Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина - Страница 38

Видольд, как до него Элимер, увидел летящую в него стрелу. И он понял, что это за стрела. Странное выражение промелькнуло в его глазах, с лихой улыбкой поднял Видольд меч и стремительным, неразличимым для людского взгляда движением разрубил ее на две части. Одна половинка, изменив путь, все-таки успела долететь до него и слегка оцарапала руку, чтобы, лишенная силы, безвольно упасть на землю.

***

Старая ворожея Увьйя-Ра горестно причитала в своем крытом шкурами шалаше, в отчаянии рвала на себе волосы и дрожащими руками окрашивала лицо пеплом в знак скорби. Великая Стрела Смерти – та, что хранилась ею столько лет, не исполнила своего предназначения. Как же могла она, Увьйя-Ра, не подумать, что среди шакалов Отерхейна тоже окажутся шаманы? И неслабые. Из тех, что способны менять путь Стрелы.

Покачиваясь, вышла ворожея к немногим оставшимся от некогда сильного племени айсадам. Молчанием встретили ее дети и старики: все знали, что означает окрашенное пеплом лицо шаманки. Никто не заплакал и не опустил глаз, даже малыши, ведь айсады всегда встречали несчастья с поднятой головой, ибо все плохое, что случается в жизни – это расплата за неверные действия.

А Увьйя-Ра занесла над собой кривой ржавый нож и охрипшим голосом произнесла ритуальную фразу жертвоприношения:

– Великие Предки, примите мою жизнь. Я отдаю ее, чтобы жил мой народ, чтобы родились дети и не погасли на земле глаза айсадов. Пусть будет так.

Нож вонзился в грудь шаманки, хлынула кровь, и старая Увьйя-Ра – самая старая из ныне живущих в ее роду – медленно осела на землю, вступая в призрачный мир.

Позже об этой жертве сложили легенды, которые не раз рассказывались в последующие Ночи Весенней Луны.

***

В тот момент, когда Увьйя-Ра пронзила свою грудь клинком, Элимер отдал приказ: завершить бой пленением выживших противников. Никто не понял, зачем это понадобилось кхану. Ведь уничтожить дикарей подчистую казалось гораздо легче, чем брать их в плен. Но перечить никто не посмел.

Скоро все закончилось и теперь предстояло подобрать раненых, разжечь погребальный костер для павших в бою соратников, а также сжечь тела убитых дикарей.

Элимер осматривал место сражения, когда лицо его окаменело. Дети! Много детей! Значит, ему не показалось!

– Видольд, – сквозь зубы обратился он к телохранителю, – не знаю, как ты это сделаешь, но найди мне их предводителя. Надеюсь, ублюдок еще жив.

И добавил уже скорее для себя, чем для Видольда:

– Он поплатится за то, что заставил нас убивать детей. Мучения его будут очень, очень долгими.

Гл. 15. Подвиг проигравших зовется преступлением

Как только день начал гаснуть, войско Отерхейна завершило последние приготовления и тронулось в обратный путь. Настроение победителей отметилось радостным возбуждением, они обсуждали схватку и хвастались собственной доблестью. То тут, то там раздавались отрывки бранной песни:

Горячая кровь на холодной стали!

Мы пришли, хотя нас не звали!

Мы стаей волков, кровь учуявшей, стали!

И мы искупаемся в вашей крови,

И не вернетесь вы с этой войны!

Все оказалось даже проще, чем они предполагали: союз племен разгромлен, выжившие взяты в плен. Теперь дикарей, лишенных оружия и связанных, вереницей вели вслед за отбывающим войском. Пленные потупили взгляды, и в них читалась смесь отчаяния и злобы. Интересно, а чего они ждали, столь безрассудно выступая против могущественной империи?! Немногие вояки смогли удержаться от того, чтобы посмеяться над глупостью варваров.

Когда день догорел окончательно, кхан приказал остановиться: теперь спешить было некуда, и войску лучше отдохнуть, чем тащиться по ночной степи.

"Вот и все, – думал Элимер. – Теперь угрозы на границах нет, поселенцы, если вздумается, могут занимать леса. Только зачем? Разве что как охотничьи угодья… А куда, интересно, запропастился Видольд? Пора бы ему выяснить, кто вел дикарей".

Словно в ответ на эту мысль, позади него раздалось легкое покашливание. Элимер резко обернулся:

– Кхан! – услышал он в тот же миг.

– Видольд! Сколько раз я говорил: не подкрадывайся!

– Ну, извини. Старая привычка. Я узнал.

– И?

– Тебе сразу указать главаря, или хочешь спросить что-нибудь еще?

– А ты разве выяснил в чем смысл этого тщательно спланированного самоубийства?

– Ну, не то, чтобы… Но кое-что интересное услышал.

– Говори.

– Их шаман что-то там напророчествовал перед смертью. Вот они и ринулись на Отерхейн.

– Что именно?

– Понятия не имею. Я и это понял только из их ругани и проклятий. А как спросил – так они и замолчали.

– Знаменитое дикарское молчание? Понятно. Хотя неплохо бы разузнать поподробнее. Предсмертное прорицание – не шутки. Хорошо, веди, покажешь мне их вождя.

– Идем, – Видольд  двинулся вперед и, не оборачиваясь, спросил. – Что ты собрался с ним сделать, Кхан?

– Я уже говорил. Казнить. Неспешно. Медленно. Так, чтобы его муки растянулись на недели.

– Да? Ну, хорошо, – в голосе Видольда проскользнула усмешка. Причины ее Элимер не понял, но уточнять не стал: от телохранителя все равно не добиться связного ответа, если он сам не захочет его дать.

Пленных расположили в центре лагеря. Крепко связанные, они жались поближе друг к другу, избегая смотреть на победителей. Элимер вгляделся в эту сравнительно небольшую кучку выживших: в основном зрелые воины, чуть меньше молодых. И несколько детских лиц.

"Естественно, – он зло скрипнул зубами, – потому что остальные дети мертвы".

– Я жду, – обратился он к Видольду.

Телохранитель, ничего не говоря, протиснулся в толпу пленных и достаточно небрежно вытолкнул вперед измазанную в земле и крови девчонку. Она вскинула голову, и Элимер вспомнил: именно в эти глаза он смотрел, когда в него летела та страшная стрела. Кхану стала понятна усмешка телохранителя.

– Ты уверен? – спросил он.

– Она так сказала. Остальные не перечили. Не думаю, что она взяла на себя чужую вину.

– Хорошо, идем, – и тут же обратился к стражникам. – С девчонки не спускайте глаз. Головой отвечаете.

Больше Элимер не обмолвился с Видольдом ни словом. И почему-то кхан был уверен, что Видольд прекрасно понимал причину его молчания.

Элимер же находился в растерянности: видимо, что-то важное содержалось в предсказании дикарского шамана, если они поставили во главе войска сопливую девчонку. Сколько ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? С другой стороны, это – не Отерхейн, это – дикари. У них и такие считались взрослыми. А эта мерзавка вынудила его воевать с детьми, а значит, наказание ей – смерть. Она будет казнена, несмотря на юность. Может, не так "медленно и мучительно", как он планировал, но казнена.

***