Полиция Гирты (СИ) - Фиреон Михаил - Страница 14

Огонь в печи почти прогорел. Вертура лежал с закрытыми глазами. Словно сон, словно целую прожитую жизнь, он увидел перед собой прошедшую перед его внутренним взором историю, случившуюся в конце прошлого века, со времен которой прошло уже более пятидесяти лет.

— Ты как будто сама все это видела — тихо похвалил он Марису. Та открыла глаза и ответила серьезно и грустно.

— Я хотела написать книгу, но у меня ничего не вышло. Историю Адама Роместальдуса от сэра Конрада до Смуты. Искала о нем в мемуарах, расспрашивала старожилов, смотрела подшивки газет. Пыталась собрать все воедино так, чтобы было занимательно, поучительно и интересно, но все что выходило было как-то по-детски, глупо, нелепо, наивно… Быть может, потому что это слишком серьезные для меня темы, и я просто не знаю как правильно писать о них. Но все именно так и было. Двое, кто видели этот алтарь своими глазами, рассказывали мне об этом…

— Это не те вещи, о которых болтают со случайными собутыльниками в кабаке… — осторожно заметил детектив.

— Да. Так оно и есть — согласилась Мариса. Ее голос стал тяжелым и глухим. По всему было видно, что она очень хочет рассказать ему что-то очень важное, чтобы высказать все эти тяготящие душу воспоминания и мысли, но по какой-то причине пока не собирается делиться этим с детективом. Она резко повернулась к нему спиной и уставилась в противоположную стену. Вертура развернулся к ней, заботливо укрыл ее и себя одеялами, положил руку поверх ее бедра, притянул к себе, спросил.

— Не хочешь об этом говорить?

— Может быть, в другой раз — тихо ответила она и потребовала — обними.

Взяв его руку, положила ее себе на грудь.

В комнате было холодно. Детектив лежал, смотрел поверх плеча Марисы на матовую дверцу печки, за которой тускло багровели раскаленные угли, оставшиеся от давно прогоревших поленьев. В какой-то момент ему почувствовалось что она плачет, но, когда он приподнялся на подушке, на локте и заглянул в ее лицо, понял что он ошибся. Ее застывшие глаза были сухими. Она тоже смотрела в огонь, наверное, думала какие-то свои печальные тяжелые мысли, быть может, ждала от него ласкового слова или поддержки. Он ободряюще погладил ее плечо, поцеловал в щеку и в шею, снова обнял за грудь и прижал спиной к себе. Она положила свою ладонь поверх его руки.

— Я знаю как это. Но это всего лишь рана — тяжело вздохнул он, прошептал ей ласково и тихо — и она до сих пор болит.

Ее рука дрогнула, пожимая его пальцы в ответ.

— В первый раз увиделась Юлия, ну это моя старая знакомая… Очень отчетливый, яркий образ, давно такого не было. Потом банкет после сдачи экзаменов в Академии — загадочно ответил детективу Фанкиль, отстраняясь от микроскопа и разминая на ладони щепотку грозовой травы. Он вдохнул и прикрыл глаза, расслабился, улыбнулся. Сложил руку троеперстно, но все же удержался от непроизвольного жеста — теперь колокола Лиры… Забавный эффект. Вот что это.

Он развернул на столе, продемонстрировал Вертуре раскрытый справочник с названием на цурике, рисунком и аннотацией о том, что грозовая трава это папоротник, что вещества, содержащиеся в нем, не имеют никаких выявленных психоактивных эффектов, но при этом, благодаря уникальному набору простых ароматов, только в сумме и определенной пропорции влияющих на восприятие человека, он способен активизировать произвольные сильные чувства, воспоминания и мысли. Механизм этого влияния на психику не имеет никакого доказанного химического или медицинского объяснения и по принципу действия сходен с эффектом плацебо.

— Господь Бог создал в душе человека пустоту, которую нельзя заполнить никакими материальными ценностями — возвращая детективу кисет, назидательно объяснил Фанкиль — а еще он создал ключи к нашей дурной голове и это один из них. Ну и где эти ваши свободы воли и выбора, о которых вы все так любите говорить? Сколько я вокруг Гирты ходил, ни разу не видел.

Наступило утро среды. Снова шел дождь, на улице, в домах и в отделе было холодно и сыро. Какой-то экипаж, промчавшись по проспекту на всей скорости, окатил детектива грязной водой. Мариса, что шла ближе к домам почти не пострадала. Вертура поморщился. Они подошли к дому, где жила Хельга Тралле.

В холле ресторана на первом этаже было пустынно. Только какая-то небольшая компания вялых молодых людей, расслабленно навалившись локтями на столешницу, расположилась на диванах перед окном у дальней стены. Не стоял у дверей, а сидел на скамейке, где снимали галоши и плащи, зевал, швейцар. Вялая, печальная атмосфера сырых, пасмурных и холодных августовских дней как-то внезапно и повсеместно наполнила улицы, проспекты, площади, дома, комнаты, коридоры и лестницы Гирты. Шум дождя за высокими окнами, мостовая и серые стены, легкое позвякивание рюмочек и фужеров, что живописными пирамидами выставлял бариста на высокой, под столичный манер, стойке, навевали мысли о том, чтобы пойти домой, лечь обратно в постель и спать до самого вечера.

Лифт опять не работал. Пока поднимались наверх, кто-то где-то пожаловался, что это какая-то большая компания еще в первый день фестиваля застряла в нем и едва выбралась, а мастер до сих пор пьян и так и не зашел, чтобы его починить. На лестничной площадке пятого этажа, на скамеечке, боком сидела мрачная, светловолосая девица в нарядной, так не сочетающейся со столь угрюмым видом, длиннополой темно-зеленой с серебром мантии и вплетенными в длинные распущенные русые волосы под цвет одежды лентами. Положив на подоконник локоть, смотрела в окно на проспект. Уголки ее губ были опущены, длинные растрепанные пряди упали на бледные щеки и лоб, в глазах читалось обреченное и сумрачное, как дождь и небо за просторным окном, раздражение.

— Ну как? — громко и с напором, спросила ее Мариса.

— А, Анна… — с мрачной завистью, глядя, как важно та держится за локоть детектива, вяло проворчала та в ответ — давно тебя не было.

— Я теперь тайная советница и у меня много важных дел! — указав не Вертуру, хвастливо кивнула ей Мариса.

— Ага — отозвалась девица и трагично прибавила — и тебе нашелся нормальный человек. А мне что делать с этим майором. Приходил тут, Рюкке взял за шиворот, с лестницы спустил. Цветы принес — розы и гвоздики, сказал цветов Первого Рейтарского Гирты, это он лично в оранжерее срезал… кататься за город на охоту пригласил, с отцом уже обо всем договорился. Жениться ему на мне приспичило.

— Раз хочет жениться, бери его в мужья, чем он тебе не угоди? — категорично перебила ее, махнула рукой, как будто бы это было решенное дело, Мариса — любит тебя, принес тебе самое ценное в своей жизни. А ты…

— Злая ты Анна — даже не улыбнулась шутке девица, кивая на двери квартиры — сама за него и иди! Вон предложись, он там, в квартире, чай пьет с отцом, брату трубку и табак подарил. Пусть на лошади женится и запрягает ее в телегу. На свою охоту на ней и ездит!

— Дура ты малолетняя! — со знанием дела ответила ей Мариса — он майор. Молодой, с усами, добрый, честный, богатый, красивый. Что ломаться-то? Будет по его команде перед тобой маршировать вся Гирта. А ты плачешь о каком-то вшивом студенте!

— А если будет бить?

— Будет конечно! Как будто ты этого не заслужила! А если будет сильно, жалуйся мне, я скажу леди Веронике, и она его мигом лейтенантом сделает — покровительственно заверила ее Мариса и с нескрываемым апломбом заявила — леди Булле сказала, что мы теперь с ней подруги.

И они с детективом пошли наверх.

— Эльса Гутмар — уже на площадке седьмого этажа, когда девушка не могла их слышать, тихо и самодовольно сообщила Мариса — младшая мэтра Гутмара. Влюблена в аспиранта Рюкке, как-то целовалась с ним в лифте. Тут все говорят, этого Вритте хотят повысить до генерала взамен сэра Кибуцци, а мэтр Гутмар…

— А ты бы сама пошла за него? — тряхнув ее за локоть, осведомился детектив.

— Я? Нет конечно! — ответила, возмутилась Мариса — впрочем была бы незамужней малолеткой, и по-серьезному, как Эльсе, предложил, можно подумать было бы.