Салют из тринадцати орудий (ЛП) - О'Брайан Патрик - Страница 39

В пятницу, например, после того как они прошли тропик Козерога без единой капли дождя, что бы ни говорил штурман (хотя пурпурно-черные облака виднелись далеко к западу и из них лились потоки воды), он послал чопорную записку, спрашивая, может ли снова воспользоваться благорасположением доктора Мэтьюрина после обеда. Стивен уже давно решил, что если они собираются поддерживать приемлемые отношения и сотрудничать в Пуло Прабанге, то в этих ограниченных условиях должны как можно реже видеть друг друга. Был он убежден и в том, что жалобы Фокса — всего лишь умственный голод и, на определенном уровне, сильная жажда общения — на берегу он очень компанейский или, по крайней мере, общительный человек. Но, размышлял Мэтьюрин, сидя под солнцем на станке кормовой карронады с книгой на колене, правила приличия не позволяют отказать в профессиональном совете.

И Джек Обри, и Фокс прогуливались перед обедом, Джек — на наветренной стороне квартердека, а Фокс и Эдвардс, в самом начале плавания выучившие святость флотских обычаев — на другой. Со своего места Стивен мог изучать обоих. В очередной раз ум его вернулся к вопросу прямоты — добродетели, очень высоко им ценимой в других (хотя временами его охватывали болезненные сомнения насчет его самого), и сейчас он размышлял именно о прямоте как о состоянии, о целостности. Джек казался ему удачным примером. Он был максимально лишен склонности к самокопанию, и за все годы Стивен ни разу не видел, чтобы Обри играл роль.

Фокс, с другой стороны, более-менее постоянно обитал на сцене, играя роль важной фигуры, внушительного человека, обладателя исключительных достоинств. Само собой, он до определенной степени таким и был, но редко оставлял это без внимания. Он жаждал признания. В его представлении не было ничего грубо очевидного или наигранного. Он никогда, если пользоваться выражением нижней палубы, не перетягивал узел. С точки зрения Стивена, его игра стала уже полностью бессознательной, но в длинном плавании она стала из-за своей непрерывности очевидной. Периодически реакция посланника на реальный или воображаемый недостаток уважения делали ее еще более явной. Фокс не искал популярности, хотя мог быть приятным собеседником если хотел, и ему нравилось, когда он нравится. Желал он превосходства и уважения вследствие превосходства. Для человека такого ума добивался он этого удивительно неумело. На многих, в первую очередь рядовых матросов «Дианы», это не производило впечатления.

Трубача на фрегате не было, но имелся морской пехотинец, славно и живо играющий на барабане. Сейчас, как только пробило четыре склянки, он отстучал «Ростбиф старой Англии», созывая офицеров на обед. Все, кто имел право спуститься вниз, поспешили в кают-компанию, оставив Джека почти в одиночестве — гостей он сегодня не приглашал. Капитан продолжил ходить туда-сюда, сложив руки за спиной, в глубоких раздумьях. В пять склянок (Джек обедал раньше большинства капитанов) он выбрался из грез, поймал взгляд Стивена и поинтересовался:

— Пошли в каюту? Там нас ждет последняя овца по кличке Агнес.

— Больше скота не осталось, — заметил он, когда Киллик унес прочь кости, а Ахмед сменил блюда. — Завтра останемся с корабельными припасами — солонина, да еще вымоченная за бортом, потому что надо сократить выдачу пресной воды. Не будем ее тратить ни на вымачивание мяса, ни на стирку, не будет и бачка с питьевой водой. Скажу об этом матросам, а чтобы их утешить — якобы случайно организую вечером танцы.

Когда друзья остались наедине с кофе, Стивен нарушил длинную задумчивую паузу вопросом:

— Ты помнишь, я как-то сказал про Клонферта, что для него правдой было то, во что он мог заставить поверить окружающих?

Лорд Клонферт служил капитаном одного из кораблей в эскадре, которую Джек, будучи коммодором, возглавлял в ходе маврикийской кампании. Миссия на Маврикий оказалась для Клонферта фатальной, он отличался живым воображением, но в себя не верил. Джеку понадобилось несколько мгновений, чтобы его вспомнить.

— Да, думаю, помню.

— Я неудачно выразился. Имел я в виду следующее: если он мог убедить окружающих поверить его словам, то для него это утверждение приобретало определенную степень истины, отражение веры других в его истинность. Со временем и при регулярных повторах эта убежденность становилась уверенностью, неотличимой от обычной фактической истины, ну, или почти такой же прочной.

Сейчас что-то не так было с мистером Фоксом. Стивен не мог сказать, в чем дело, но состояние живота пациента не нравилось ему ни визуально, ни на ощупь. Поскольку Фокс был довольно полнокровным, Стивен решил пустить ему кровь и дать слабительное.

— Неделю я буду вам давать лекарство и держать на диете, в это время вы не должны покидать каюту. К счастью, у вас есть кормовой балкон и отдельная уборная под рукой. В конце этого периода я снова вас осмотрю, и думаю, что застоявшиеся телесные жидкости рассеются, а опухшая, хорошо прощупываемая печень уменьшится. А пока что я выпущу несколько унций вашей крови. Пожалуйста, попросите Али подержать таз.

Али держал таз, кровь лилась — пятнадцать унций. Стивена растрогало то, что ее поверхность рябили немые слезы молодого человека.

Первые несколько дней Фокс испытывал серьезный дискомфорт и даже боли — корень ревеня, hiera picra [24] и хлористая ртуть работали со всей силой. Но переносил он это все стойко. Во время кратких посещений Стивен удивился при виде прямодушного простого Фокса, которого он знал только при стрельбе с кормовых поручней, захваченного наведением своего прекрасного оружия и наблюдающего за попаданием пули. Он не ворчал на слуг, к чему больные, особенно печеночные, весьма склонны. Но Стивен уже давно заметил его хорошее отношение к Али, Юсуфу и Ахмеду. Али, конечно, особый случай, но Стивену казалось, что малайский контекст тут более важен. Среди всего прочего этот язык требовал очень четкого различения статусов. Имелась целая серия выражений, которую представители разных рангов использовали в отношении друг друга, и находящиеся на вершине иерархии должны были постоянно получать напоминания об этом. «Но даже помимо этого, — размышлял Стивен, — может, в Малайзии ему будет легче. Это, в конце концов, его родная земля».

Секретарь Эдвардс большую часть времени во время лечения Фокса оказался не занят, и приятно было наблюдать за тем, как он расцвел и гораздо ближе познакомился с офицерами, обычно обедая или ужиная в кают-компании (там его сочли ценным приобретением). Во время визита Стивена в каюту посланника слышно было, как он смеется на квартердеке. В конце недели Стивен осмотрел Фокса, признал его здоровым и разрешил получасовую прогулку на палубе, но предписал по-прежнему умеренную диету.

— Никакой говядины или баранины, — машинально рекомендовал он.

— Говядина или баранина? Благие небеса, да мне вряд ли удастся злоупотребить ими. Я бы питался одной кашкой, если бы Али не сберег несколько престарелых кур. Что будет, когда их не станет — не представляю.

— Корабельная солонина не такая уж невкусная, — заметил Стивен.

— Вряд ли это можно назвать человеческой едой, верно?

— Две сотни наших соплавателей живут на ней.

— Железные кишки пахарей, — улыбнулся Фокс. — Они, без сомнения, предпочтут ее икре.

Подобного рода замечания неизменно раздражали Стивена, революционера в юности, а превыше всего, когда касались нижней палубы. Достоинства рядовых моряков он знал лучше большинства людей. Мэтьюрин собирался дать резкий ответ, но подумал хорошенько и удержал язык за зубами. 

— Удивлюсь, если это путешествие когда-нибудь подойдет к концу, — продолжил Фокс. — Вы знаете, где мы?

— Нет, не знаю. Но не удивлюсь, если мы окажемся где-то в сотне миль от суши. Последние несколько дней я наблюдаю увеличение числа глупышей, а во вторник с марса доложили о двух ост-индийцах, идущих с запада на восток. Как мне сказали, мы смогли ухватить хвост муссона, пусть и слабый.