Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 40

– А что, по-вашему, мне следовало объявить себя потомком Ягеллонов или Яна Люксембургского?

– Ну, это было бы наверняка еще большей глупостью. Достаточно Его Величества.

– Который и есть настоящий потомок Ягеллонов.

– Я вовсе не пытаюсь с этим спорить.

– Вот видите. А Майзель – вполне достойная фигура для основателя династии, вы не находите? Мне прекрасно известно, что Мордехай Майзель умер, не оставив прямых наследников. Но это не важно. Я претендую на большее. Я претендую на духовное родство. На духовное наследство. На такую же дружбу с его величеством. На тот же – и больший, конечно – масштаб государственных дел. На повторение истории на новом спиральном отрезке. Неужели непонятно?

– Что-то такое в этом духе я себе и представляла.

– Замечательно. Это значит, что легенда работает, и работает эффективно. Разве не в этом смысл легенды?

– Возможно. Но почему вы затеяли такую сложную игру в короля? Да еще и не одного!

– Мне импонирует монархическая форма правления. Наша монархия – идеал государственного устройства, как я его понимаю. И для осуществления задуманного мной плана демократия совершенно не приспособлена. Кроме того, я же не могу, черт возьми, все делать один. Мне нужны помощники. Не просто исполнители моих указаний, а люди с собственным мнением. И даже не помощники. Помощники – неправильное слово. Соратники. Те, кто видит мою цель, как свою. Для которых мой план – их план. Люди, которые должны – и могут – спорить со мной. Видеть мои слабости и ошибки. Знаете, почему провалился гениальный сталинский план захвата всего мира? Потому, что он окружил себя людьми, которые боялись пикнуть, сказать хоть одно слово поперек. Слава Богу, мне пока удается избегать этого.

– И все-таки? Почему не вы сами? Это единственное, что не совсем стыкуется с теорией о безграничной власти. У вашей власти есть весьма четкие границы.

– Ага! Так вы начинаете это видеть!

– Конечно, – Елена пожала плечами. – Вы охотно делитесь властью. Это не похоже на самовлюбленных властолюбивых маньяков. Или это какая-то новая ступень развития, о которой мне раньше не доводилось слышать.

– Я открою вам маленький секрет, пани Елена. То, что вы называете «делиться властью», на самом деле есть просто делегирование полномочий. А у меня, собственно, никаких полномочий не имеется. Я – крючок, вытаскивающий идеи из голов людей, друзей, подчиненных. Я не умею руководить страной. У меня нет для этого соответствующих знаний и навыков. Для этого существуют другие люди. Другие институты.

– Как мило с вашей стороны поведать мне сие ошеломляющее откровение.

– Я рад, что вам весело. И есть еще одно «но».

– Какое же?

– А всмотритесь внимательно в мое лицо, пани Елена. Разве я похож на своего? Да хоть бы я в лепешку разбился. Кто же мне поверит?

– Что это значит?

– Я еврей, дорогая. Жид. Пархатый. Понимаете?

– Опять вы об этом!

– Да ведь это важно. И не только для меня. Даже если понтифик объявит меня лучшим католиком всех времен и народов, а полиция и королевская воздушная пехота будут стрелять в каждого, кто усомнится, это ничего не изменит. Я еврей. Я родился евреем и умру евреем. Это не поза, это просто факт. Я подтолкнул... Да, это было. Просто был такой период в истории. А своей страной люди должны управлять сами. Я нахожу это правильным. Сами должны строить свою жизнь и судьбу.

– И как это утверждение соответствует тому, что вы... вытворяете?!

– А я ничего не вытворяю, дорогая. Я, повторяю, создаю условия и вытаскиваю из людей идеи. А вытворяете вы сами. Евреи – технические сотрудники, – в аппарате, армии, полиции, образовании, – пожалуйста, сколько угодно. Даже, возможно, министры, если дорастут. Но рулить?! Нет. Рулите сами. Я только подстраховываю в поворотах. – Майзель усмехнулся, – как показалось Елене, слегка иронически. – Это не уход от ответственности, пани Елена. Я просто очень хорошо знаю, что я должен и чего не должен делать. Когда мы сражались за свободу и дрались с бандитами – тогда мое место было рядом. Или даже на шаг впереди. А когда это миновало... И когда я уступил место... Мне показалось, что люди вздохнули с облегчением. И, кажется, они до сих пор благодарны мне за это. И вы все вздохнули с облегчением. И это нормально.

– Это отвратительно.

– Нет-нет, пани Елена. Не нужно. Я знаю, что вы не, и так далее. Я не щепетилен. Все, что можно поставить на службу делу, должно быть поставлено ему на службу. В том числе предрассудки. И у меня нет времени на такие вещи, как участие в правительстве или, тем паче, руководство правительством. У меня слишком много дел. А их величества – они свои, настоящие. Такие же. Именно поэтому они на своем месте, а я – на своем. И чувствую себя на нем весьма комфортно.

– И вам не захотелось насладиться заслуженной славой?

– Нет.

– Почему?

– Потому что нет для меня большего удовольствия, чем видеть, как люди все делают сами.

– Интересно. Но ведь ваше закулисное влияние осталось. Мне кажется, что прямое участие, на виду у людей, когда известно, кто и за что отвечает, куда честнее.

– Это не влияние, пани Елена.

– Да?! А что?!

– Я давно ни во что не вмешиваюсь во внутренней политике. Больше – нет.

– Куда уж больше, – фыркнула Елена.

– Я действительно стоял у истоков всего этого. Я вовсе не отрицаю, напротив. Но в этом нет больше нужды. Я занимаюсь давно и бесповоротно другими делами.

– А это как вписывается?!.

– Великолепно вписывается. Это повторение того, что мы сделали здесь, только в ином масштабе. И когда-нибудь, если я доживу до того времени, когда мы добьемся окончательного успеха... В чем я, кстати, отнюдь не убежден.

– В успехе?

– В том, что доживу. Когда – если – это случится... Вы даже представить себе не можете, с каким удовольствием я пошлю все это чертовой матери.

– И что же вы будете делать?

– Смотреть на звезды. Нет ничего прекраснее этого, пани Елена. Хотите, я вам покажу?

– Боже мой, пан Данек...

– Вы не верите, – он усмехнулся. – Конечно. Это же так понятно. Ах, пани Елена! Это так тяжело – заставить себя осознать, что ты лишний, что твое время прошло, что роль сыграна, что все уже хорошо, что люди сами знают, как дальше им жить в собственном доме, и перестать лезть во все мелочи, надоедать советами и указаниями. Это ведь все равно, как если бы строители, выстроив дом, остались бы в нем вместе с жильцами. Строители должны двигаться дальше. Всегда двигаться дальше, пани Елена.

– Строители?

– Драконы, – поправился Майзель. – Разрушающие дворцы и воздвигающие города. Потому что ничто не берется из ничего. И всегда нужно сначала разрушить. Сначала выйти на бой. Выйти на площадь.

Когда он сказал это – «выйти на площадь» – Елена вздрогнула.

– Иногда я восхищаюсь вами. Правда. – Она, вздохнув, покачала головой. – Но иногда... Иногда из вас высовывается такое чудовище... Вам самому не страшно?

– Вы же знаете, евреи всегда хотели превратить зло в добро. Иногда это у нас получалось. У меня тоже получается. Правда, и у меня только иногда. Пока. Но только пока. Дальше будет получаться все лучше. Потому что, как вы правильно заметили, я быстро и хорошо учусь.

ПРАГА. ИЮЛЬ

Он удивлял ее на каждом шагу. Не только своими филиппиками и парадоксами, на которые был просто неистощим. Но и своими вкусами и пристрастиями. Он питался исключительно по-японски и в основном прямо в кабинете, где, похоже, жил неделями. Суши, много рыбы, сакэ для пищеварения. И никаких других напитков, кроме простой воды, иногда – рисового безалкогольного пива, тоже японского, зеленого чая и совсем немного кофе. И одет он был всегда одинаково.

– Что это за ужасное тряпье на вас надето? – в очередной раз разглядывая Майзеля, проворчала Елена. – Что, это униформа такая?

– Вам не нравится?

– Вы не мой кавалер, чтобы я вас к себе примеряла.