Туманы Серенгети (ЛП) - Аттэр Лейла - Страница 69

Глава 31

В день нашей свадьбы Аристотель сбежал из дома. Схоластика выпустила его из коробки, чтобы помыть. Она отвернулась, и он умчался.

— Ну и молодец, — Гома поправила свою фетровую шляпу. Для неё никаких перьев и цветов на голове. — Если бы ты жил до ста пятидесяти лет, тоже не захотел бы всё это время быть в дерьмовой коробке.

Она подняла полузанавес на кухне и хохотнула от вида поисковой группы, которая должна была искать его: Бахати, шафер и почётный друг невесты, делал селфи в купленном за чужой счёт костюме.

Схоластика, наша цветочница, кружилась в новом платье по кофейным плантациям, пока её тётушка Анна бегала за ней с шляпой.

Дети Анны играли в классики в грязи, спрятав белые носки в обуви.

Родители Родел пытались уговорить Олонана продать им его серьги.

— Аристотель может забраться по их ноге и укусить за задницу, и они не заметят, — сказала Гома. — А ты, — она повернулась ко мне и попыталась поправить галстук, но не совсем могла дотянуться до узла. — Не подглядывай в гостиную.

Причёска, макияж и гардеробная — там для Родел делали всё те же девушки, которые приезжали в отель. Я не мог дождаться, когда увижу Родел в свадебном платье, но, чёрт возьми, как долго это тянется?

Гома хохотнула, пока я ходил из стороны в сторону.

— Джек… — она затихла и похлопала по стулу рядом с собой.

— Хотела бы я, чтобы здесь был твой дед, — сказала она, когда я сел. — Он бы так гордился. И твои отец с матерью тоже. — Она смотрела на стол и рассеянно кивала. — И Лили… — её голос надломился на этом имени. В моём горле вырос ком. Я обвил её рукой и притянул к себе. Она положила голову мне на плечо, и мы разделили милый, тихий момент.

— Я устала, Джек, — сказала Гома. — Но видя тебя и Родел вместе, я дышу по-новому. Лучше вам поскорее завести детишек. Не для меня, конечно. Я ненавижу детей. Кричат, какаются и не приносят никакой пользы. Но это нужно для того, чтобы ты суетился над кем-то другим и оставил меня к чертям в покое.

— Я не суечусь над тобой.

— Ох, да? Я засыпаю на пару часов, а ты ходишь на цыпочках за моей дверью. Я не скончаюсь во сне, Джек. Это не в моём стиле.

Я хохотнул.

— Ну, скоро ты можешь столкнуться с одним из этих кричащих, какающих, бесполезных существ.

— Нет! — Гома шлёпнула меня по руке. — Да? Скажи мне!

— Осторожно. Я могу начать думать, что тебя это действительно волнует.

— Я просто хочу знать, чтобы запланировать свой круиз. Я вернусь, когда он вылезет из подгузников и будет спать всю ночь.

— Ты никуда не поедешь, Гома. Скоро тебе самой понадобится кто-то, кто поменяет тебе подгузники.

— Закрой свой грязный рот, — велела она, но улыбнулась и посмотрела на меня так, как всегда — будто я был для неё важнее всего мира.

— Мы готовы! — одна из девушек выглянула из гостиной. Джози. Или Мелоди. Или Вэлери. Я никогда не мог сказать точно.

Я попытался что-то сказать, но в итоге улыбнулся как идиот. Родел была по другую сторону стены. Готовая идти к алтарю.

— Спасибо, — сказала Гома, отвечая за меня. — Мы начнём выводить всех в амбар.

Мы расчистили амбар и переместили животных в хлев. На деревянных балках висели гирлянды и люстры. Большинство гостей уже сидели, когда мы вошли. Бахати стоял сбоку от меня, пока мы ждали Родел. Джоди, Валери и Мелоди вошли первыми. Телефон Бахати запищал. Он быстро взглянул на него и напечатал ответ. В другом конце комнаты пискнул ещё один телефон. Одна из девушек, которые только что вошли, вскочила со своего места, чтобы выключить звук.

— Это которая? — спросил я Бахати.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — он выключил телефон и улыбнулся мне.

Следующей вошла Схоластика. Её улыбка была размером с луну, пока она шла ко мне, забывая разбрасывать по пути цветы. Я хохотнул, когда она презентовала мне корзину, полную лепестков. Она сохранила их все для меня.

А затем вошла Родел, и весь мир замер. Прошёл год с тех пор, как мы вернулись из Англии, и ей по-прежнему удавалось лишать меня дыхания. Её плечи блестели, пока она стояла мягким силуэтом у входа. Волосы были распущены и придерживались одной лилией. Она была видением в этом платье, которое сшила ей Гома. Оно было длиной до колен, с облегающим силуэтом и тюлевой юбкой. Край был не совсем ровным, но никто не хотел спорить с видением Гомы.

Возможно, отец Родел проводил её к алтарю, но всё остальное померкло. Я видел только её. Казалось, она шла ко мне целую вечность.

«Давай. Давай».

Когда она наконец-то оказалась рядом со мной, мне захотелось сразу перейти к той части, где я её целую. В её волосы были вплетены аккуратные цветки жасмина. Мне хотелось взять один и провести им сверху вниз по изящному изгибу её шеи.

— Я отвернулась на две секунды, а ты посреди чайной вечеринки, — сказала она.

— Тебе нравится? — улыбнулся я.

Вокруг нас гости собрались за маленькими круглыми столиками. На джутовых скатертях стояли чайники и многоярусные подносы.

— Чайная вечеринка на кофейной ферме, — она улыбнулась в ответ. — Мне нравится.

Следующие несколько часов пролетели размытым пятном. Изгнанные курицы ворвались на свадебный праздник. Родел обнаружила, что много чая на самом деле отличная выпивка. Олонана подвыпил и флиртовал с Гомой. Жозефина Монтати подарила нам свадебную открытку, подписанную детьми из приюта. Я танцевал с матерью Родел. Бахати танцевал с девушкой, которая делала причёску. Затем с той, которая делала макияж. Затем с той, которая помогала с гардеробом. Невозможно было сказать, с которой он переписывался. Инспектор Хамиси хотел знать, выдержат ли цепи всё дополнительное освещение. Мораны Масаи, которые пришли с Олонана, устроили танцевальный поединок с рабочими фермы. Схоластика и дети Анны попивали взрослый чай, когда никто не смотрел. Мать Олонана проявляла к нам пренебрежение.

Когда солнце начало садиться, я затянул Родел в стойло, где она впервые меня поцеловала. Там, пока на неё падал золотистый свет, я направил на нас свой «Полароид».

— Подожди! — она стала искать что-то в своём лифе. — Я весь день ждала, чтобы это использовать.

И она достала стикер, на котором записала детали нашей свадьбы:

«11-е августа — Джек и Родел («Поместье Кабури»)»

Она держала стикер между нами, пока мы улыбались в камеру.

Мы наблюдали, как фотография проявлялась, и наши лица появлялись на молочного цвета плёнке, будто картина прорывалась сквозь дымку. Два ярких, засвеченных лица — чёрный костюм, белое платье и жёлтая записка между нами.

«Вот, как это выглядит, когда ты бродишь где-то между песком и звёздной пылью и встречаешь частичку себя в ком-то другом».

Мои губы инстинктивно нашли её, и я поцеловал её. Свою жену. Свою девочку с радужным нимбом.

— Всё хорошо, миссис Уорден.

Я поднял её с земли и закружил.

— Фотография? — хихикнула она, краснея и слегка смущаясь.

— Фотография. Твоя улыбка. Жизнь. Ты. Я.

— А с малышом нас трое, — тихо сказала она, когда я поставил её на ноги.

Моё сердце дёрнулось, как и всегда, когда она упоминала ребёнка. Я положил руку на её живот, в тихой молитве за маленькую жизнь, растущую внутри, и почувствовал, как вокруг нас замыкается круг. Моя величайшая потеря привела к моей величайшей любви. Сердца были разбиты, но сердца зажили. Жизни были потеряны, но жизни были спасены.

Когда я вложил нашу фотографию в бумажник, рядом с фотографией Лили, я заметил попавшие в рамку треугольные флаги. Они были частью джутовой растяжки позади нас, свисающей с балок. Вместе они составляли слова с браслета Родел, который подарила ей мать Олонана:

Талейной ольнисоилечашур.

Мы все связаны.

— Что такое? — спросила Родел, пока я оглядывался на амбар.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что бы мы нашли, если бы могли собрать осколки обратно до той точки, где всё раскрывается, где пересекаются дорожки, где вращаются жизни и сходятся люди?