Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович - Страница 46

Картину он застал с виду мирную. Джульетточка спала на кровати на подушке, а возбуждённый и даже злой Григорий Григорьевич провёл Вовика на кухню и уселся, и замолк.

— А я думал, вы тут веселитесь, — сказал Вовик, и неожиданно для него самого слова прозвучали насмешливо.

— Мы-то бы веселились, — не заметив насмешливости, мрачно отозвался Григорий Григорьевич. — Знаю, знаю, нельзя разрешать собачкам спать на подушках, но этой можно. У неё было много тяжелых переживаний. А мне приятно, — продолжал он с вызовом, — что она отдыхает на моей подушке.

— А что же вы тогда такой злой и мрачный?

— Я не просто злой, — опять с вызовом ответил Григорий Григорьевич, — я нахожусь на самом высоком пределе злости. И я не просто мрачный, а сверх всякой меры мрачнейший.

Оказалось, что он недавно вернулся от собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт.

Визит получился крайне неудачным и крайне озадачил Григория Григорьевича, хотя причин этого определить он был не в состоянии.

Причиной же визита была надежда раздобыть собачку для бедной Анастасии Георгиевны (бедной в том смысле, что она потеряла безвозвратно Джульетточку) именно у собачьего специалиста.

А тот открыл дверь, выпучил, как показалось Григорию Григорьевичу, безумно глаза, не ответил на приветствие, проговорил (ну, а точнее, протявкал) что-то вроде того, что я, мол, вас знать не знаю и знать не желаю и никаких дел иметь с вами, даже разговаривать, не намерен, и собрался уже захлопнуть дверь перед носом пораженного посетителя.

Но тот ловко выставил ногу вперёд, не давая закрыть дверь, и грозно сказал:

— Вы мне эти штучки бросьте. Как так, вы меня будто не знаете и знать не желаете? Во-первых, вам прекрасно известно, что я контролёр на всех видах городского транспорта, кроме такси, конечно. Во-вторых, вы опытный заяц и не платите даже в такси, а сдачу иногда вымогаете путем незаконного применения гипноза. В-третьих, я был у вас вчера со старушкой, которую вы неквалифицированно усыпили и самостоятельно разбудить не смогли, а потребовали помощи вот у этой собачки! — Григорий Григорьевич ногой отодвинул дверь и вошёл.

А хозяин квартиры забегал, закрутился, запрыгал, заюлил, сам похожий на собачку, и заговорил, почти затявкал, зло и пронзительно:

— За длительное время моей безупречной практики по излечению нервных комнатных собачушек у меня перебывало более тысячи старушек! А собачушек и того более! Потому что иногда одна старушка содержит не одну собачушку! Я вас не помню и никогда не вспомню! Это у меня профессиональная привычка — не хранить в памяти старушек и их собачушек!

— Но я же не старушка и тем более не собачушка! — загремел Григорий Григорьевич, а Джульетточка, успокаивая его, лизнула в щеку. — Будьте любезны вспомнить меня, иначе у вас будут глобальные неприятности на почве нарушения законов. Мы ещё проверим вашу собачью деятельность. — И двинулся следом за хозяином, юркнувшим в комнату. — Если вы откажетесь разговаривать со мной самым достойным образом, я всё равно докажу кому следует, что ваши собачьи деяния преступны, как и ваше поведение на всех видах городского транспорта, в том числе и на такси, конечно.

Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, как заметил Григорий Григорьевич, очень вздрагивал при словах закон и преступность. Он, боящийся таких обычных слов, несколько раз обежал вокруг стола сначала в одну сторону, затем — столько же раз в противоположную, сбегал к кушетке, посидел-поподпрыгивал на ней, обежал вокруг трёх стульев, снова заподпрыгивал, сидя на кушетке, и испуганно затараторил, изредка переходя на почти тявканье:

— Вы — шантажист! Вы — могатель! Клеветник! Напугатель! Вры… вры… врыватель в чужие квартиры! И старушка ваша… тоже! Вежливо прошу вас — воооооОООООН! — отсюда!

— Позвольте, позвольте! — устрашающе произнес Григорий Григорьевич. — Попрошу вас не тявкать на меня! — И с Джульетточкой на руках он удобно устроился в кресле за столом. — Недавно вы утверждали, что ничего будто бы не помните…

— Не помню, не помню, не помню, не помню! Ничего, ничего, ничего! Никого, никого, никого!

— А почему тогда, оскорбляя меня, вы вспомнили, как вы её назвали, мою старушку?

— Не помню, что вспомнил!

— И про кастрюлю забыли?

— И про кастрюлю забыл! Я даже не помню, что такое кастрюля!

— А что такое закон — (собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт поставил мировой рекорд по прыжкам в высоту с места сидя!) — вы помните? И как он наказывает преступность — (тот побил ему же принадлежавший мировой рекорд по прыжкам в высоту с места сидя!) — не помните? Да?

— Не… не… не знаю…

— Так знайте и помните: закон неминуемо наказывает преступность.

И собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт — ХЛОП! — спиной на кушетку, вытянул руки и ноги, закрыл глаза, пригрозил:

— У меня скоро начнётся сильный нервный припадок, опасный для окружающих.

— Это очень любопытно, — сказал Григорий Григорьевич, — понаблюдаем с научной точки зрения.

— Чего понаблюдаем?

— Припадок.

— Это, повторяю, очень и очень опасно для окружающих.

— А я вас, когда будет опасно, накрою кастрюлей!

— А они у меня все маленькие!

— А я вас накрою мусорным ведром!

Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт подбросил своё тело над кушеткой, будто упражнение на батуте выполнил, сел и сказал почти нормальным человеческим голосом:

— Вы всё равно от меня ничего не получите. Я всё равно вас не помню. Вот вы сейчас воооооооон отсюда, и я тут же опять, но ещё сильнее забуду вас!

— Но ведь вы даже и не знаете, зачем я пришёл!

— А если и узнаю, то тут же забуду! — Он помолчал и сказал уже совершенно нормальным человеческим голосом: — Я вас очень прошу, чтобы вы ушли и никогда больше не приходили… Хотите, я встану перед вами на колени и буду горько плакать? Хотите, я буду рыдать перед вами на коленях?

Григорий Григорьевич согласился:

— Вставайте. Плачьте. Рыдайте. Так делают многие виноватые перед законом крупные преступники.

С открытыми глазами собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт потерял сознание.

— Вот это серьёзно, Джульетточка, — задумчиво проговорил Григорий Григорьевич. — Патологически боится слов закон и преступник. Значит, он преступник и нарушает закон. Но почему он не хочет иметь с нами дело? Даже выслушать не хочет, зачем мы к нему пожаловали. Почему он нас боится? Надо вызвать ноль-два или ноль-три!

— Не надо… — жалобно раздалось с кушетки. — Никого не надо вызывать… Прошу… умоляю… требую…

— Нет, вызовем! — грозно пообещал Григорий Григорьевич, вставая. — Если вы притворяетесь, что никого и ничего не помните, соответствующие органы напомнят вам…

При слове органы собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт затрясло и трясло довольно долго и сильно. Когда тряска прекратилась, он умоляюще произнес:

— Ладно. Чего вам от меня надо?

— Теперь, — ничего, — услышал он угрожающий ответ. — Мы приходили приобрести у вас собачку, а теперь нам от вас ничего не требуется.

И опять собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт затрясло, но теперь уже гораздо сильнее и надолго. Закончив трястись, он подошёл, ну прямо как побитая собака, и, преданно заглянув в глаза Григория Григорьевича, хрипло и страстно произнес:

— Я готов выполнить любые ваши указания!

— С какой целью вы сначала не пускали нас, а затем прикидывались ничего и никого не помнящим?

— Я не прикидывался. Я действовал бессознательно. Это у меня уникально-феноменальное заболевание с феноменально-уникальным рецидивом.

— Значит, вы рецидивист?!

— Только в медицинском значении! В остальном я вне подозрений!

— Точно вне?

— Абсолютно точно — вне!!!

— А чего тряслись? Почему в обмороке сидели?

— Я же информировал вас: уникально…

— Феноменальное вранье. Всё проверим.