил после очередного естественного недомогания. К слову, княгини Евдокия и Аполлинария и от прочего алкоголя отказались, хотя я как галантный кавалер предлагал налить им немного яблочного вина: как сообщила мне Софья Васильевна, они обе ожидали детей от своих супругов: Полина уже шестой месяц, а Евдокия всего несколько недель — видимо, операция «С лёгким паром!» завершилась успешно.

В какой-то момент у меня начало сводить желудок — то ли от голода, то ли от нервов. Я почувствовал, что ещё чуть-чуть — и потеряю сознание. Видимо, я и правда немного побледнел и позеленел, потому что в следующую секунду послышался обеспокоенный голос Софьи Васильевны, которой в этом спектакле тоже досталась эпизодическая роль.

 — Сашенька, что же ты с пустой тарелкой сидишь, отведай калиток гречневых и белых грибов в сметане. Мне ведомо, что ты почти что постником в Риме сделался, что сохранению голоса чистого, ангельского способствует.

Святая женщина. Можно сказать, спасла мне жизнь, которой я ей также в каком-то смысле был обязан, хотя она и не знала об этом. С нескрываемым удовольствием я попробовал калитки — открытые ржаные пирожки с начинкой из запечёной гречи со сливочным маслом, которые, как выяснилось, Софья Васильевна испекла сама, а затем отведал изумительных грибов в сметане, приготовленных Ефросиньей Ивановной. Как выяснилось, женщины в этой семье тоже отличались трудолюбием и были большими мастерицами и рукодельницами.

Тем временем Пётр Иванович продолжал своё вещание из-за стола, чем порядком начал меня злить. Периодически он начинал разговаривать с Доменикой по-французски, и в эти минуты я чувствовал себя полным идиотом. Но самым раздражающим было то, что он бросал на Доменику совершенно откровенные взгляды, словно уже представлял, как, цитируя очередную песню из репертуара молодых князей, «русский фрегат плавно входит в гавань заморскую». Одет он был как последний шут. Ну где это видано, солидный старый мужик в атласном костюме белоснежного цвета — как у меня, который явно маловат ему: кафтан чересчур плотно обтягивал руки и спину, а панталоны трещали по швам. Мне так и хотелось вылить на них холодный компот, чтобы хоть немного умерить его пыл. Но я воздержался от хулиганства и решил просто досидеть до конца, а потом по-тихому смотаться.

В какой-то момент нас опять всех подняли на очередной тост. На этот раз Пётр Иванович решил выпить за правительство.

 — Поднимем же бокалы наши за наследника престола Российскаго, будущего императора Петра Алексеича, да воцарится и правит землёю Русской многия лета!

При этих словах моя рука дрогнула, и я чуть не разлил вино на стол. Ком горечи подступил к горлу, и мне стоило больших усилий справиться с ним. Господи, бедняга Пётр Иванович! Почему вечно ему не везёт? Даже сейчас, когда я понял, что он искренне верит в возрождение Петровской эпохи и возлагает большие надежды на юного будущего императора. Императора, чей век будет слишком коротким. Опять рухнут все надежды, и на смену им придёт уныние и отчаяние.

В конце концов мне стало совсем тоскливо, и я, покинув своё место, решил проведать Стефано и Марио, которые сидели за другим концом стола. Подойдя поближе, я увидел, что неаполитанец и его жена уже дошли до десерта и вовсю уплетают вишнёвое варенье, причём, в весьма оригинальной манере: пока никто якобы не видит, Марио осторожно стирает рукой капли вишнёвого варенья с чувственного декольте Ефросиньи, а та нежно облизывает его тонкие и липкие пальчики. Нет, не буду отвлекать, подумал я и воззрился на Стефано. Картина предстала ещё та: римский сопранист-математик, несмотря на явный PlateOverflow (переполнение тарелки), тянется уже за четвёртым куском пирога с ряпушкой. Я разозлился и, выхватив у Стефано пирог, положил на место.

 — Хватит жрать! — рявкнул я на товарища. — Скоро превратишься в Энрико Роспини!

 — В чём дело, Алессандро? — удивился Стефано. — Почему ты такой злой?

 — Стефано, прости, но у меня нервы сдают. До ночи осталось мало времени, боюсь, мы не успеем всё сделать. А ты сидишь и всё ешь и ешь без конца!

 — Что ж, хорошо. Жди меня у выхода. Сейчас только вот пряную кильку попробую и тотчас же приду.

Перед нашим вечерним мероприятием мы подошли к Софье Васильевне и попросили ключи от тех самых дальних покоев, в которые нас с Доменикой должны будут заселить сразу после свадьбы. Что говорить, покои были шикарными, почти как двухместный номер в пятизвёздочном отеле, один из тех, что я видел по телевизору: плотные занавески, живописная роспись на потолке, барельефы на стенах, персидский ковёр на полу. Завершала роскошную композицию огромная кровать с балдахином по центру комнаты. Сразу видно, для кого старался Пётр Иванович. Но ничего. Ваша очередь завтра, дорогой предок!