Неожиданность (СИ) - Попов Борис - Страница 155

А вот когда вервольф узнал, что с нами отправится священник, тут то ему и поплохело.

— Сожгут, однозначно сожгут, — бормотал он мне, глядя в одну точку, — церковь таких вещей не прощает!

— Вас чтобы извести, осина или серебро нужны, успокаивал его я. — Костром тебя не возьмешь.

— Найдут, они все найдут. Прибьют серебряными гвоздями к кресту, всадят в грудь осиновый кол, и сожгут!

— Ты не волнуйся заранее, может еще все обойдется. Я сам с ним поговорю.

— С церковником не столкуешься!

— Попробуем.

Тут оборотня охватила новая идея.

— Ты ему только не говори, что это я! Скажи: есть, мол, в очень-очень дальнем селе, волкодлак. Тихий, мирный, оборачивается раз в год, никого не трогает. Даже курицы не задушит. А если протоиерей закричит: убить немедленно! — не спорь. Пройдет время, скажешь: убили, дескать, сами селяне.

— Так и сделаю, — согласился я.

На следующий день мы вышли. Целый день Олег берег Вихря, как мог — отставал, когда ехали слишком долго, и, видимо, там перекидывался в зверя. Через полчаса догонял. Потом, правда, мы увязли в поисках переправы, и конь отдохнул от души. Мне на все это глядеть надоело, и я вечером подошел к Николаю.

— Посоветоваться с тобой хочу. Есть человек один, далеко от Новгорода живет. Он внезапно стал оборотнем — в волка перекидывается.

— Кто? — подобрался перед этим расслабленный после еды священник.

— Что кто? — не понял я.

— Кто из наших стал оборотнем?

— Да это далеко, — начал было вилять я.

— Не ври мне! — жестко рявкнул протоиерей, — стал бы ты в таком походе этой ерундой заниматься. Здесь он. Говори.

— Волкодлак боится…

— Пусть ничего не боится. Никуда докладывать не буду. Сам погляжу и оценю — за нас он идет биться, или его нечисть какая к нам поближе подталкивает. Узнаю точно, приму решение. И не спорь! — оборвал меня, начавшего было рот раскрывать, святой отец.

— Вон он, на нас смотрит, — кивнул я на Олега.

— Подожди меня, — скомандовал Николай, и ушел исследовать вервольфа.

Там у них начались задушевные беседы, вроде: а ты не враг нам? Поговорили минуты три, потом Олег вытащил из-за ворота рубахи православный крестик и поцеловал его. Протоиерей перекрестил конюха и вернулся ко мне.

— Наш человек. Ему можно верить.

Так что сегодня Вихрь не умаивался совершенно. Большую часть времени он скакал порожняком, а волк в трусах большими скачками несся рядом. Оборотень в таком виде тоже не уставал.

Наина была мелковата ростом и очень худа — одним словом пигалица. Неутомимая Зарница несла ее так легко, что казалось: без всадника лошадка бежит.

Проблема возникала с Николаем. Протоиерей считал, что каждый — человек или кобыла, должен честно нести крест свой. Положено нести всадника — неси. Господь терпел — и нам велел. Священнослужитель саму идею бега возле лошади не воспринимал.

Был он достаточно широк в кости, повыше меня ростом, да и жирок уже образовался. Спокойная жизнь, достаточное, а если нет поста, очень хорошее питание, незначительная физическая нагрузка ощутимо наложили свой отпечаток. Сильно толстым Николай не был, но сразу было видно — достойный, очень достойный пастырь человеческих душ! В общем, против легкокостной Наины, поп весил вдвое. Когда он с некоторым трудом вскарабкивался на Зорьку, кобыла зримо проседала. Он не в весе пера, она не тяжеловоз. И нести тушу святого отца целый день, в довольно-таки быстром темпе, без остановок и передыхов, моей любимице было явно невмоготу.

На Викинга, идущего подо мной, пересаживать священнослужителя было просто опасно: буланый конь был молод, игрив. Укороченный черный хвост торчал вверх весело и задорно, жеребец им махал не хуже иного пса. Коняга был очень хорош, на следующий год князь Мстислав планировал взять его под себя, но пока всадник лошади требовался поопытней, чем садящийся раз в год на смирную церковную кобылку Николай — такого жеребец может и скинуть, и лягнуть копытом. Один день обошлось, ехали мало, возились с переправой, а вот дальше…

Довел вчера эту проблему до Богуслава.

— Я ж тебе говорил, от попа одни убытки будут! — этим завершил свою пламенную речь.

— Большой волхв Добрыня велел его взять, — отговорился боярин-дворецкий. — Я не настаивал.

— Надо было для этого церковного здоровяка хоть вторую лошадь взять, на смену Зорьке.

— Увидим — возьмем. А пока есть у меня испытанное средство.

Потом Богуслав поил Зорьку какой-то свежезаваренной травкой. Я не фитотерапевт, поэтому вникать даже не стал. Это боярин любитель всяких аконитов да мелис. Хлебом не корми, дай только этому травнику неведомого любистока кому-нибудь присунуть!

Перед тем, как уснуть, Богуслав заметил, натягивая епанчу на плечо:

— Самая старая из всех наших лошадей эта кобылка. Ты ее где взял-то?

— Да Зорьке всего пять лет! — запротестовал я. — Мне ее князь Давид подарил.

— Лошадка породистая, отличных кровей, но с возрастом тебя обманули. Лет двадцать уже прожила, убегалась. Мы таких обычно отсеиваем, убираем из конюшни, часто дарим кому-нибудь.

Добрый поступок прежнего военного руководителя Новгорода прояснился — заслуженную кобылу просто сбыли с рук. То-то она, в основном, телеги уже только возила…

— А сколько вообще живут лошади? — спросил я бывшего боярина-конюшего.

— Лет 25–30, какие как.

— А Вихрь сколько прожил?

— Он помоложе будет, ему лет десять всего. Такие еще служат, их обычно дружинникам отдают. А лошади есть и долгожители — по 45 лет при хорошем уходе живут.

— И долго ты сможешь поить Зорьку этим своим снадобьем?

— Больше двух дней нежелательно — болеть будет. Искать надо священнику второго скакуна. Но гнедая масть самая выносливая из всех и самая послушная, болезням подвержена меньше других. Может и три-четыре денька потерпит.

— А почему мне Вихря подарили?

— Да белая масть, это либо вылинявшая серая, либо изначально такая. Светло-серые — они обычные кони, как все. А твой Вихрь, похоже, уродился таким. Эти лошади очень нежные, нервные, болеют часто. Потомство от них редко бывает. Да и жеребята чуть не половина мрут. Мы таких на нашей конюшне и не держим.

— А Зарница?

— Она ахалтекинка. У них этот цвет по породе идет. Они не чисто белые, а с этаким слабенько-нежным оттенком цвета топленого молока. Ничем обычно не болеют, выносливы хлеще гнедых, живут очень долго. Родятся только они очень редко. У нас, сколько уж времени ахалтекинцев держим, Зарница только третья. Если бы распространенная порода была, белые самые дорогие были бы.

И Буцефал у Александра Македонского тоже был белый, потому, наверное, и бешено дорог был… — думал я, засыпая.

Вчера кобылка пила настой крайне неохотно — часто фыркала, но пила. Зато сегодня вовсю демонстрировала триумф народной медицины в коневодстве — легко несла грузного всадника на себе.

Глава 2

Мы ехали не спеша, гонки не было. Я с Викинга решил часа два не слезать — отдохнуть нужно было после вредоносного змеиного воздействия на мой чуткий к такой гадости организм.

Только что пробежавшийся дядя Слава, как я иной раз называл боярина, который был на целый год меня старше — шутка ли, целых 58 лет, рассказывал о своей прежней службе у отца Мстислава, Владимира Мономаха.

— Ходили мы в позапрошлом году со Святополком, который только-только киевское княжение принял и с братом Владимира Ростиславом на половцев. Побили они нас страшно возле речушки Стугны.

Ничего, подумалось мне, пронизанному знаниями из Википедии, Мстислав через двадцать лет отомстит половцам за утонувшего в Стугне дядю, — вышибет это нахальное племя с Руси, оттеснит за Волгу и Дон. От них русским было больше убытка, чем от неразумных хазар и коварных печенегов. Именно они, через сто с лишним лет, втянут Русскую Землю в самую страшную войну — войну с монголами, закончившуюся татаро-монгольским игом, длившимся чуть не 250 лет. Такого на Руси никогда раньше не было и больше не будет.