Программист в Сикстинской Капелле (СИ) - Буравсон Амантий - Страница 97

Прошло около часа, но ничего интересного по-прежнему не происходило. Даже танцы не были предусмотрены в этом занудном мероприятии.

Вспомнилась одна международная конференция по машинному обучению, на которой я ещё студентом имел честь побывать. Лекции с пленарного заседания прослушал с интересом, выступил со своей весьма посредственной программой на «питоне», получил в подарок футболку с изображением нейронной сети и на этом всё. Оставшееся время я просто слонялся по залу, не зная, чем заняться до торжественного закрытия конференции. Все участники разбрелись по группам и обсуждали всё подряд, начиная формулой Надарая-Ватсона и заканчивая некачественным вином и чипсами на скудном университетском фуршете.

В качестве угощения гостям предлагалось красное вино и пирожные с кремом. «Что ж, надеюсь, они не отравлены и не на касторовом масле», — с мрачной усмешкой подумал я, вспоминая легенды о семействе Медичи. Однако мой внутренний экстрасенс не забил тревогу, ничего не сказав по поводу яда в пирожных, и я счёл это знаком одобрения. По настоянию Петра Ивановича я съел одно, приторно-сладкое и, казалось, состоящее из одного крема. Если честно, я бы предпочёл сейчас горстку картофельных или кукурузных чипсов, по которым стосковался за время моего пребывания в прошлом. Вина я не пил: «отец» не позволил даже притронуться к бокалу.

С учётом того, что наказывал нам князь, ни я, ни Мишка ни на шаг не отходили от него и посему просто плелись следом, куда бы ни пошёл Пётр Иванович. В какой-то момент князь обратился ко мне со следующим:

 — Споёшь для собравшейся здесь аристократии? Обещаю, никто тебя не обидит и пальцем не тронет.

Что поделать, я не посмел ослушаться и, предварительно сообщив аккомпаниатору, что я планирую петь, вышел на середину зала.

 — Signor Fosforinelli! Aria di Arsace della opera-seria «Artaserse»! — продекламировал старый мажордом.

Клавесинист сыграл первый аккорд, и весь зал словно замер, ожидая чего-то таинственного. Дождавшись своего вступления, я тихо и аккуратно, дабы не «дать петуха», спел начало мелодии. Затем, не смотря на зрителей, я продолжил, и уже на второй части арии исполнил messa di voce. Закончил арию я чуть слышной трелью, постепенно наращивая звук и под конец доведя какую-то даму из зала до высшей степени возбуждения. Впрочем, это она сама себя «накрутила».

 — Bravo, Fosforinelli! — слышалось со всех сторон, а я, в холодном поту и с трясущимися от волнения и перенесённого всплеска адреналина руками, поспешил скрыться от зрителей в прохладном холле, прихватив со стола «корзиночку» со взбитыми сливками.

 — Моё почтение, синьор Фосфоринелли, — услышал я за спиной мягкую и вкрадчивую итальянскую речь. Оборачиваюсь — передо мной стоит тот самый смазливый размалёванный лакей и прожигает меня нескромным взглядом. «И этот туда же», — отметил про себя я.

— Невероятная редкость — герцогский сын с голосом ангела, — заискивающе промурлыкал лакей.

 — Чем могу быть полезен? — холодно спросил я, отметив про себя, что лакей как-то подозрительно фамильярно ведёт себя с представителями аристократии. Наверное, либеральный герцог совсем распустил своих слуг, что те окончательно оборзели.

 — Его светлость велели мне передать вам, что весьма довольны вашим выступлением и желали бы видеть вас в своих покоях.

Вот тебе и выступил. Так и захотелось крикнуть: «Караул, батя, спасай!». Но вслух я сказал лишь следующее, по-фосфорински кривовато улыбнувшись одним уголком рта.

 — Мне очень жаль, друг мой, но я вынужден огорчить его светлость. Передайте герцогу, что его покорный слуга смертельно болен и старается держаться от всех на расстоянии, дабы не передать свою болезнь окружающим.

 — О, как это печально. Какую хворь подхватил уважаемый синьор Фосфоринелли?

 — Ах, это ужасное заболевание под названием «соматоформная вегетативная дисфункция» или, по-простому, нейроциркуляторная астения, — я сказал правду, сказав про диагноз, благодаря которому я получил категорию «В» и был признан не подлежащим призыву в армию. Я знал, что о таких болезнях по тем временам не знали, но надо же было запудрить мозги недалёкому лакею.

 — Могу ли я поинтересоваться, каков характер вашей болезни? — хитро спросил лакей.

 — Головокружения, головная боль, обмороки и одышка. Большой риск сердечного приступа с кровоизлиянием в мозг. Передаётся при непосредственном контакте, — тут я уже наврал, но лакей, кажется, поверил.

 — Ах, вот ты где! — услышал я родную речь и до боли знакомый бархатный баритон. — С кем ты разговариваешь? — строго поинтересовался пра-пра…прадед.

 — С лакеем милостивого герцога, — с натянутой улыбкой ответил я и, картинно закатив глаза, повалился якобы в обморок на ближайший диван.

Комментарий к Глава 39. Серьёзный разговор, урок фехтования и приём у герцога Князь Пётр Фосфорин и его сыновья Александр и Михаил Фосфорины

====== Глава 40. Штурм княжеского дворца ======

Поскольку я всё это время пребывал в сознании, лишь изображая обморок, я отчётливо слышал, как Пётр Иванович выругался матом по-русски, а затем отправил лакея за стаканом воды. Тот мгновенно бросился исполнять поручение, повторяя как попугай исковерканное название моей якобы серьёзной болезни: «nera astenia, nera astenia».

Брызги в лицо, конечно же, не подействовали против вымышленного обморока, посему Пётр Иванович вместе с лакеем поволокли меня по коридорам, вероятно, к чёрному ходу, дабы не вызвать вопросов и подозрений у гостей и хозяина. Последнему, однако, уже донесли, что нежноголосый аристократ точно не придёт к нему в покои в связи со внезапно обострившейся тяжёлой болезнью. Конечно, жаль герцога — такой облом! Но нет, не на того напали: программист из двадцать первого века не сдаётся. Как там в песне пелось? «Чёрный ворон, я не твой!»

Что ж, поздравляю, синьор Фосфоринелли. Сначала блеснули в Риме в образе фурии, теперь во Флоренции успешно справились с ролью «кисейной барышни» из викторианской эпохи, да так, что сам Станиславский крикнул бы из зала: «Верю!»

«Прийти в себя» я осмелился лишь в карете, оглушённый мощной пощёчиной князя Фосфорина. Открыв глаза, я увидел, как его всегда спокойное лицо пылает гневом.

 — Что, очнулся наконец? А мы уж испугались, что помирать вздумал!

 — Не тревожьтесь, Пётр Иванович, — спокойно сказал я. — Это была вынужденная мера.

 — Так ты прикидывался?! — совсем рассердился князь. — Вот мошенник!

 — Я не мошенник. Я артист, — картинно приложив руку ко лбу, манерно вздохнул я.

 — Хорош паясничать! — строго заметил князь. — Не хватало ещё, чтобы и мой сын подхватил «хворь итальянскую»!

 — Да пошутил я, — уже обидевшись, ответил я. — Между прочим, я как раз действовал в целях самозащиты. Вы не представляете, с каким предложением от герцога обратился ко мне тот жеманный лакей.

 — Представляю. Сказано было, ни на шаг от меня не отходить. Ослушался — пеняй на себя.

 — Виноват. Больше не буду, — искренне раскаялся я.

Почти всю дорогу мы ехали молча. Михаил Петрович, изрядно устав на унылом и бессмысленном приёме и, видимо, втихаря от отца опрокинув пару-тройку бокалов тосканского брунелло-ди-монтальчино, сладко спал, свернувшись калачиком на сидении напротив, а князь пребывал в «тягостных раздумьях». Как же мне хотелось поскорее узнать, когда планируется визит в Рим, к матери княжеской невесты, но я не смел отвлекать пра-пра…прадеда от размышлений.

Наконец Пётр Иванович нарушил молчание и задал мне довольно неожиданный вопрос.

 — Значит, ты учился точным наукам, так?

 — Да, чистая правда.

 — Хотел бы удостовериться в твоих познаниях, — усмехнулся князь. — Решишь одну задачку нехитрую?

Что? Задачу? Прямо сейчас, посреди ночи, в карете? Но вслух ответил:

 — Хорошо. Попробую.

 — Итак. Чухонский мальчик насыпал на набережной Невы горку песка формы конической. Какова работа, для насыпания сей горки совершаемая?

 — Что ж, задача элементарна, хотя и с небольшим подвохом, — с минуту подумав, ответил я. — Нельзя просто взять и посчитать работу как произведение массы, высоты и ускорения свободного падения, так как разные части песка надо поднимать на разную высоту. Разобьём горку на тонкие пластины толщиной, скажем, «дэ аш» и рассмотрим одну из таких пластин. Допустим, что всю массу песка, которую обозначим буквой «дэ эм», такой пластины, мы подняли на одну и ту же высоту «дэ аш».