Never Let You Down (СИ) - Кошелева Кристина "V-Villy" - Страница 64

— Сегодня ночью, — давит из себя Тор, а Фрида, холодно кивая, маскируя слезы падающим льдом.

Когда они вернулись в Асгард, Элис ещё была жива — дышала, сердце иногда стучало, и казалось, случало громко, будто кто-то бьет в большой барабан, и удар этот глухим звуком распространяется по воздуху. Локи сидел рядом, держа её за руку, и просто молчал, прислушиваясь к собственному сердцебиению, искренне надеясь на то, что оно замолчит тогда же, когда замолчит и её сердце. Он не желал иного исхода, не думал о нем, не думал о том, что будет, когда Элис умрет, а умерла бы она всяко раньше него. Одна эта мысль вызывала мучительную боль, а мучиться, думая о ней — самая жестокая из пыток, через которые он проходил и мог бы пройти. Поджимая губы, Локи обнимал её, целовал уже холодное, но ещё живое, тело, знал, что она видит и слышит его, но несмотря на это всё, хотелось молчать. Поздно и глупо сейчас разглагольствовать о своих огромных, жарких чувствах, надо было дать им остынуть, просто дарить Элис любовь, пока её сердце из последних сил бьется, как птица в клетке, час которой пришел уходить.

На мгновение, он перестает дышать, и Локи не придает этому значения. Проходит ещё мгновение, и он напрягается, его сердце сжимается, руки начинают дрожать. Проходит ещё мгновение, и поднимая голову с её груди, он смотрит на её лицо. Ещё через мгновение голову, будто паразит, порабощает мысль родом из адского котла, что уготован самому страшному грешнику — его любовь мертва. Не внутри, а снаружи — та смерть, которой не избежать, та смерть, от которой не спасти. С надеждой, он касается её щеки, думает, что она очнется, проснется от того, что его пальцы щекочут её щеку, но она недвижимо лежит, и голова склоняется налево, бессильно, как у брошенной на пол детской игрушки. Принц тяжело вздыхает, обнимает в последний раз, и выходя из комнаты, некрасноречиво, тихо, но уверенно, даже немного резко, изрекает:

— Она мертва.

Тор тяжело вздыхает и опускает голову, а Кэрри заливается слезами, кажется, не находя себе места, и чувствуя, словно тонет в себе же, ломается и трещит по швам от распирающей боли и угнетающего чувства вины, ведь если бы она была сильнее, то справилась бы с этим гораздо быстрее. И мама была бы жива. Виктор аккуратно касается рукой её плеча, но красно-желтая сфера вырывается и бьет его по руке. Парень морщится, чувствует, как кровь в венах нагревается до температуры кипения, но не издает и звука.

— Пап, прости… Я же… Я могла её спасти…

— Не могла, — сухо мнет пальцы принц, не двигаясь с места.

— Да я ни черта не могу! Сила огромна, а толку от неё мало! Я не могу быть королевой после таких провалов, отец! Это ложь! Я никчемна и бесполезна, и мне нужно стоять спиной за весь Асгард?!

— К сожалению, Кэрри, мы ничего не выбираем. И ничего не решаем.

— Правда? Так какого черта моя сестра свалила и правит там, где ей угодно, а я не могу жить в Париже, учиться, работать?

— Потому что если не ты, то больше никто.

Стиснув зубы, Кэрри осознала свою эгоистичность и циничность, прижала колени к груди, не желая никого трогать, и не желая, чтобы хоть кто-нибудь трогал её.

Стив чувствует вес гроба на своих плечах, поджимает губы, смотря в никуда, явно не себе под ноги и явно не вперед. Баки по другую от него сторону точно также, отстраненно, будто далеко от этого всего, устало смотрит вниз и сглатывает слюну, понимая, что ещё пару мгновений, и он, без возможности дышать от боли, перестанет и видеть от слез, что белой пеленой прорежутся из глаз и разорвут душу в клочья. Родители, пусть даже и не родные, не должны хоронить своих детей.

Кэрри не выдержала — разорвав платье, она заперлась в комнате и громко плакала, и вытаскивать её оттуда никто не собирался. Локи тяжелым взглядом провожал Элис к северному морю, стараясь не смотреть никому в глаза, лишь изредка поглядывая на Тора и Брунгильду, стоящих с непоколебимой безразличностью на лице, будто для них ничего из происходящего не имеет значения. Принц вновь почувствовал то самое, опустошающее и разрушающее каждого, чье сердце бьется, но не хочет биться, чувство — одиночество, что наступает внезапно и бьет молотком по голове, а потом и ножом в сердце. Именно сейчас Локи понимал, чувствовал на кончиках пальцев, как сильно он её любит, настолько сильно, что не может поверить в это — единственным, что могло разлучить их, была смерть, но даже ей, кажется, это не удалось.

Лучники поднимают стрелы в небо — они горят, пламя пляшет так, словно кто-то готовится к торжеству, а не к поминкам. Тетива натягивается у всех синхронно, пламя начинает дрожать, и сердце замирает у всех, кто любил ту, кто плывет сейчас в морскую пучину, ту, чье лицо омывается дикими, похожими на скалы, волнами. Зажмурив глаза, они отпускают стрелы, и огненные полосы окрашивают рассветное небо в алый. Кэрри наблюдает за ними, и падает на колени, хватаясь за отца, а Локи хватает её и прижимает к себе, прячет от всех бед, и неотрывно смотрит на то, как лезвия врезаются в гроб, что плывет по морю, и он, сгорая, превращается в звездную пыль, и устремляется вверх, какая-то её часть оседает на воде, и уносится в глубину океана, чтобы остаться там навсегда — в глазах принцессы, в которых тоже, порою, бушевал шторм. А теперь вместо них — звезды.

На поминках по асгардским традициям всегда должен быть галдеж и раздолье, реки пива и бесконечное веселье. Локи не понимал этих традиций, и, быть может, их не понимали все оставшиеся на поминки люди и асы — они молчали, лишь изредка слышались тихие всхлипы и перебрасывания фразами. Принц смотрел на это, сидя за столом и болтая белым вином в бокале, чувствуя, как легкие словно что-то рвет и мнет, не давая вздохнуть. Он чувствовал, как умирает, но не он, а его сердце, которое Элис Роджерс давным-давно сделала своим, безжалостно украв прямо из грудины. Локи понимал, что оно бьется как-то отдаленно, словно не в нем, и понимал, что вместе с Элис в эту ночь окончательно умер и он. Поставив на стол бокал, он окинул взглядом всех, кто сидел напротив — Стива и Баки склонив головы пытались засунуть хоть кусок себе в горло, сделать хоть глоток, на Ванду Максимофф, что старалась отвлечься от нагнетающей тишины, магией толкая свисающие с люстры хрустальные бусы, что звонко бились друг о друга, так и напоминая всем, кто сидит под ней, смех Элис — такой же звонкий и чистый, громкий и искренний.

Спрятав лицо под ладонями, Кэрри делает глубокий вдох, запрокидывает голову и болезненно кашляет, словно задыхаясь, и ни Локи, ни Тора, ни Виктора это не заботит — погрязшие в смертельно тихом зале, они были бы не против того, чтобы кто-то хоть слово проронил, что-то сказал, засмеялся или закашлял. Девушка складывается и кашляет себе в колени, и когда наконец делает вздох, то извиняется за то, что нарушила тишину, не замечая, что все умоляюще смотрят на неё: «скажи что-нибудь, пока мы все не сошли с ума от несправедливости и боли, что рвет наши души именно сейчас».

На улице вновь завыли ветра и закаркали неугомонные вороны, и началось то как-то резко, громко, хотя, обычно, буря собирается долго, ближе к утру, как это было в день её смерти. Локи поднял голову и взглянул на окно — огромные хлопья снега летели на ветру, как звездная пыль устремлялась в небо сегодня ночью. Украшая алый рассвет, что будто кровь окутывал дворец. Тор приподнялся, вместе с ним и другие гости, которых тут же начала успокаивать Брунгильда, и надо признать, не помогало. Двери распахнулись, и вместе с темным, угловатым и аккуратным женским силуэтом, во дворец проникли сугробы и стужа.

Кэрри вырвалась из-за стола и тут же поняла, кто решил заявиться на мамины похороны. Стиснув зубы, толкая всех, кто являлся преградой, она вырвалась поближе к гостю. Она не могла сдержать гнева, пусть и Виктор учил об обратном — сжав кулаки, принцесса неслась на сестру, желая преподать ей урок.

— На кой-черт ты пожаловала? Тебе же плевать на неё! Всегда было плевать! — громко начала будущая королева, стуча обувью по полу, смотря прямо в красные глаза сестры, — Ты хочешь, чтобы тебя жалели, да? — с каждым словом кожа Фриды, что пряталась под железным, словно доспехи, одеянием, становилась белой. Локи отметил — она точная копия матери, — Ты никогда её не любила… Сбежала, когда она нуждалась в тебе. Мы нуждались в тебе! — воскликнула Кэрри, отмахиваясь руками от отца и дяди, что изо всех сил старались поубавить её пыл. Бесполезно.