Полет нормальный (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 68

— Хотя нет… уже не меньше! Если доллары в рубли переводить, то да… а если в цены, то уже и не совсем. Добавить бесплатное или почти бесплатное жильё… многие янки коммуналке были бы рады! Сколько таких, что одну квартиру на несколько семей снимают? А ведь там Гражданская шестьдесят лет как кончилась, да и индустриализация… слова такого не знают. А талоны в столовые? Медицина бесплатная, лагеря пионерские? Это что же получается — в Союзе уже и не настолько плохо живётся, что можно сравнивать с богатейшей страной мира?

— Пусть по ряду параметров только, но ведь можно же! Социалка так точно лучше, образование доступней. Да уж…

— Великолепнейшие типажи! — Одуванчик в восторге, то и дело делая снимки дорогим фотоаппаратом. Дэн вспоминает русский, общаясь с беспризорниками, а Дан пьёт третью кружку.

— Това… Граждане иностранцы, — взывает экскурсовод с мудрёным именем Баррикад, — вы же хотели осмотреть ещё Покровские ворота сегодня! И посещение двух фабрик запланировано!

— Пошли, — встаю я. Дан торопливо допивает кружку, но Зак весь ушёл в фотографии типажей, а Раппопорт в разговоры за жизнь с малолетней шантрапой.

— Зак, Дэн! Время!

— До свиданья, дядька жид, — младший беспризорник, рыгая после лимонада, протягивает руку Дэну и… стягивает с него часы, нахально подмигивая мне. С трудом сдержав улыбку, вытаскиваю из кошелька два червонца и показываю мальчишке.

Кивнув головой, тот снова лезет здороваться и… застёгивает часы на другой руке Раппопорта.

— Ах ты… — замечает тот перемену, когда мы удалились на десяток шагов, а мальчишки получили два червонца, — хороший урок! Но добрые мальчики, не обокрали.

— Добрые, добрые, — бурчу негромко, — будете меня задерживать, без вас пойду. Вам напомнить, что я не как турист сюда прибыл, а с деловым визитом?

— Всё, всё! Но типажи…

Получив приглашение посетить Союз в составе датской делегации, ожидал чего-то… этакого. Не ГУЛАГ и хрипящих овчарок на таможне, но хоть какого-то совкового антуража. Изучая газеты, да и вообще любую информацию о Советском Союзе, я уже знал, что сегодня это довольно-таки открытая страна… По крайней мере, никаким Железным Занавесом пока не пахнет!

Иностранцы и граждане СССР достаточно свободно перемещались через границы, и что самое удивительное — граждане СССР в своём большинстве возвращались назад!

Хватало, разумеется, эмигрантов, но уезжали они как раз официально, а не прорывались с боем через финскую границу. Случалось и такое, не без этого… но на фоне эмиграции официальной процент беглецов совершенно ничтожен.

От ста двадцати, до ста пятидесяти тысяч советских граждан ежегодно выезжало за границу — лечиться, учиться, работать, участвовать в спортивных соревнованиях… да даже с туристическими целями! И всего-то от одного до полутора процентов от этого числа официально эмигрировали, да примерно столько же оказывалось невозвращенцами.

Ничуть не меньше приезжало иностранцев в Союз, притом порядка пяти-семи процентов ехали навсегда, принимая советское гражданство.

А пресса и книги? Порядка восьми тысяч наименований книг и периодики[174] от иностранных издательств, в том числе и вполне себе антисоветских! Некоторые эмигрантские газеты и журналы существовали только потому, что распространялись в СССР по завышенным ценами[175].

А иностранные концессии[176] и необыкновенно широкое сотрудничество с иностранными компаниями и иностранными гражданами? Американские, немецкие и прочие инженеры и даже рабочие (!) официально трудоустраивались на заводы СССР.

Странные реалии, очень странные… никак не похожие на железный занавес, архипелаг ГУЛАГ и прочие, привычные мне с детства исторические факты.

— Или историки врали и врут… или это не моя реальность, прошлое не моего мира, — в очередной раз постучалась непрошенная мысль.

— … на сегодня всё, мистер Баррикад, — сообщаю экскурсоводу, — хватит с меня прогулок по Москве и посещений местных заводов.

— В гостиницу? — Ощутимо обрадовался тот, измотанный бесцеремонным Раппопортом, интервьюировавшим интересных встречных, и Заком с его типажами.

— Мм… рановато. Есть тут поблизости стадион или хотя бы спортивный зал?

— Вам рядом или…

— Или. Не зря же такси на весь день наняли.

Лицо Баррикада с трудом удержало дипломатическое выражение, загоняли мы его сегодня.

— Стадион завода имени Сталина, — предлагает он, — тут недалеко, если на машине.

Заехав в Метрополь и переодевшись, мы с Даном оказались на стадионе в сопровождении неизменного Баррикада. Экскурсовод бегал вокруг, излишне суетясь и привлекая внимание.

Советские спортсмены, в большинстве своём закончившие смену рабочие, косились на нас, переговариваясь о чём-то своём. Иностранцев в нас (спасибо Баррикаду!) опознали быстро, но особого ажиотажа наше присутствие не вызвало. Ну, иностранцы… кто их не видел-то в Москве? Другое дело, что на стадион эта публика захаживает редко.

Размявшись в легкоатлетическом секторе, начинаю приседать.

— Штангист, что ли? — Поинтересовался любопытствующий молодой парень с угловатым лицом, как только я закончил серию из полусотни приседаний, — На соревнования приехал? Откуда ты, камрад?

Говорил он медленно и громко — сталкиваюсь с такой особенностью здешних русских не в первый раз. Многие из них убеждены почему-то, что если проговаривать слова медленно и как можно громче, то до тупого иностранца дойдёт быстрей. А если добавлять к месту и не к месту знакомые иностранные слова, то можно объясниться с человеком из любой точки земного шара.

— Дания, — отвечаю коротко, переводя дыхание, — не соревнования, в составе делегации.

— Да ты русский никак знаешь, камрад? Никак переводчик? Ну и как тебе капиталисты, осознал небось всю мощь советского государства!?

— Я капиталист, — так же коротко, предвидя негативную реакцию.

— Бывает… — неопределённо говорит недавний доброжелатель и отходит, морщась так, будто я обосрался.

— Это они ещё не знают, что Дан полицейский! Как же, часть репрессивной машины капиталистического мира! И вроде бы понимаешь, что чушь, что родич с коллегами не репрессиями занимаются, а преступниками, но… и демонстрации приходится разгонять, и профсоюзных активистов прессовать.

Общаться как-то не тянуло — вроде бы и соотечественники, но… как же они далеки! В двадцать первом веке немцы мне были ближе, чем русские… хотя сказать по правде — ближе всего были русские немцы. А как иначе, если сам немец, если большую часть сознательной жизни прожил в Германии…

Берёзки? Русская речь? Накатывало иногда, не без этого. Нечасто.

Соотечественники для меня, это русские немцы, потом немцы и датчане, потом уже русские. А эти русские… так, дальняя родня.

— Эй, капиталист! — Слышу голос другого спортсмена, — а с рабочим людом пообщаться не побрезгуешь?

В голосе вызов… а нет, не на драку, присутствующие понимают и престиж страны, и наличие ничуть не скрывающихся охранников-чекистов.

— О политике не буду, а так… был бы человек умный, — отвечаю мирно, снова подходя к штанге.

— Не дурак, — продолжает разговор собеседник, дождавшись, пока я закончу подход. — В институте учусь хорошо, да и работать успеваю. Тебя звать-то как, капиталист?

— Эрик.

— Семён.

— Варлам.

— Фёдор…

— Мы тут с парнями посмотрели, как ты занимаешься, и видим, что ты соображаешь, что делаешь. Но невдомёк, зачем вся эта штанга, да ещё столько приседать?

Делюсь с компанией знаниями, не забывая коверкать язык и имитировать акцент. Конкуренции на ближайшей Олимпиаде не боюсь, СССР начала выступать на них только после Второй Мировой. А дальше… дальше я и сам не собираюсь оставаться в большом спорте.

Вечером члены датской делегации собрались в номере Бюля[177], обсуждая впечатления за прошедший день. Полтора десятка человек, в большинстве своём немолодых и степенных, негромко переговаривались, раскуривая сигары и по-приятельски беседуя.