Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 49

– Это вообще какая-то чушь. Дракон, сам себя кусающий за хвост?!

– Это не чушь. Это игра в одни ворота. В мои ворота. В наши ворота, пани Елена. Мы продаем тридцать процентов оружия и семьдесят процентов воздуха. И это оружие будет работать только тогда, когда мы этого захотим. А мы, разумеется, не захотим.

– Вы что, издеваетесь надо мной?!

– Да нисколько. Мы контролируем наше оружие, проданное и непроданное, всегда и постоянно. Оно замечательно функционирует на учениях и ярмарках. Влетает куда надо и упоительно громко и красиво взрывается, разнося все, что надо, на мелкие кусочки. А если оно не работает в действительности, так это покупатель невнимательно прочел инструкцию. Она такая сложная и написана на английском языке.

– И что, все это кушают, вы хотите сказать?!

– А куда же им деваться, дорогая? У нас дешево, мы поставляем запчасти и инструкторов. А то, что наши инструкторы потом берут под контроль местную армию, это, право, дело житейское.

– Вы действительно мазурик какой-то!

– Обязательно, пани Елена. И еще одно «но» есть в нашей схеме торговли оружием. Этим оружием с нами воевать невозможно. Даже если удастся получить над ним стопроцентный контроль. Потому что мы находимся на другом технологическом этапе развития. На порядок, а то и на два впереди. И это оружие против нас – груда бесполезного железа. У нас есть самолеты размером с колибри, которые могут сутками находиться в воздухе, и боевые роботы размером с муравья, которые могут заползти куда угодно и замкнуть или взорвать все, что нам надо. И боевые элементы размером с бактерию, которых мы можем очень быстро и с крайне низкими затратами материальных и людских ресурсов доставить в считанные часы в любую точку планеты. И много еще чего, о чем я сам имею весьма смутное представление, потому что я не физик и не кибернетик, а скромный финансовый советник, инвестор и управляющий.

Какой ты инвестор и управляющий, печально усмехнулась Елена. Ты Дон Кихот, начитавшийся фантастики и случайно нашедший вместо Росинанта, ржавой спицы и тазика для бритья – космический корабль, штурмовой пулемет с тау-оптикой и экзоскафандр. И чертову уйму денег. Только вот твоя Дульцинея... Господи, да что это такое со мной, не на шутку перепугалась Елена.

– К сожалению, совсем без людей на войне обойтись невозможно, – Майзель вздохнул и совершенно обычным, таким человеческим жестом провел пальцами по лбу. – Поэтому у нас есть армия.

– Зачем же вам такая армия?! Столько людей? Да в стране просто в глазах рябит от военных!

– Потому что мы с нашей армией должны уметь выиграть любое сражение, пани Елена. Выиграть легко, не потеряв при этом ни одного бойца. И мы в самом деле способны разнести в клочья любые вооруженные силы, потому что такого боевого духа и такой боевой мощи нет ни у кого на этой земле. К сожалению, мест, где нам приходится воевать, пока еще слишком много, чтобы перевести дух. Люди устают, пани Елена. Когда видят весь ужас и кровь, которые они видят... Им нужно отдыхать. Их нужно менять как можно чаще, не теряя боевых позиций. Мы могли бы, в принципе, обойтись каким-нибудь десятком тысяч бойцов, но тогда им пришлось бы сидеть в дерьме безвылазно. Это вредно и опасно. Поэтому армия работает вахтовым методом. И поэтому должна быть большой. Огромной. К сожалению.

– Надо же. Я и не думала, что вы такой заботливый.

– А как же иначе? Вы представляете, во что нам обходится боевая и тактическая подготовка рядового, которого мы упаковали в экзоскафандр? А сержанта? А офицера? А летчика или моряка? Мы бережем наше имущество. Ничего удивительного в этом нет. И люди в армии хорошо это знают и платят нам той же монетой, выкладываясь до последнего. И мы побеждаем. Всегда.

– Но вы же не воюете по-настоящему.

– То есть?

– Ни одной настоящей войны. Столкновения. Конфликты. Ограниченные операции. Почему?

– Потому что большая война с обязательной военной победой без возможности контролировать побежденных – это большой политический провал. Катастрофа. Это недопустимо. Нам насилу удалось уговорить наших друзей в Вашингтоне не начинать войну с Ираком.

– Вы испытываете нежные чувства к Хуссейну? Или к иракцам?

– Я испытываю нежные чувства к состоянию стабильности, пани Елена.

– А как же курды?

– Ему нечем и неоткуда бомбить их больше ипритом. А снести башку Хуссейну нам ничего не стоит, пани Елена. Только потом что? Шиитские аятоллы? Или война Кусая с Убеем?

– Но это все равно будет. Хуссейн не вечен.

– А к тому времени мы подготовимся. По-настоящему подготовимся. Хусейна я ненавижу больше, чем даже, возможно, вы, потому что знаю в деталях о его преступлениях. Но я знаю и другое – если убрать его, будет еще хуже. Хотя иногда кажется, что хуже невозможно. Хуссейн – это кусок дерьма, пани Елена. Но это кусок твердого дерьма, на котором пока еще можно стоять, пусть и зажав нос. А если его выдернуть, то из бочки хлынет поток дерьма жидкого, который сметет все на своем пути. И придется воевать так, что всем вам небо с овчинку покажется.

– А вам?

– А я не боюсь крови, пани Елена. Ни своей, ни, тем более, чужой. Но мне все равно жалко наших. Даже экзоскафандры – это не волшебная палочка и не живая вода. Война с Хуссейном будет ошибкой. То есть хуже, чем преступлением. Поэтому мы и отменили санкции. Мы лучше будем продавать ему оружие и постепенно брать под контроль армию и силовиков.

– А потом?

– А потом посадим на его место какого-нибудь кровавого деспота вроде Квамбинги.

– И где же вы такого найдете?!

– Не знаю, пани Елена. Но мы ищем. Вы можете себе представить, что это такое, – найти черную кошку в темной комнате, особенно, когда ее там и в помине нет? Но мы ищем. И найдем. Обязательно.

– И как вы умудряетесь это контролировать?

– Что?

– Того же Квамбингу, например. Это же неуправляемое чудовище, боевой слон, объевшийся не знаю чего!

– Ну-ну, дорогая, полегче, полегче. Как-никак великий монарх, собиратель земель.

– Так как?

– Просто, дорогая. Я круче.

– То есть?

– То есть он не всегда может отрубить человеку голову одним ударом меча. Ему нужно встать в стойку, размахнуться... А мне не нужно. Я это делаю практически из любого положения.

– Что?!?

– Ох, да расправьте вы лицо, ради Бога! Ну, я должен, понимаете, пани Елена, я должен! – ей показалось, что он почти кричит. – Если я не буду таким, это не кончится никогда. А если буду, то с его сыновьями я смогу уже разговаривать. Не доказывать каждую секунду, что я круче, а разговаривать. Ради этого. Ради этих мальчиков. Иначе нельзя.

– Ужас.

– Что?

– Ужас. Я вам почти верю. И это ужас.

– Да? А мне нравится, – он совершенно по-мальчишески усмехнулся. И снова сказал совершенно серьезно: – Мы побеждаем всегда. Но любая победа легко превращается в поражение, если не удается обратить противника в свою веру, привить ему свои ценности, навязать свои взгляды на жизнь, на историю, на культуру. Пусть с местным колоритом, но свои. И для этого нам нужна еще одна армия. И справиться с этой задачей может лишь Церковь.

– Ах, вон что! И ваша трогательная дружба с понтификом?!.

– И инструмент, и цель. Одновременно. Ну, в первую очередь, просто дружба. Потому что если друзья тебя не понимают, то кто поймет?

– Но почему именно католики?

– Ну, во-первых, потому, что, как я уже, кажется, говорил, понятие прогресса в том варианте, в котором мы привыкли его видеть, неразрывно связано с христианством. И с Церковью, как с институтом его распространения и практики. Во-вторых, потому, что католики – единственная вменяемая религиозно-идеологическая система, построенная по принципу военной иерархии и в значительной степени отвечающая моим практическим задачам. А мои задачи в значительной степени соответствуют их задачам. И мои ресурсы им очень кстати. А мне – их. Такой вот у нас очень продуктивный, на самом деле, симбиоз получается.