Шоу безликих - Баркер Хейли - Страница 47

47

Теперь все по-другому. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу его лицо, вспоминаю, как он обнимал меня. Он изменил меня. Сделал эгоистичной и слабой.

Я склоняюсь к ней. Наши взгляды направлены друг на друга.

— Что бы ни случилось, с тобой все будет хорошо. Я клянусь тебе, Грета.

— Как ты можешь обещать, Хошико, ты ведь ничего не знаешь!

Грету не узнать. Куда только подевалась ее детская доверчивость? Она не спешит, как обычно, поверить мне на слово. Наверное, она просто взрослеет.

— Неправда. Я знаю. Разве я когда-нибудь лгала тебе?

Наконец она улыбается и, выставив вперед мизинец, протягивает мне руку.

— Честное слово?

Мой мизинец цепляется за ее мизинец, скрепляя обещание. Я готова разреветься.

— Честное слово.

Бен

Я смешиваюсь с толпой зевак, гуляющих по основной территории. Пока все идет гладко. Увы, вскоре я замечаю впереди группу полицейских и вижу, что они проверяют документы.

Я не могу сказать, кого они ищут. То ли злоумышленника, который ночью вторгся в цирк и только что напал на охранника, то ли Бенедикта Бейнса, сына Вивьен Бейнс, пропавшего прошлым вечером. Так или иначе, если меня заметят — мне крышка.

Палатки с дополнительными аттракционами дают намного больше возможностей скрыться, чем обычно. Я ныряю в небольшой павильон под названием «Эволюционный тур», на который до этого не обращал внимания. Если там, впереди, дежурят полицейские, то придется на время спрятаться от них здесь.

Первая секция павильона забита картинками. Некоторые я уже видел по телевизору и в газетах. Другие взяты из далекого прошлого, однако их посыл примерно одинаков. Отбросы — грязные. Отбросы — воры. Отбросы — тупиковая ветвь эволюции. Отбросы вообще не люди.

Примерно с половины картинок на меня смотрит одно и то же лицо, которое я уже видел миллион раз. Гнусная грязная физиономия, характерная для Отбросов. Мордашка Отброса по имени Влад, мультяшного персонажа, над которым мы смеемся по телику. Он вечно пытается что-то стащить у Честного Джона. Разумеется, Джон — добрый и милый Чистый, но подлый Отброс постоянно делает ему гадости.

Ни один из Отбросов, которых я видел, не выглядел злобным, в чем меня раньше всегда пытались убедить.

Толпа, за которой я иду следом, организованной очередью продвигается вперед, через узкий проход в следующую часть палатки. Поток людей движется гораздо медленнее, потому что многие останавливаются, чтобы получше разглядеть достопримечательности: «живые» выставки.

В первой — обезьяна в клетке, по-видимому, вполне счастливая. Ничего сенсационного или интересного.

Рядом с ней другая, человекообразная, обезьяна, слишком большая для такого маленького пространства. Я смотрю в ее печальные глаза и задумываюсь о том, вспоминает ли она о доме или давно привыкла находиться здесь, под этим искусственным светом, вдали от солнечных лучей и зеленых деревьев.

Третья клетка такого же размера, но в ней нет животных вообще. Вместо них там сидит, наклоняя головы, когда мимо них проходят Чистые, отпускающие в их адрес всевозможные издевательства, целая семья Отбросов, которую привезли сюда, если судить по внешнему виду, прямо из трущоб. Среди них двое детей примерно восьми и двенадцати лет. По изможденным лицам возраст их родителей определить невозможно.

Последний экспонат находится не в клетке. На высоком пьедестале стоит Чистый, залитый золотым светом. Его мускулы напряжены, белые зубы сверкают, когда он улыбается всем. Он, должно быть, культурист. Загорелые бронзовые мышцы сверкают в свете софитов. Из одежды на нем лишь крошечные трусики. Подпись над ним торжественно сообщает: «Эволюция завершена. Идеальный Чистый».

К своему великому стыду, я никогда не задумывался о том, что означает слово «Чистый». Оно предполагает, что лишь наши гены не имеют примесей. Понимаю, это вполне очевидно, но когда растешь в обществе Чистых, то просто не думаешь о смысле многих слов, хотя это может быть полезным.

Под каждым экспонатом — изображение мозга. Мозг Отброса похож на грецкий орех, крошечный, скукоженный. Мозг Чистого в шесть раз больше. Он розовый, здоровый, крупный. Этот орган — доказательство нашего несомненного превосходства, законности избранного места в божьем мире. Интересно, откуда взялись все эти биологические факты? Никаких ссылок на источники. Никаких доказательств.

Когда-то я посмотрел бы на эти картинки и даже ни на миг не усомнился бы в их правдивости. Но только не сейчас. И никогда больше.

Слышится музыка. Это гимн «Чистые сердцем». Я каждое утро исполнял его, начиная с детского сада. И с гордостью в сердце подхватывал слова на митингах, спортивных соревнованиях, свадьбах, крестинах, вечеринках. Я, как и все, знаю наизусть эти слова. Увы, я произносил их, не задумываясь о смысле, глупый баран, бездумно следующий за стадом. И вот теперь я, возможно, впервые в жизни, вслушиваюсь в припев.

Чистые сердцем, чистые телом, Гордо стоим мы под Господа сенью. Мы, освещенные благостным светом, Каждый из нас — вершина творенья.

От этих слов по моей коже пробегают мурашки.

Я думаю о Прие. Где она? Что они с ней сделали?

Я думаю об Отбросах в павильоне со львами, о «живых ядрах», которыми стреляли из пушки для полета над ареной. Об Анатоле, испустившем дух на моих руках. О девушке в резервуаре с акулами, отчаянно пытавшейся спасти свою сестру, пока Чистая публика с удовольствием наблюдала за ней. Они вопили от радости, когда поняли, что Хошико может сорваться с каната.

Так кто из нас после этого нелюди?

Я думаю о Хошико. В моей жизни больше не останется мгновения, когда мои мысли будут свободны. Эти полные упрека глаза, эта неизбывная тоска в них. Отныне они часть меня самого.

Отбросы не грязные, не злобные и не дикие. Отбросы могут быть так прекрасны, что у вас перехватит дыхание.

В них есть магия, и вы, поддавшись безумному порыву, сбежите из дома, бросив своих родных, и нисколько не пожалеете об этом, зная, что поступили бы так снова и снова.

Я больше не могу спокойно смотреть на это, не могу молчать и бездействовать. Время пассивного созерцания прошло. Пришло время действовать.

Хошико

В гримерке меня ждет новый костюм. Я осторожно поднимаю полупрозрачную ткань. Несмотря ни на что, я вынуждена признать, что костюм прекрасный.

Темно-синий, почти черный, усыпанный тысячами крошечных блесток. Он похож на ночное небо. Не иначе как неведомый мне бедняга корпел над ним до седьмого пота.

Входит Минни, чтобы сделать мне прическу и наложить грим. Кстати, сегодня ей даны новые указания.

Обычно Сильвио любит, когда мои волосы распущены и каскадом спадают на плечи, чтобы во время сальто они веером рассыпались над головой. Если честно, меня это раздражает. Волосы падают на лицо и закрывают обзор. Это не только не практично, но и опасно, однако, как ни странно, я так ни разу и не пожаловалась.

Сегодня Минни велено убрать волосы в прическу.

— Драматично и сексапильно, так мне сказали, — говорит она и вопросительно выгибает бровь. — Как тебе это? Драматично и сексапильно?

Я стыдливо отворачиваюсь. С момента появления здесь Бена, с того момента, как он посмотрел на меня, как взял мою руку в свою, я ощущаю себя… Нет, не сексапильной — это неправильное слово.

Похоже, нужного слова вообще не существует. Скажем так, я будто переосмыслила ощущения собственного тела, если вам это о чем-то говорит. Я чувствую, как кровь бежит по моим жилам от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног, мои нервы натянуты как струна.

— Да, — говорю я ей, — давай попробуем.

Она зачесывает мне волосы вверх и укладывает на макушке в узел. Затем достает шпильки с крошечными светодиодами на кончиках и закрепляет их на волосах. Теперь они сверкают, как и блестки на моем костюме.