Туманы Серенгети (ЛП) - Аттэр Лейла - Страница 62

Я пристегнула свой велосипед и забрала почту: счета, открытку от моих родителей, листовки… письмо из Танзании. Я отперла дверь и бросила свои вещи на диван.

«Я хочу начать всё с чистого листа», — сказала я. И Джек дал мне это. С тех пор как я улетела, я ничего не слышала о нём — ни звонков, ни смс, ни электронных писем. Иногда, когда я думала о нем, представляя, как он сидел на качелях и смотрел на звезды, в моей груди взрывались бомбы.

«Это ты?» — спросила я у конверта размером с письмо, мое сердце бешено колотилось, когда я разорвала его.

Это был не он. Но я засмеялась, когда увидела фотографию, которую прислал Бахати. Он был на рекламном щите, выглядя очень изящно в деловом костюме, модных и роскошных часах. На обороте он написал: «Это не настолько большой экран, как я думал, но он довольно большой»:)

Волна болезненной гордости наполнила меня. Под всеми этими причудливыми вещами Бахати был воином, таким же свирепым, как его братья и сестры в Боме. Он твердо придерживался этой традиции гордости и самодостаточности. Он не только прошел через это, когда дети и я нуждались в нем, он также сумел проложить свой собственный путь, заработав уважение своего отца и, что более важно, свое собственное.

Я поднялась по лестнице в свой кабинет с его фотографией в руке. Там я поместила ее на пробковую доску, приколов ее рядом с рождественской открыткой, которую получила от Джозефины Монтати. Она оставалась на связи, сообщая мне последние новости о детях. Я восхищалась ее упорством, преданностью и страстью. Она была из тех людей, которые меняют жизнь. И жизнь меняла миры.

Мой взгляд упал на фотографию, которую она прислала: на ней были Джек, Бахати и я с детьми. Я выглядела рассеянной. Джек улыбался.

«В чем дело? Ваш английский сад не может справиться с тропической жарой?»

Да. Это был момент, закреплённый на моей доске.

«Как ты это сделал?» Я проследила линии его лица. «Как ты потянул, растянул и вырастил моё сердце, заставляя звучать его как сладкая, сладкая музыка?

Я открепила фотографию и опустилась в своё кресло.

«Жизнь прекрасна, Джек. Жизнь велика. Я именно там, где хочу быть, и делаю именно то, что хочу. Я люблю свою работу. Мои ученики поражают меня. Они вдохновляют меня. Они бросают мне вызов. Это нелегко, но это полезно. Я ем круассаны в постели и кормлю уток, которых не должна кормить. Я покупаю свечи по завышенной цене и экзотические чаи. На прошлой неделе я вышла за простой белой рубашкой, а вернулась домой с шелковыми сорочками. Я сплю в них. Я принимаю пенные ванны. Я думаю о тебе каждый раз, когда идёт дождь. В хорошем смысле. Только не с моим сморщенным лицом как засохшее яблоко. Я цельная, сосредоточенная и сильная. Я цельная потому, что ты любил меня из-за меня, а не из-за того, кем я могла бы быть для тебя. И, возможно, именно поэтому это так больно. Потому что твоя любовь была такой хорошей и чистой. И это отстой. Это отстой, потому что мои книжные парни больше не справляются.

Ты погубил меня, Джек. Но всё в порядке. У меня всё хорошо, замечательно, чертовски волшебно. Но ты хочешь знать что-то жалкое? Я подписалась на все виды уведомлений о полётах. Каждый раз, когда цена снижается на авиабилеты в Танзанию, я получаю уведомление. И каждый раз я смотрю на экран и ухожу со страницы, чтобы не оказаться в самолёте, чтобы снова увидеть твоё лицо. Потому что я скучаю по тебе. Потому что, что было бы, если бы ты не пригласил меня? Что, если память обо мне начинает исчезать?

Обычно я говорю себе, что ты придурок, Джек. Как ты мог отпустить меня? Как ты мог просто согласиться с этой бесконтактной фигней и не развалиться на части, как я? Так много раз в день. Да. Ты придурок, Джек. Я ненавижу, что скучаю по тебе. Здесь лето, тепло и красиво, и я скучаю по тебе. Я так по тебе скучаю».

Я поднесла фотографию к груди и закрыла глаза. Некоторые круги никогда не исчезают, некоторые раны никогда не заживают. Такова любовь. Она оставляет тебя навсегда открытым, навсегда уязвимым.

Я глубоко вздохнула и встала. Пора было двигаться дальше, время открывать дверь и позволять себе другие возможности, хотя иногда ночью, если я внимательно слушала, я могла слышать, как моё сердце шепчет: «Джек, Джек, Джек, Джек».

Глава 26

Джереми Эванс пришел, чтобы отвезти меня на обед, раньше, чем мы договаривались. Дверной звонок зазвонил, когда я сушила волосы, наклонив голову. Я откинула их назад, провела пальцами и спустилась вниз, чтобы открыть дверь.

— Привет, Родел, — это был не Джереми. Это был Энди, агент по недвижимости, через которого я купила коттедж. Он звонил, чтобы выразить свои соболезнования в связи с кончиной Мо, но я не видела его с тех самых пор, как вернулась из Танзании. — Я был по соседству и подумал, что зайду посмотреть, как идут дела. С домом всё в порядке?

— Да, спасибо. Всё в порядке. Я действительно довольна им.

— Хорошо, хорошо. — Энди переступил с одной ноги на другую. — Что ж. Я подумал, может, ты хочешь ещё раз попробовать сходить выпить? Последний раз был… это было ужасно — узнать о твоей сестре вот так. Я не хотел торопить тебя, но поскольку я был поблизости, то подумал… ты знаешь. Почему нет?

— Очень мило с твоей стороны, Энди. — Этого не должно было случиться, но он был таким серьёзным и неловким, что я хотела мягко ему отказать. — Я готовлюсь к свиданию. Он должен быть здесь в любую минуту.

— О, — он покраснел. — Всё в порядке. В любом случае, я просто проверял коттедж. — Его взгляд остановился на окне. — Прекрасные цветы. — Он прикоснулся к ним, словно они были маленькими старушками. — Что ж. Хорошего тебе… свидания. — Он помахал на прощание и ушёл.

Я закрыла дверь и поднялась наверх. Мои волосы были всё ещё влажными, но они скоро подсохнут. Я наносила макияж, когда снова зазвонил дверной звонок. Я посмотрела на часы. У меня было ещё пятнадцать минут. Я закончила наносить помаду и поправила платье. Это было красивое платье кораллового цвета, созданное для пикников, мороженого и солнечного света. Расклешённая юбка заканчивалась чуть выше колен. Я взяла сандалии, схватила сумку и направилась вниз.

— Извини, Джереми. Я не совсем… — моё сердце сжалось в груди, когда одетая во всё чёрное фигура выпрямилась, перекрыв проход широкими плечами.

Не Джереми.

Джек.

Джек Уорден стоял у моей двери — лихой и безбородый, его густые рыжеватые волосы аккуратно спускались к воротничку. Футболка, джинсы, полированные оксфордские туфли и пара наушников на шее — картина потрясающего городского жителя.

Он хорошо выглядел. Он выглядел чертовски потрясающе. И это нанесло мощный удар прямо мне в живот. Шок от увиденного, шок от того, что он так выглядит, и ничто не заслоняет его лицо. Прекрасно видна его квадратная челюсть, губы кажутся круглее и полнее — его голубые незабываемые глаза такие живые и реальные, — все это лишило меня дыхания. Я стояла, застыв с сандалиями в руке и таращась на него. И вдруг это поразило меня. Это сильно поразило меня.

— Все это время я жила с разбитым сердцем, — сказала я себе, наконец, признав правду, но он услышал мои слова.

На его челюсти сжалась мышца.

— Знаешь, что самое душераздирающее? — он сунул руки в карманы, как будто чтобы они не касались меня. — Не когда с тобой случается что-то плохое, или когда твоя жизнь оказывается совсем не такой, какой ты ее себе представлял, или когда тебя подводят, или когда мир сбивает тебя с толку. Самое душераздирающее то, что ты не поднимаешься, когда ты не заботишься о том, чтобы собрать себя из миллиона сломанных частей, которые кричат, чтобы их снова собрали вместе. И ты просто лежишь там, слушая голоса. Самое душераздирающее то, что ты позволяешь любви всей твоей жизни уйти, потому что не можешь оставить свою работу или свой дом, чтобы пойти с ней, потому что всё, что ты любишь, отнимается у тебя. Так что я говорю нет душераздирающему. Здесь и сейчас. Это я возвращаюсь, пересекаю океан и иду прямо к твоей двери, Родел.