АН -7 (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный" - Страница 10

Тут ведь ещё один важный нюанс следует понимать. Шимпанзе те же самые не упустят случая и поохотиться, хоть и далеко не основной это для них вид промысла. Так с мясом добытого удачливым ловцом зверька интересное кино у них получается. Со всем остальным, то бишь с плодами, кореньями, личинками — с продуктами собирательства, короче говоря — у них всё как у людей… тьфу, как у обезьян, конечно. Всё, что захотелось доминанту, тот властно ТРЕБУЕТ у рядовых особей группы, и никакого права на отказ ему для них не предусмотрено даже теоретически — весь ценный ресурс принадлежит доминанту, и безраздельное право распределять — одна из его важнейших прерогатив. Но — с единственным исключением, касающимся охотничьей добычи. Казачий принцип "что с боя взято, то свято" шимпанзе понимают и соблюдают, и когда удачливая подчинённая доминанту во всём остальном особь вдруг становится счастливым обладателем добытого собственными руками и клыками мяса, его распределяет ДОБЫТЧИК, а домининт свою долю ПРОСИТ, как и все остальные, то бишь признаёт за добытчиком право и не дать ему ни хрена, если поведение его тому не понравится. Наши же предки были ещё большими универсалами, чем шимпанзе, и едва ли их инстинкты в этом плане сильно отличались.

Но вот моллюск этот, не пойманный в жаркой погоне и не убитый яростным укусом, а нащупанный и подобранный как какой-нибудь древесный плод, но расколотый камнем, чтобы добраться до мяса — непростая ведь дилемма для простых как три копейки обезьяньих мозгов. Закон ведь — что дышло, и кому как выгоднее, тот так и развернуть его норовит. Домининт тебе — давай сюда! А ты ему, если не задрот и не дурак — руки прочь от моей добычи! Он тебе — ты его не поймал, а подобрал, это собирательство, а не охота, так что давай-ка его сюда и не выгрёбывайся. А ты ему — а вот хрен ты угадал, уважаемый ты наш, я его только что вот этой каменюкой охреначил, чтоб до мяса его добраться, как и позавчерашнюю зазевавшуюся крысу, а мясо его не хуже ейного, так и какое это тогда в звизду собирательство, когда это самая натуральная охота? А моллюск хоть и вкусный, но маленький, мне его самому мало, и ведёшь ты себя отвратительно, так что и иди-ка ты на хрен, уважаемый ты наш, покуда я не рассердился. Он в праведном гневе — ах так, падла, не уважаешь, значит! Ну и хрен ли тут думать, когда каменюка всё ещё в руке, а эта рожа столь настойчиво просит кирпича? Ведь раз закон — что дышло, то и право вертеть им — за победителем, и получается, что не такими уж и простыми были наши полуводные предки.

А растолковав классу эту линдбладовскую гипотезу и логические следствия из неё, я уже не могу отказать себе в удовольствии выдать вдогонку до кучи и собственную — что ушедший из речных долин в саванну австралопитек, даже самый ранний афарский — уже не наш предок, а боковая тупиковая ветвь. Понятливые и не косорукие продолжали промышлять на мелководьях водоёмов, раскалывая каменюками раковины моллюсков и черепа непонятливых, пока не развились из линдбладовского икс-питека в хомо хабилиса, да и тот не шибко рвался в саванну, в которой нет ни вкусных моллюсков, ни так хорошо сидящей в руке гладко обкатанной гальки. А пошли туда те непонятливые, которым таки хватило ума не схлопотать галькой в висок, но не хватило понимания тонкой грани между нормальной стадной иерархией и беспределом, а поняли они только то, что бежать надо от "этих психов", которые каменюкой в торец засветить способны "ни с того, ни с сего", да и вообще, "не уважают, падлы". То ли дело саванна, в которой всё просто и понятно — всё, что не бегает — продукт собирательства, и с ним не надо унижаться до попрошайничества.

На тот момент — для человекообразных, конечно — выход в ту саванну оказался нехилым новаторством, без дураков. Но не всякое новаторство во благо. Если его двигают обезьяньи шекспировские страсти, то и результат получается обезьяньим. Уйдя в саванну не готовыми толком к достойной жизни в ней, предки австралопитеков сами загнали себя в эволюционный тупик, так и оставшись обезьянами. Трепыхались долго, тут надо отдать им должное, даже в два вида-качка эволюционировать успели, и дожили эти "могучие" виды в аккурат до выхода в саванну хомо эректуса, в которго успел эволюционировать не спешивший в неё ранее хомо хабилис. Развился, почувствовал свою готовность в виде уже нормального ашельского рубила и заострённого кола в качестве копья — отчего ж тогда и не выйти на простор, если готов? Отсюда правило: поспешишь — не вынешь и рыбку из пруда, а тише едешь — дело мастера боится…

Из-за этого экскурса по гипотезе Яна Линдблада я уже не успевал пройтись по хомо эректусу, неандертальцу и кроманьонцу, как планировал исходно. Но учебный год только начался, так что успеем ещё наверстать. Месяц "битвы с урожаем" — и тот, когда требовалось, то навёрстывали в прежней жизни ежегодно, помнится — ага, вместо того, чтобы просто один раз учесть его в учебной программе соответствующих курсов технарей и институтов и учитывать в дальнейшем. Ударил гонг, школота во двор, "гречанки" — к себе на свои занятия. Выхожу тоже, курю в беседке. Подходит Велия, закончившая урок турдетанского языка у третьеклашек, да не одна, а со служанкой фабрициевской Ларит:

— Максим, Фабриций приглашает нас с тобой после занятий на обед. У тебя, ты говорил, ещё один урок?

— Да, Юля попросила подменить её у третьеклашек — у неё, говорит, накладка с подготовишками.

— Приболела помощница, знаю. Тогда, значит, я домой, распоряжусь там, чтобы слуги кормили детей обедом без нас, переоденусь и к концу урока подойду. В общем, мы через час примерно будем, — это супружница уже служанке-посыльной пояснила.

— Я им собиралась на этом уроке давать аграрный закон Лициния — Секстия от триста шестьдесят седьмого года, — напомнила подошедшая Юлька.

— Это который про земельный максимум в пятьсот югеров?

— Ну да, который в будущем послужит юридическим прецедентом для аграрного закона Тиберия Гракха. Но там сейчас сложнее — речь не столько о размере арендуемого участка общественной земли, сколько о норме владения скотом. Это сотня голов крупного рогатого скота и пятьсот — мелкого, которым как раз и соответствует пастбище в пятьсот югеров. Превышение размеров стада ведёт к перевыпасу, за который владельцев скота как раз и штрафуют. Связь с будущими аграрными законами только в том, что эти пастбища ограничивают ради наделения зёмлёй крестьян. Я, конечно, с дальним прицелом отвела под это целый урок, но не надо и подгонять италийские реалии двусотлетней давности под нынешние и под те, которые будут через полвека. Надо просто указать, что закон то и дело нарушается — как превышением численности своих стад скота и его перевыпасом на пастбищах законного размера, так и превышением всеми правдами и неправдами размера арендуемых пастбищ. За это, например, всего через десять лет после принятия закона сам его автор — Гай Лициний Столон, арендовавший совместно с сыном тысячу югеров земли, был оштрафован на десять тысяч ассов — тогдашних, кстати, либральных, а не нынешних весом в унцию, так что увеличивай сумму штрафа в двенадцать раз. Ну и надо всё это в контексте борьбы плебеев с патрициями рассматривать и с имущественным расслоением римских граждан. На вот тебе мою шпаргалку, чтоб не напутать. Ну, про запрет сенаторам иметь доходы помимо аграрных и про начало разорения римских крестьян как причины всё новых и новых нарушений ещё укажи, чтобы понимали предпосылки этих будущих аграрных конфликтов через полвека. Рассказывать детям про реальную гракховщину мы, конечно, не можем, но можем "предсказать" неизбежность конфликта и попыток решить проблему возвратом к соблюдению закона Лициния — Секстия. Личность самого Гракха и его нелады с сенатом — фактор субъективный, но аграрная проблема — вполне объективна.

— Ясно, Юля, давай свою шпору, — хорошо хоть, почерк у неё покрупнее моего и поразборчивее, так что не зависну, уткнувшись в бумажку а-ля один бровастый генсек, — Предпосылки гракховщины — так предпосылки гракховщины.