Вторжение (СИ) - Лошкарёва Виктория Витальевна - Страница 54

Однако, в действительности, пещеры, где Сопротивление прятало детей — сирот и раненых, мало напоминало киношные образы. Хотя тут были и сталактиты, и подземное озеро (даже два), и гулкое эхо…

Пещеры Люрея располагались совсем рядом с поверхностью, достаточно было войти сначала в старое здание, а уже оттуда — через скрипящие деревянные двери — внутрь пещер.

Внутри всегда было относительно тепло и светло. Последнее, правда, сильно не нравилось местным жителям: оказывается, свет, горящий круглые сутки внутри пещер, разрушал красивые и древние сталактиты, некоторые из которых образовались ещё в эпоху динозавров.

— Пережили реликтовых ящеров, но не переживут человечество, — жаловалась одна из смотрительниц, когда мы требовали оставить ночники включенными… Нет и мне, и остальным девушкам, которые помогали с детьми, было жалко древние камни… но малышей, которые боялись темноты; которые не разговаривали, жались друг к другу и тряслись от страха, нам было жальче сильнее. Камни, как бы прекрасны они не были, не живые, а потому ничего не чувствуют.

В отличие от детей.

Теперь, я всё своё время занималась именно детьми — и ещё ранеными. редко выходя на рейды вместе с «боевым звеном». В Вашингтоне, в отличие от Сиэтла, военных и людей с «нужными» навыками было куда больше, а потому девушки и женщины, в основной своей массе, оставались в Убежище, занимаясь теми, кого спасали мужчины.

Самое удивительное, что подобное разделение больше никого не коробило и оскорбляло: мужчинам легче вынести на своём хребте раненого, они более холоднокровны и менее эмоциональны, чем женщины; наконец, они не зависят от месячных циклов… В то время как женщины более терпеливы и внимательны к раненым, более заботливы и выносливы, если это касается ежедневной рутины и распугивания призраков в искалеченной войной психике детей.

Человечество, вынужденное выстраивать новое общество взамен разрушенного старого, уже не могло себе позволить многие вещи из прошлого: каждый член нашего маленького общества должен был прикладывать все усилия, чтобы это общество функционировало, работало и оставалось свободным.

Может быть, именно осознание последнего заставило меня пересмотреть взгляды на свою собственную жизнь. Что я из себя представляю? Куда я иду? В чем моя цель?

Ночами, оставаясь наедине со своими страхами, своей совестью и тоской, я признавалась себе в том. о чем старалась не думать за дневными заботами: о будущем, которое мне было уже неинтересно.

Так получилось…

Я, конечно, скучала по родителям. По Юльке с её семьей. По Коленьке. По бабушке… скучала так, как обычно скучают дети в летнем лагере. С мыслью о том, что мы всё — равно одна большая дружная семья, как бы далеко не находились друг от друга.

И только чувства к Кейну выворачивали мою душу наизнанку… я любила и ненавидела его одновременно. Злилась, мечтая пристрелить при встрече — и точно знала, что не позволю никому другому целовать меня так, как целовал Кейн.

Что это было: наведенные пришельцем эмоции, девичья глупость или настоящие, искренние эмоции?

Каждую ночь я обещала себе подумать об этом когда-нибудь позднее (завтра, разумеется) и, укрывшись с макушкой одеялом, пыталась уснуть по звук капающей со сталактитов воды.

День следовал за днём, неделя за неделей. Вот уже прошёл и День Благодарения {мы с детьми наделали кучу бумажных индеек, обведя наши ладошки и вырезав их из разноцветной бумаги), и незаметно приближалось Рождество и Новый год.

С приходом зимы ситуация в регионе резко изменилась: теперь ни один рейд не обходился без случаев, чтобы кто-то из команды морпехов не возвращался раненым… или не возвращался вообще.

Я не верила — не хотела верить, что всё это происходит из — за меня, пока однажды Шон, привёзший нам продукты в Убежище, не позвал меня поговорить наружу.

На улице уже темнело; декабрьский ветер, позёмкой играл с хлопьями снега, валившего сверху.

— Алена, — прикурив сигарету, Шон внимательно посмотрел на меня. — Ты моя крестница, девочка, поэтому я не буду ходить вокруг и около. Тебя ищут.

— Кто? — вскинув голову, быстро спросила я. Шон усмехнулся.

— Это ты мне скажи.

Но…

— Одну молодую русскую девицу ищут все: захватчики, бандиты, и даже руководители Сопротивления.

Он пристально посмотрел мне в лицо.

— Понимаешь?

— Почему ты думаешь, что речь идёт обо мне?

Шон фыркнул.

— Потому что пока ты не появилась в Сиэтле, там было более чем тихо — этот город мало интересовал пришельцев. Однако спустя несколько недель там уже был ад… который закончился вскоре после того, как я перевёз тебя в Виржинию. Теперь то же самое повторяется здесь.

— Совпадение? — предположила я. На что морпех покачал головой: мол, нет, не совпадение.

— Конечно, странно, что у них нет твоих недавних фоток, — вздохнув, заметил Шон. — На том снимке, что ходит по рукам, ты выглядишь иначе — намного моложе и наивнее. Может, для тех, кто тебя не знает, это и будет проблемой. Но на том снимке точно ты, девочка.

Врать и отнекиваться было бесполезно.

— Я должен знать, — добавил Шон.

Должен, мысленно согласилась я с морпехом: конечно же должен. Только зачем?

Чем Шон сможет мне помочь? Да и сможет ли….

Я снова почувствовала себя бесконечно одинокой. Как тогда — когда брепа по диким лесным тропам в поисках человеческого жилья… Сейчас люди были совсем рядом

— вот, до одного из них даже рукой можно дотронуться… И всё же я снова была одна.

— Лина, — позвал меня «крёстный».

Я покачала головой.

— Нет.

Что значит «нет»? — не понял Шон.

Я — горько усмехнувшись — задрала голову, чтобы посмотреть в глаза человеку, который однажды меня спас.

— Тебе не надо этого знать.

— Почему?

Я пожала плечами.

— Во-первых, я совсем не уверена в том, что сама знаю правду.

— А во-вторых?

— А во-вторых, если это и правда, то с ней точно долго не живут.

— Лина, — вздохнул Шон. — Ты должна понимать, что в случае, если твоя предполагаемая правда может чем-то помочь человечеству одолеть захватчиков…

Я покачала головой, не давая Шону закончить. Поможет ли людям то, что я знаю о пришельцах? Или нет? А если да — то как? Что если Агата намеренно упустила в своём рассказе важное звено, которое мне ещё не известно, и которое может сыграть важную роль в будущем… Что, если узнав «а», Сопротивление узнает и «б» — узнает уже без меня, и решит разыграть мою карту… Если Шон прав — и Кейн до сих пор не оставил меня в покое, если это он продолжает меня искать — и искать с одной целью, то…

Я отвела взгляд, полный тоски, в сторону признавая, что в этом случае Кейн охотится за мной не просто так — не от большой любви, а по каким — то своим, не понятным причинам. Что, если им для размножения подходят не каждое тело? Что если должна быть какая — то совместимость, вроде резуса — фактора у людей…

Ведь не даром Кейн попробовал моей крови и уже после этого принялся «ухаживать». Закрыв глаза, я на минуту себе представила, что может случиться, если боссы Сопротивления узнают об этом…

В лучшем случае, меня запрут на всю жизнь в лаборатории, в худшем… об этом даже страшно было думать. И всё же, я не могла об этом не думать, прекрасно понимая, что не хочу этого — не хочу жертвовать своей жизнью во благо человечества. Малодушие? Пожалуй… Слабохарактерность — согласна…

Но, в конце — концов, я не была ни Суперменом, ни Бетменом — я была обычной двадцатилетней девчонкой, которой просто хотелось жить.

— Лина, я обещаю: я сумею тебя защитить, — Шон взял меня за руку, пытаясь придать сил. — Не бойся, девочка…

А я, посмотрев ему в глаза, прямо спросила:

— Ты уверен в том, что сейчас мне обещаешь? — встретившись с ним взглядом, я глубоко вздохнула и, набрав воздуха, честно добавила: — Уверен, что цель оправдывает средства? И что спасение многих жизней стоит одной загубленной?

— Алёна… ‚ — опешил Шон. — Девонька, мы хотим только помочь. ты хочешь только помочь, — покачала я головой. — Но не говори за всех.