Туманы Серенгети (ЛП) - Аттэр Лейла - Страница 68

Над нами висели баннеры о неудачной гонке уток, пока Родел вела меня обратно к одному из каменных мостов, растянувшихся над рекой. Толпы разошлись, и перед нами простиралась река. Несколько туристов сидели на травяных берегах. Бук, ивы и каштаны шевелили ветками на летнем ветру.

— Держи, — Родел протянула мне шарики, пока мы стояли на мосту. — Для Лили.

У меня сжалось горло, пока я забирал их. Я достал из связки три шара и отдал ей.

— Для Мо.

Её глаза стали ярче от непролитых слёз, но она улыбнулась мне.

— Вместе?

— Вместе.

Мы отпустили шары и смотрели, как они уплывают в небо. Оно было райски-голубым, безграничным и бесконечным.

Что-то воспарило внутри меня — лёгкое как пёрышко, пока шарики летели всё выше и выше. Последние слова Лили: «Увидимся на другой стороне».

— Увидимся на другой стороне, малышка, — повторил я эти слова.

Родел обвила рукой мою талию, пока шарики исчезали из виду. Я поцеловал её в макушку, и мы пошли прочь от моста.

— Прошу прощения, сэр. — Мне на плечо легла тяжёлая рука.

Я развернулся и встретился взглядом с тем же полицейским, которого видел раньше.

«К чёрту всё это».

— Дайте, я угадаю, — сказал я. — Есть древнее постановление, в котором говорится — никаких шариков по воскресеньям?

Он с ожиданием вытянул руку.

— Ах, — я протянул резиновую уточку, которую держал под мышкой. — Мы не собирались опускать её в воду.

После этого он показался ещё строже.

— Правда? Даже у себя в ванной?

Он прочистил горло и коротко кивнул нам.

— Что ж, тогда хорошо. Продолжайте.

Я подождал, пока он не уйдёт с моста, прежде чем сжать свою утку и пропищать ему вслед.

— Джек! — Родел шлёпнула меня по руке.

— Мы спасли одну. — Я держал перед ней пухлую маленькую птичку. — Нам нужно вернуть её в естественную среду обитания.

***

Пенная ванна.

Но только для утки и Родел. Я не мог залезть так, чтобы не вытекла вся вода.

— Чёртова маленькая ванна, — сказал я, опуская мочалку в воду и потирая спину Родел.

— Никто не говорил, что в любви легко, — она прислонила голову к краю и посмотрела на меня.

— Это большая любовь, как ты говорила, — повторил я слова, которые она сказала мне на качелях в тот вечер, когда мы вернулись из Ванзы. — Огромная, как ты сказала, — я коснулся губами её лба. — Ты упустила часть о маленьких пространствах.

Её смех звучал как яркие, весёлые колокольчики в поле. Я не мог им насытиться. Я сделал бы что угодно, чтобы слышать его снова и снова.

Затем она притихла.

— Я скучаю по Танзании.

— До неё один полёт на самолёте. Скажи только слово, и мы можем туда съездить. В любое время, когда захочешь. — Я полил водой её намыленные плечи.

— Нет, — она сжала мою руку. — Я имею в виду не съездить в гости. Сегодня, когда я увидела, как ты отпустил эти шарики, я поняла, что ты был со мной, когда должен был быть с Лили. Под тем деревом. Рядом с ней. Если бы тело Мо было похоронено, я хотела бы быть там. У меня этого нет, но есть у тебя. И там не только Лили. Там твои родители, твой дед, вся твоя семья.

— Давай не будем снова об этом, Родел. — Я начал вставать.

— Ты не слушаешь, — она сдавила моё запястье. — Я сказала, что я скучаю по Танзании. Я люблю это место, — она показала жестом вокруг нас, — но Танзания… она меня изменила. Это было как открытие чего-то, что я искала, не зная об этом. С тех пор я не была прежней. Я бы осталась, Джек, но я не могу просто прыгнуть, не могу одна. Мне нужно было, чтобы ты держал меня за руку, потому что это было страшно, потому что я не могла сделать это одна. — Она провела пальцем по серебристому шраму на моей руке, который служил напоминанием о столкновении с К.К. — Я скучаю по Гоме и Схоластике, и Бахати. Я скучаю по сырому, мускусному запаху земли. Я скучаю по заснеженным пикам гор и баобабам. Скучаю по дикому жасмину на крыльце. Скучаю по пещерам и Стоуни Тангавизи. Скучаю по раздражению, злости, удивлению, волнению, спокойствию.

Я слушал её молча. Я точно знал, что она имеет в виду. Танзания была у меня в крови, под кожей, в костях. Слышать, как Родел скучает по ней, было чертовски страшно, потому что открывало возможности, на которые я никогда не смел надеяться. Выбор всегда стоял между Родел и фермой. И я должен был выбрать что-то одно. Дом был там, где Родел, и не важно, бился ли я головой о потолок каждый раз, когда спускался по лестнице. Вот так я сходил по ней с ума.

— Я немного в тупике, потому что взяла здесь ипотеку, — тараторила она, скорее самой себе, чем мне. — Но я могу продать дом. И уйти из школы. Но что я буду делать на ферме? Мне придётся найти работу. Но мы посреди пустоты. Опять же, что ты будешь делать здесь? Я тебя знаю. Ты не сможешь долго сидеть, сложа руки, ничего не делая.

— Я могу выращивать лаванду, — я перебил её поток мыслей. — Мы можем устроить лавандовую ферму. Я знаю землю и знаю небо. Между нами говоря, я могу вырастить практически что угодно. Мы можем завести малышей с розовыми пухлыми щёчками. Повсюду будут резиновые уточки. Ты можешь продолжать преподавать. Или нет. Как захочешь.

— Малышей, — улыбнулась она. — С тобой, — её взгляд устремился вдаль, будто она представляла их маленькие лица. — Нарисуй мне ещё одну картинку, Джек, — она закрыла глаза и откинулась назад. — Но на этот раз в Танзании.

— Я мог бы оставить ферму. Ты бы оставила коттедж. Это было бы наше маленькое любовное гнёздышко. Ты бы собирала кофе и мирилась с сумасбродной старушкой. Твой начальник будет требовать от тебя всякие непристойности. Работа будет долгой. Зарплату будут выдавать арахисом — как раз достаточно, чтобы оплатить коттедж. Мы будем навещать Схоластику. Бахати может сидеть сзади с Гомой, но слева от неё. Она сейчас наполовину глухая на то ухо, так что это сработает отлично. Мы можем завести малышей с розовыми пухлыми щёчками. Повсюду будут резиновые уточки. Ты можешь учить их на дому и, может быть, каких-нибудь других детей тоже. Сейчас они проделывают долгий путь, чтобы попасть в школу. Ты могла бы научить их думать, вместо того, чтобы говорить, что им думать, чтобы, когда они вырастут, они были лучше нас. Но выбор будет за тобой. Всё, что захочешь.

Жёлтая уточка плавала, пока Родел молчала, по-прежнему с закрытыми глазами. Верхушка её соска выглядывала на меня через пузыри. Мокрые локоны волос исчезали под поверхностью. Губы слегка изогнулись. О чём бы она ни думала, это было что-то хорошее.

— Да, — сказала она, когда наконец-то открыла глаза. — Я очень этого хочу.

— Какую часть?

— Всё это. Я хочу всего этого с тобой. Здесь. Там. Это не особо важно. — Она подвинулась к краю ванны так, что я почувствовал её дыхание на своих губах. — Но прямо сейчас, когда я открыла глаза, со мной осталась картинка зелёных качелей на крыльце красивого белого дома. Это то, что тронуло моё сердце. Так что я остановлюсь на этом. Поехали в Танзанию, Джек. Давай попробуем.

В её голосе были искренность и волнение — искра чего-то, что не оставило у меня сомнений по поводу того, чего она хочет этого не для меня, а для себя. Оказывается, в конце концов, она была авантюристкой — исследователем, как и остальная её семья. Она готова была прыгнуть вместе со мной, и от этого моё сердце стало до невозможности больше.

Я захватил её влажные губы, и меня охватила необходимость поглотить её, впитать её каждой своей порой. Я скинул с себя одежду и залез в ванну, сначала одной ногой, а затем другой. Родел завизжала. Резиновая утка пискнула, когда я сжал её. Вода полилась на пол.

Было скользко, неудобно и совсем сумасшедше, но мы рассмеялись, потому что были под кайфом от любви и паров бесконечных возможностей.

— Да, чёрт возьми! — прорычал я, царапая зубами её мягкую, нежную шею. — Поехали в Танзанию. Но я надеюсь, что ты помнишь, что я сказал. Если ты когда-нибудь снова туда придёшь, я заявлю на тебя права. Ты моя, Родел Харрис Эмерсон. Вся моя.