Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д. - Страница 53

— Вот, сэр. Кажется, я стал свидетелем небольшого чуда. Не думал, что мы снова увидим преподобного Гейла раньше дня рождения короля.

Мы стояли в дружелюбном молчании, глядя, как лодка лавирует в нашем направлении. Через какое–то время она подошла к кораблю, и на борот поднялся Фрэнсис Гейл в сопровождении юного Андреварты. Он был на удивление трезвым и выразил желание поговорить наедине в моей каюте, и я тут же предложил позавтракать вместе. Гейл проявил непривычную набожность, даже произнёс молитву над хрустящим беконом Дженкса, какое–то время вёл мирную беседу о погоде и о пустынной красоте этой земли и вдруг повернул разговор на тему, занимавшую мои мысли всё утро.

— Ваша графиня, капитан, — начал он, — полагаю, вам не известна её девичья фамилия?

Этого я не ожидал. Так спокойно, как только мог, я признался, что нет, и Гейл прожевал ещё кусок бекона, прежде чем продолжить.

— Когда я услышал, кто принимал вас в тот первый раз в её замке, я задумался о титуле графини Коннахт, и мне показалось, что я слышал его раньше. — Он умолк, положил себе ещё еды и продолжил: — Но, видите ли, капитан Квинтон, я не доверяю своей памяти после стольких лет портвейна и кошмаров. Мне нужна была книга с родословными, и от парнишки Макферрана я узнал о существовании приличной библиотеки поблизости, хотя это было столь же невероятно, как если бы Моисей попал на пир, взобравшись на гору Синай.

Он объяснил, что не далее двадцати миль вглубь суши, в ничем не примечательной убогой горной деревушке находится поразительное сокровище: низенькая церковь, на вид — как амбар, а на чердаке у нее общедоступная библиотека — щедрый дар просвещённого лорда тех мест, хранимый пастором, чересчур ревностным, на вкус Гейла, но образованным. Там–то, по его словам, он и нашёл нужную книгу.

Трезвый завтрак Фрэнсиса Гейла, очевидно, закончился, он достал кожаный бурдюк, и, когда он вынул пробку, я узнал насыщенный аромат «воды жизни». Священник глотнул прямо из бурдюка, но меньше, чем было ему свойственно раньше, и причмокнул.

— До того, как она прибыла сюда худенькой девчушкой, вашу графиню звали О’Дара. Тогда Нив О’Дара, теперь леди Нив Макдональд из Ардверрана. А имя О’Дара я частенько слышал, живя в Ирландии в пору, предшествовавшую Дроэде.

Я давно забыл о завтраке. Отодвинув тарелку, я кивнул Гейлу, чтобы тот рассказывал дальше.

— Повстанцы–католики в те времена имели собственное государство, независимое во всём, кроме имени: они называли его Конфедерацией. Несколько лет, пока Англию раздирала гражданская война, они рассылали посольства по всей Европе и даже принимали ответные визиты. Не обошлось и без участия папского нунция. Я разок встречал его в Килкенни, году в сорок шестом или сорок седьмом.

Гейл замолчал. Я подумал, не вспоминает ли он те непохожие на нынешние дни, когда был молод, трезв и влюблён. Я не решался прерывать его, поскольку, как и у большинства англичан, знаний об Ирландии и истории её страданий у меня — с гулькин нос.

Шло время. Гейл съел ещё бекона и выпил немного виски. Я сделал большой глоток слабого пива.

— Прислуживал нунцию один из местных, — наконец продолжил он. — Епископ–ирландец, которого заметили как перспективного послушника, и он прошёл обучение в Ватикане и у инквизиции. Уже тогда он пользовался репутацией лучшего политика среди ирландских папистов. Поговаривали, однако, что он скорее следует урокам синьора Макиавелли, чем Господа нашего. Его я тоже встречал тогда в Килкенни и должен согласиться с этим мнением. Копна ярко–рыжих волос, хотя они, наверное, теперь поседели. И, возможно, самый острый ум из всех, какие мне встречались. Его звали, — Гейл замер и взглянул на меня, — О’Дара. Ардал О’Дара. Младший брат графа Коннахта на тот момент и дядя вашей леди.

Я слушал со всё возрастающей тревогой. Конечно, мне было известно, что графиня — папистка, как и подавляющее большинство местного населения, но так дело обстояло и с половиной придворных короля Карла. Более того, даже в ранние годы его правления уже появились слухи об истинной вере самого монарха. Однако я легко относился к этой проблеме. Для матушки папизм всегда был более приемлем, чем несущая смерть королям гидра раскола и множество несуразных протестантских сект, расцветших во времена Кромвеля и Республики, и я унаследовал её верования. И потом, моя бабушка, в девичестве Луиза–Мари де Монконсье де Бражелон, вдовствующая графиня Рейвенсден, умерла с чётками в руках, проведя немалую долю последних лет жизни в бесплодных попытках обратить любимого внука в свою веру. Нет, я не чувствовал ни капли истерического страха перед Римом, движущего многими моими соплеменниками. Моя неприязнь к казначею Стаффорду Певереллу была вызвана не его верой, а самой его сущностью. Тем не менее, слова Фрэнсиса Гейла имели совсем иное значение, и я боялся услышать окончание его речи.

Он взял ещё хлеба, чтобы составить компанию виски, и продолжил:

— В наши дни он куда более велик — человек, которого я знал как епископа Ардала О’Дара из Ратмаллана, теперь он князь церкви в красных одеждах, ни больше ни меньше. Кардинал–архиепископ Фрасконы, вот как теперь его зовут. Чудесная епархия на Сицилии, богатая урожаями и вином, с хорошей морской торговлей, как говорят книги из библиотеки в деревне Инверларих. Должно быть, он очень богат, этот кардинал О’Дара. Хотя и не так богат, как его лучший друг. — Гейл отодвинул тарелку и откинулся на стуле, сложив руки на круглом животе. — Вы, конечно, слышали о Фабио Киджи.

Я покачал головой и готов был вступить в разговор, но он, наверное, почувствовал, что достаточно долго наслаждался моментом, а моё терпение в вопросах истории Ирландии и высшего духовенства не безгранично, и поднял руку, чтобы остановить меня.

— Семья Киджи, капитан, уже много веков владеет одним из величайших банкирских домов в Европе. Что, наряду с махинациями его милого друга кардинала Ардала О’Дара на конклаве, несомненно, объясняет, почему его высокопреосвященство кардинал Фабио Киджи зовётся нынче его святейшеством Папой Александром Седьмым.

После ухода Гейла я ещё около часа просидел в одиночестве. Я даже попросил Маска удалиться. Голова шла кругом от мыслей о Папах, кардиналах, армиях и о муках адовых. Я слышал, как стараниями вахты левого борта у меня над головой оживает корабль: матросы мыли палубу, укладывали канаты и выполняли сотни других работ, обычных для военного корабля. Я различал легкий запах дёгтя: святой закон моряков гласил, что каждый день к чему–нибудь на борту нужно применить дёготь, не важно, есть в том нужда или нет. Однако моё внимание ни на чём не задерживалось. Я уставился на страницы капитанского журнала, всё ещё ожидающие моей записи за прошлый день, но даже написанных ранее слов не в состоянии был прочесть. Я взял лоцию и, глядя на карту, попытался вспомнить всё, что мог, из своих путешествий в бёлине леди Макдональд и в рыбацкой лодке юного Макферрана. Подойдя к кормовому окну, я открыл шкатулку с инструментами деда, произвел измерения и выполнил ряд вычислений. Я изучил таблицу приливов и измерил расстояния на карте. Пожалуй, ничем я не занимался так сосредоточенно с тех пор, как много лет назад в страхе перед розгами от корки до корки выучил латинский букварь Мервина. Впервые я изучал моряцкое дело так, будто от этого зависела сама моя жизнь.

Затем я послал за Китом Фаррелом.

Поначалу я толком не знал зачем. Я не мог рассказать ему о новом направлении, которое приняли мысли, проносящиеся в моей голове. Он не был мне ровней, и мне не следовало говорить с ним о графине Коннахт, её дяде и о зарождающихся опасениях. Я не мог поделиться с ним ужасом, что сжимал нутро и отдавал желчью в горле: ужасом, что ещё одна моя команда погибнет, ещё один мой корабль упокоится на дне морском. И не могу признать, что, глубоко затаившись, грыз мне душу самый тёмный страх: страх собственной бесчестной смерти, а с ней — исчезновения рода Квинтонов. Как мне хотелось, чтобы Корнелия или мой брат Чарльз волшебным образом перенеслись сквозь сотни миль, и я мог излить им свою тоску! Я даже желал возвращения Годсгифта Джаджа, пусть его характер и приводил меня в замешательство. С ними, по крайней мере, я мог быть откровенен.